ЧЕЛОВЕК В ОДЕЯЛЕ
* * *
Под вечер, когда утихает жара,
И пламя не рвётся из солнечной пасти,
Спадает с домов и людей кожура,
И в город приходит прохладное счастье.
На дольки прозрачные разделены,
Сочатся усладой остывшие скверы,
И лунные тени беззвучной длины
Несут на руках золотистые сферы.
О, как это странно: уйти со дворов
На площадь, где бледные жгут стеклодувы
Костры убегающих детских шагов
И звёзд обезглавленных жёлтые клювы.
_^_
* * *
Вот и снова тепло на исходе.
Шею вытянул тонкий дымок.
Расползается к серой погоде
Ненасытная сырость дорог.
По оврагам туманные клочья
Жутковато разбросаны меж
Многоточием ночи и ночью,
Выходящей на скользкий рубеж.
Или, полное светом пропащим,
Кружит облако в тусклом окне,
Между видимым и настоящим
Снег вынашивая в тишине.
_^_
* * *
...где-то рядом, за спиной,
тот снег и тишина.
В том городе, где жить полезно,
Где мгла сменяется одна,
Заходят в дом звезда и бездна,
Заходят снег и тишина.
Переминаются в прихожей,
С пальто отряхивают свет,
Их взгляд лучист и бестревожен,
Их взгляда будто бы и нет.
Нет вечера, огня в печурке,
И дней, ушедших по дрова.
В незатухающем окурке
Дымят напрасные слова.
И над закрытой горловиной
Зияет бездна вместо глаз,
Но тишина помажет глиной -
Глазам привычный вид придаст.
Он встанет, выйдет на затяжку,
На звёзды цыкнет без обид
И расстегнётся нараспашку,
В поля метелью улетит.
Он не вернётся. Даром счастье
Наворожит ему года.
Внутри прозрачного запястья
Дрожит влюблённая звезда.
_^_
* * *
Дороги, поля, и усадьбы,
Садов медоносная твердь.
Вчера хоронили на свадьбе
В берёзовом венчике смерть.
И пили угрюмо и дико
Над прахом чужих черепов,
Пока юный голос пиликал
Попсовый мотив про любовь.
И не было смысла, казалось,
Ни в песне плаксивой, ни в том,
Что шёл на пригорок с вокзала
Господь с тяжеленным крестом,
А следом - собаки и дети,
И, в списанной ветоши "СОБР",
Сидел римский страж на газете,
Спиной подпирая забор.
_^_
* * *
Не вмешиваться в эти рощи.
В них, как столетие назад,
Полотна красные полощет
Неумирающий закат.
Пригорки, рвы - земля по плечи,
Пугливой речки быстрый кроль.
Изнанка правды человечьей:
Листва и дым, листва и кровь.
Здесь не найти солдатской каски -
Все вычистил убогий быт.
Выходишь в люди без опаски:
Пришёл, увидел, и убит.
_^_
* * *
Газонокосилка стрекочет.
А прежде, на отсвет зари,
В луга выходили из ночи
В рубахах льняных косари.
Срезали траву росяную
И пели: "Прощай, сторона",
И, словно от их поцелуя,
Светилась небес глубина.
Чертила коса полукруги,
То вниз уходя, то на взлёт -
В груди о любви и разлуке,
Казалось, Россия поёт.
И так было сладко и больно,
Так жизнью наполнена даль,
Где свет проплывал колокольный,
И в тень погружалась печаль.
_^_
* * *
Воздушная темнеет черепица.
Наедине прекрасное и жуть.
Идёт гроза, чтоб видеть наши лица,
Чтоб их сорвав, поглубже заглянуть.
Трясёт деревья поступь огневая,
И весь её обрушившийся ад
В глазах остекленелых догорает,
И молнии глаза в глаза глядят.
Из тьмы торчат промышленные трубы,
Как сломанные рёбра бытия,
И, страшная, она целует в губы,
Но, что страшней, не вырываюсь я.
_^_
* * *
Когда перекрёсток печали
Людьми и трамваями сыт,
Стоит человек в одеяле,
С утра одиноко стоит.
И так день за днём, как заноза,
Пугая детей и собак,
Закутан до самого носа,
Глядит на прохожих чудак.
Немыслимых версий немало
Придумала сходу толпа -
И как объяснить одеяло,
И в чём провинилась судьба.
Галдят, а ему всё до лампы.
Но каждое утро, как штык,
Поправ городские эстампы,
Стоит в одеяле мужик.
И вдруг не пришёл.
И пропали
Одни за другими дома,
Потом перекрёсток печали,
Аптека, почтамт, и тюрьма,
Прохожие, птицы, собаки,
И лужа с водой дождевой.
Лишь солнце чадило, как факел,
И трещины шли от него.
_^_
* * *
Заросла бузиной и орешником
Золотая моя сторона,
Где цветёт преподобным и грешникам
На летейских полях тишина.
Ничего, ничего в ней не слышится,
Ни проклятий, ни слёзных молитв,
Лишь вздыхает болотная жижица,
И древесная дума болит:
Как бы вытянуть корни тяжёлые,
Не смахнув ни травы, ни жука,
И найти за домами и школами
Да прибить топором мужика.
_^_
* * *
Бессонница моя, бессмыслица,
Безумица, с тобой вдвоём
Нам не проснуться и не выспаться
Под солнцем, снегом, и дождём.
И надвигается знакомое
Предощущение беды
С пустыми тёмными балконами
В чужие мысли и сады.
И над холодными перилами,
Где прежде надмевался Рим,
Мы говорим в себя с любимыми,
Не прерываясь, говорим.
_^_
СТРАННЫЙ СОНЕТ
По скверной погоде,
где руки замёрзнут,
выхожу, погодя,
в осеннюю розу
обрывать лепестки,
смотреть сквозь запястье:
вдали, у реки,
ошивается счастье
меж собачьих фекалий,
лежащих веками,
с голыми веками
под первыми снегами,
раздражённое, бледное,
как будто не пообедало.
_^_
* * *
И вот уже прощание дано,
урочный свет проходит сквозь окно,
сочится из лица, вина, и хлеба;
уже не дом, а с дома быстрый слепок
из глины, снега, жалоб, и вещей,
глубокую зализывает щель
меж тем, что есть, и тем, что не случилось,
и пустоты дрожащая лучина
по капле цедит пламя на ладонь,
звучат слова меж сушей и водой,
но кто их слышит, кто их понимает?
И дверь туда сюда, глухонемая,
колышет воздух, словно кто-то здесь
лишь свет и ветер от того, что есть.
В той далекой стране, где летают во сне,
обгоняя случайные мысли,
за горячим питьем говорят обо мне
голосами, лишенными смысла.
_^_
* * *
Вокруг деревьев листья, ты грустишь.
Так наша осень снова улетает.
Так исчезает, начиная с крыш,
Её непредназначенность земная.
И с каждым днём всё меньше вещества,
В прорехах бытия крепчает ветер,
И тыквенная, вспыхнув, голова
Горит о нём, о счастье, и о смерти.
И тоже исчезает вслед за всем.
А ты в саду замазываешь печку
Как будто глиной, но в ладонях снег,
Бескрайний снег, беззвучный, человечий.
_^_
* * *
Безнадёжно туманно. Я верю,
Что недаром срывались листы,
И врождённое чувство потери
Добралось до опасной черты.
Что закрытые двери и окна
Нас удержат: домашние, быт.
Будет просто зима, а не догма
Занесённой снегами избы.
Будет просто изба. У колодца
Поутру кто-то сколет весь лёд,
Через край бытия перегнётся,
И в холодное солнце войдёт.
_^_
|
