Я в лес вошёл. Изогнутые сучья
в меня, как указательные пальцы,
нацелились - глядите-ка, пришелец! -
и все былинки вытянули шеи,
и каждый куст на цыпочки привстал.
Лес жил, дышал, бока его вздымались,
а ветви (сколько горечи в их жестах,
а может, и не горечи - насмешки
или ещё чего-нибудь такого)
мотались взад-вперёд... Но, к сожаленью,
мне незнаком язык глухонемых.
И вот, среди деревьев безымянных
(по имени я знаю лишь берёзу),
я ощутил - неловкость? Да, неловкость!
Как будто бы с роднёй полузнакомой,
с троюродной подслеповатой тёткой
я вынужден поддерживать беседу -
о диабете, о дороговизне,
о нравах молодёжи... Бог ты мой!
Поддакивать, кивать, вставлять словечко,
помешивая ложечкой в стакане, -
поистине, достойнейшая кара
для бедной жертвы кровного родства...
Мне камни ближе! Я - дитя бетона,
квадратных метров, лифтов и балконов!
И тормозов срывающийся скрежет
понятней мне, чем птичий пересвист!
И всё-таки подобьем сожаленья
является не мысль, а отзвук мысли
о том, что где-то с жалкою авоськой
бредёт к ларьку родное существо...
О том, что кроны леса поредели,
от сырости его суставы ломит,
и дупла расширяются, чернея,
и трескается старая кора...
И думаешь: неплохо бы поехать,
поохать, выпить жиденького чаю,
порадовать, калитку починить.
Но снова ограничишься открыткой
с избитыми словами пожеланий,
и ту дня три проносишь бесполезно,
пока почтовый ящик не найдёшь...
Из ничего явилось - нечто,
оно сильней и больше нас.
Лера Мурашова
1. Очередной разрыв перетерпеть,
твердя себе, что песенка не спета,
что сменится (как ныне, так и впредь)
на сдобу доброты сухарь запрета, -
какая хрень! и тусклый луч, что плеть,
хлестнёт, слепя, когда не станет света,
а всё вернуть не в силах индивид,
заиндевев от мелочных обид.
2. На выпады постыдные забив,
не находя в забвении забавы,
не лицемерь, что по фигу разрыв,
но и не множь бессмысленной растравы:
в два голоса сплетается мотив,
а коли врозь, то оба и неправы.
Усиливают ненависть и месть
друг друга - синергия в этом есть.
3. Мы ненавистью пестуем врагов,
не признавая выхода другого;
карающих творим себе богов,
в итоге удаляясь от благого;
сплетаясь разветвленьями рогов,
прискорбный путь проделываем снова
и, в бездну уходя за рядом ряд,
самих себя успешно гоним в ад.
4. В природе что-то действует за нас -
в той первородной части, что греховна, -
и норовит, вошедши в резонанс,
из козлища изгнать остатки овна,
но так, чтоб имярек, в грязи резвясь,
считал, что это истинно духовно,
и, перещеголяв во зле козла,
себя не называл исчадьем зла.
5. "Пощады не дождаться подлецам!" -
им несть числа, подобным восклицаньям.
Да, те, кто партизанил по лесам,
потянутся навряд ли к полицаям
с прощением: прекрасно знаю сам,
что делается мир непроницаем
от марева багрового в зрачках,
покуда корень гнева не зачах.
6. Зачем же строить замок из песка
на взморье, по-звериному жестоком?
Тоска моя, тосканская тоска,
разлейся по испытанным опокам;
тоска не точка, если высока
и если устремляется к истокам
не глиняным, но горним, тем, куда
звала волхвов полночная звезда.
7. Берсерк и рыцарь, лучник и буй-тур -
как широко понятие культуры!
Абракадаброй аббревиатур
опять морочат граждан диктатуры,
а кто иных возжаждал партитур,
несут свой крест, возвышенно понуры.
Увы, не достучавшись до людей,
опять висит распятый иудей.
8. В Париже шок: кто харкал - тот убит.
Не отличав шиитов от суннитов,
одно пойму: разрухой мир не сыт,
но чту лет сорок, как представил Битов
ту синергию, что сминает быт,
слагая пиетет из аппетитов:
две крохотки такой накал дают,
что просто дыбом волосы встают.
9. Откуда же идёт она, любовь? Make love, not war - в подкорке у любого,
но, кто и как тому ни прекословь,
вновь к Божьему слепое липнет слово,
а синергия проливает кровь -
и рифма, как на грех, всегда готова.
Меж тем, хоть род людской презрел родство,
опять нас осеняет Рождество.
