Словесность

[ Оглавление ]






КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


     
П
О
И
С
К

Словесность




СИНИЙ БЕРЕТ


Дело к вечеру. У нас пять адресов. Ерунда.

Фургон стоит в переулке, бригада на взводе. Все молодые, в жопе дым, неймется им, не понимают, почему Бугор медлит. А я не спешу, рассматриваю оградку, которая в сотне шагов. Поворачиваюсь к ним с переднего сиденья.

– Видите дом и заборчик? – спрашиваю.

Им не видно, мешают водила и я, но они кивают.

– Это детский сад. Ходил сюда.

Ребята приходят в замешательство, молчат. Ясно, что куда-то ходил, пускай и полвека назад. Им непонятно, чего я вдруг. Бугор не должен.

Вздыхаю.

– Думаете, с чего бы я о нем. Скажу, хорошо. У нас тогда была забава: топтались за решеткой, присматривались к прохожим и гадали, который из них шпион. Этот похож. А вон тот – не, не очень. Вон идет, этот точно! Запомнился мне один дядька, шагал в плаще и синем берете. На него-то я и сказал, что наверняка шпион. Без вариантов. Почему, спросите? Да хер его знает. Чуйка была. Вы же знаете мою чуйку.

Ребят отпускает. Теперь понятно. Бугор не дремал еще когда титьку мусолил.

– Ладно, идем.

Вываливаемся, чешем в первый адрес. Мне все знакомо, мой старый район. Заходим, для порядка звоним, потом вышибаем дверь – никого. Прибрано все, но прибрано подозрительно. Ни техники, ни бумажек. Не иначе, свалили. Иные все бросят, как есть, сковороду не вымоют, а эти навели лоск.

Пусть, не беда. Немного резвимся, выходим.

Наведываемся в следующий, там тоже чепуха. Профилактический разговор. Выбиваем зубы, и хватит с них.

На третьем подвисаем, приходится отвозить в участок. Четвертый – снова мимо.

Прибываем в пятый.

Нас встречает дрищ лет сорока, весь подрагивает, очки то снимет, то наденет, однако строит из себя, изображает достоинство.

– В чем, собственно, дело? – осведомляется.

– В том самом, – отвечаю. – Кухня-то где будет?

Жилец приходит в растерянность. Кухня? Зачем нам кухня, что там такое?

Ведет.

На подоконнике – пакет с крупой.

– Это что у вас?

Пожимает плечами:

– Крупа.

– Не слепой, вижу. Почему такая расцветка?

Просигналили из дома напротив, отследили через окно.

Хозяин наглеет.

– Почем мне знать? Я ее, что ли, красил?

Со вздохом расчехляю табельное оружие. Демонстрирую.

– Кто ее красил – разберемся отдельно. Вот, – говорю, – обратите внимание. Это называется "пистолет". Я его тоже не точил на заводе, но он – пистолет. Лежал бы такой же у вас – вы тоже сказали бы, что не при делах?

Ребята топчутся на пороге. В балаклавах не видно, но они лыбятся, знаю.

– Так то пистолет, а у меня каша.

– В голове. У вас коробка неприемлемых цветов демонстративно стоит на окне для всеобщего обозрения.

– Хорошо, я уберу. Я прямо сейчас вообще ее выброшу. Извините.

– "Извините"...

Осмотр только начинается. Возвращаемся в прихожую, и тут я вижу берет. Синий, на вешалке. Останавливаюсь. Внутри образуется непривычный холодок. Я стою за оградкой и щурюсь на синий берет.

– Чей? – спрашиваю.

– Папашин, – говорит жилец теперь уже в полном недоумении. Берет исключительно синий и вроде бы пока неподсудный.

– Папаша где?

Жилец уже не скрывает трясучки. Провожает меня в спальню. Там в кресле, пледом полуприкрытый, горбится старый хрыч, абсолютно лысый, с черепом в бурых пятнах.

– Он почти не выходит... – сообщает сынок, как будто это имеет значение.

Я стою, всматриваюсь. Мне пять лет. Я нахожусь за оградкой. Светит солнышко, жужжит шмель. Синий берет спешит домой, на время покончив со своими шпионскими делами. Мне тогда было так интересно, что я обкакался. Сейчас сказал бы "обосрался", но это можно про сейчас, когда я старый, а про тогда не годится, я был маленький. Пошел и сказал воспитательнице, что вот оно как получилось, заработал по шее.

– Приберите крупу, – командую. И обращаюсь к бригаде: – Уходим.

Ребята в ахуе. Как – уходим?

– На выход, – повторяю.

Жилец суетится, вытряхивает кашу в мусорное ведро, драконит коробку, рвет ее в мелкие клочья, готов растоптать. Мы уж не смотрим дальше, выкатываемся вон.

– Возвращаемся на точку, – говорю.

И поясняю в фургоне:

– Чуйка. Беру на контроль.

Не обязан отчитываться, конечно, но молодежь дурная, начнет трепаться, потом оправдывайся сантиментами. А я не железный. Мне тоже свойственно иногда.

Уже поздним вечером возвращаюсь. Ключи у меня от любых домофонов, вхожу. Поднимаюсь на этаж, звоню в дверь. Дрищ не торопится открывать, интересуется в глазок. Гавкаю туда же, чтобы открыл немедленно.

Переступаю порог.

– Даю минуту, – объявляю без предисловий. – Пришел, как видите, один. По-хорошему. Оружие, бабло, паспорта, средства связи.

Скрипит паркет, нарисовывается папаша. Стоит в дверях, поджимает губы, глядит на меня не мигая.

– Живо, – повторяю им спокойно и тоже не моргнув.

Тут они приходят в движение. Действуют слаженно, в полном молчании и с полной же покорностью, не лишенной презрительности. Поднимают пол, молотком разбивают стены. Достают пистолеты, автоматы, гранаты и даже пулемет; выкладывают шифровальные книги, выставляют древний передатчик, разводят веером паспорта. Маски, накладные бороды и усы, парики, перчатки, отмычки, шприцы, иностранные флаги, листовки – вытаскивают все.

Я стою, смотрю. Мне пять лет. Шмель жужжит.

– У вас один час, – сообщаю после томительной паузы. – Вы хорошо поняли?

Оба кивают.

Снимаю с вешалки берет.

– На память, – поясняю.

Выхожу. На лестнице надеваю. Спускаюсь.

Сворачиваю в переулок. Достаю рацию.

Нет у вас часа.

В берете жду на месте. Под фонарем. Кто-то смотрит на меня в окно.

июль 2023




© Алексей Смирнов, 2023-2025.
© Сетевая Словесность, публикация, 2023-2025.
Орфография и пунктуация авторские.





НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"
Так возвышает родина, поверь... [Стихи лакских поэтов Руслана Башаева, Миясат Шурпаевой, Патимат Рамазановой, Мирзы Давыдова и Патимат Штанчаевой в переводах на русский язык.] Виктория Орлова. "Увидеть Париж" и другие рассказы [Ох, как же дружно жили они! Небогато, даже на море никогда не были, всех сокровищ – библиотека, хрущёвка двухкомнатная да дача-сарайчик на шести сотках...] Александр Карпенко. "И, взявшись за руки, шли двое..." (О романе Бориса Гриненко "Признание в любви") [Эта книга стала для автора смыслом жизни. Написать и издать её – подвиг. Это книга-долг – живого перед ушедшей...] Наталья Захарцева. Улица Троллейбусных Скворцов [Ведь всё, что воздаётся, всё – добро. Мы лучшие конструкторы миров. Вы просто не пытайтесь их разрушить...] Владислав Китик. Я весны моей всё ещё пленный [Пробуждённую ночь я приму, / Помогая атлантам, на плечи. / У неё я на память возьму / Трудный дар человеческой речи...] Ольга Гурилёва. Всё то, что случилось с нами [Так тут и было веками, / Как в самом начале всего: / Только любовь и бог – / Всё то, что случилось с нами.] Михаил Ковсан. Гроб некому вынести, или Улыбка Гагарина [Улыбка Гагарина стала не такой широкой и белозубой, как раньше. Поговаривали, что его и вовсе одноцветно закрасят, только деньги найдут. Но пока деньги...] Ольга Самарина. Внучка Ава [Ава, крошечная, но настоящая Ава, уже умудрилась захватить нас в свой плен. Навсегда. Она не путалась в ролях и оказалась самым адекватным человеком в...] Николай Хрипков. Любовь с первого слова [Ну, мир! И что мир? Что же, интересно, о нем наразмышлять можно? Мир – он и есть мир. А Бог? А что Бог? Бог – он и есть Бог. А человек? Две руки, две...] Юлия Великанова. Будь его Солнцем, или Мы просто об этом не думаем (О романе Андрея Кошелева "Валери") [Наше бытие во многом рассчитано на глаза и зрение, на зрительное восприятие. Процентов 70 информации мы получаем и воспринимаем глазами. Зачем задумываться...] Дом вынимает пламя (О книге Веры Полозковой* "Lost and found") [Новая книга Веры Полозковой – собрание стихов, короткой прозы и фотографий – сильный эстетический опыт противостояния смерти...] Владимир Ив. Максимов. Ничего не требуя взамен... [Любой календарь – не без вычета, / Но тёплая осень – особенна: / Она, словно гречка, рассыпчата, / И солнечным маслицем сдобрена...]
Словесность