СЛУШАЯ НОЧЬ
SILENTIUM
Слóва, что было в начале,
не повторить никому,
но повторимо молчанье,
и помолчим потому.
Это не так уж и просто -
речь, опечатав, сберечь,
от анекдота и тоста
прочь отвести свою речь.
Пусть вам безмолвие нудно -
трогать не надо печать.
Вот что действительно мудро -
просто смотреть и молчать.
Буря нелепа в стакане...
Впрочем, взлетевший пятак
солнце затмить в состоянье, -
это действительно так.
_^_
* * *
Когда исчерпается к чёрту твой певческий импульс,
досадливо лапкой помашешь: мол, не до олимпу-с,
я лучше со мхами смешаюсь да с листьями слипнусь, -
древесная жизнь, она тоже шурует по жилам;
приятней шуршать, чем опять обнаруживать ляпсус
в своих же стишках, вслед за чем только тыкву облапишь:
в чужие салазки почто, бедолага, залазишь?
пора бы заткнуться, под стать остальным пассажирам.
Заткнуться, замкнуться, и пусть роговеет короста...
Казалось бы, всё справедливо, разумно и просто,
но фото припомнишь трухлявого Роберта Фроста,
что был голосистей тебя даже под девяносто, -
и сызнова старые одолевают напряги,
опять приникаешь, коряга, к дисплейной бумаге,
спускаешь в словесные залежи памяти драги,
скребёшь и царапаешь донышко... так - до погоста.
А что до находок, то дело, вестимо, в породах,
в излучинах русла, в живых и отравленных водах,
в прекрасных удавах, во вдовах и годах-удодах:
обмен здесь возможен, но глина намного дороже,
чем все драгоценности, ибо она изначальна, -
пластична, как слово, и столь же нежна и печальна,
за что вобрала в себя душу, послушно-зеркальна,
чтоб снова отдать её в миг искупительной дрожи.
Тебе этот миг предначертано множить и множить,
поскольку не раз то, что прожито, должно итожить,
чтоб нежить изжить, раздробить, истребить, уничтожить -
и вычерпать полностью то, что от воли, от света...
Но как объяснить, для чего и кому это надо?
Мотив зарождается - нет никакого с ним слада,
дарить ему горло - в одном только пенье награда,
страда и отрада... покуда не всё ещё спето.
Не думай о сроке, но, выглянув утром с балкона,
порадуйся молча проворности антициклона,
что за ночь до блеска отдраил настил небосклона,
на коем октябрьское солнце к тебе благосклонно, -
и, щурясь от дыма трескучей своей сигаретки,
возьми на заметку, какой дерзновенной расцветки,
пускай стали редки, но сделались листья на ветке
ещё не опавшего, не оголённого клёна.
_^_
* * *
Не гудит трансформатор.
Отчего не гудит?
Был он страстный оратор
и большой эрудит.
Был горяч он до жженья,
не страшился потерь,
но, увы, напряженья
не осталось теперь.
Он кишит муравьями,
он ушёл в никуда,
он со всеми друзьями
разорвал провода.
Всё скворчит и щебечет,
всё лепечет и ржёт -
он лишь слух не калечит
и ни йотой не лжёт.
Выше, чем, бронзовея,
руку к небу воздеть,
эта мудрость забвенья -
не гудеть, не гудеть.
_^_
КРЫСОЛОВ
Нас ведёт Крысолов, Крысолов!
Нас ведёт Крысолов. Повтори.
Не спасут ни пол-литра,
ни дворовый полёт
торопливого флирта,
если флейта поёт.
Провожатых - не надо.
Нас не свалите с ног
всеми ядами ада,
если всхлипнул манок.
Мы идём без верёвок.
Нить мотива - верней.
Флейта в кущах терновых?
Мы шагаем за ней.
Пусть - спина уже взмокла,
пусть - месить чернозём.
Только б флейта не смолкла!
Остальное - снесём.
Похваляться здесь нечем.
Так уж падала тень.
Пылью путь наш отмечен -
От проломленных стен.
Все четыре стихии
отступают без слов...
До свиданья, глухие!
Нас ведёт Крысолов.
_^_
* * *
Откуда эта сила прёт?
Ответь, Исайя!
Она нам раздирает рот,
того не зная.
Тщедушнее бурундуков
своим обличьем,
мы ускользаем от оков
и толпы кличем.
Поэт пророком наречён,
пророк - поэтом,
но мы-то, хилые, при чём
в раздолье этом?
В любом убогом существе
проснуться может
то, что, не бывши с ним в родстве,
его изгложет.
Тогда он станет стоить двух.
Первооснова:
не умерщвлённый плотью дух,
в нём - сила слова!
_^_
ОТКРОВЕНИЕ
На два мой мир расколот:
в тусклом ночном окне
вижу небесный город,
что отражён во мне.
Нет - он скорей пронзает
образ размытый мой;
светом он дивным залит,
несовместимым с тьмой.
Скомканная страница...
Свет! Я его не звал -
как же он смел явиться
в кухонный мой развал?
Свет - среди липкой сажи,
крошек да комаров...
Мир не расколот даже -
множество в нём миров!
Каждый из них раздроблен,
разен любой излом:
если в одном я - гоблин,
то Гавриил - в другом!
Все они - сонмы стычек:
ангелов песнь слышна -
смятых бычков да спичек
пепельница полна...
Где же мне здесь приткнуться?
Крутится колесо -
радостно спице, гнусно:
как ей изведать всё?
Я в прихотливой притче
смысла не распознал.
Скудно многоразличье -
так Гумилёв сказал.
Но изо всех раскопов
надо извлечь добро...
Мало здесь микроскопов?
В дело пущу перо.
К дьяволу проволочки!
Скоро подступит край.
Время расставить точки
мне над своими "i".
_^_
* * *
Медлим с ответом, слушая ночь
(камни в сплетеньях корней).
Без электрических покрывал
тьма наготою слепит.
Часики били сколько-то раз.
Время идёт, но куда?
Жук-древоточец звонко молчит.
Может, удастся и мне.
Ночь улыбнулась. Нечего, мол.
Камни пустили ростки.
_^_
* * *
Когда смыкается печаль
над выщербленным суесловьем,
то переход к иным речам
природой ночи обусловлен.
Он обусловлен тишиной,
дождём, распластанным по крышам,
и очень внятною виной,
чей голос в гомоне чуть слышим.
Тогда являются слова
о том, что якобы забыто,
и - распрямляется трава
из-под глумливого копыта!
Разъятые на "я" и "ты",
мы искренности не стыдимся -
так разведённые мосты
томит желание единства.
Мосты, естественно, сведут.
Сомкнётся линия трамвая.
Загомонит весёлый люд,
друг дружке медь передавая.
_^_
УРОКИ
Глиняный цикл
1. Замысел
Из шелеста и сырости, из прели
овражной мглы
незнаемое брезжится без цели
и похвалы.
Вздымается вне смысла и без пользы,
дрожит, растёт;
отбросит отблеск на речные плёсы,
но миг - он стёрт.
В живом объёме многое не ясно:
сплошной озноб,
неуловимость и непостоянство -
калейдоскоп.
Случайность, что помножена на льдинку
и птичий пух,
сметает неподвижную картинку,
смущая дух.
Так замысел, растёкшийся по щелям,
виясь, дробясь,
увидеть меж собой и воплощеньем
не хочет связь.
Материал, хоть выругайся, сложен,
размыт, как бред,
поэтому исходно невозможен
автопортрет.
Беру, однако, образ, что так зыбок,
рискну ваять -
себя из недомолвок и ошибок
сложу опять.
2. Подготовка материала
Приметы и предчувствия абсурдны,
я им не внял.
Я мял руками чьи-то лица, судьбы -
я глину мял.
Она стонала! В каждом тихом стоне -
века, века.
Чья это плоть легла в мои ладони,
что так мягка?
Позволит ли увидеть, что в начале,
столетий дым?
Чьи помыслы и давние печали
взошли к моим?
Я трезв - я хиромантов дисциплину
видал в гробу!
Но всё же сам вминал в нагую глину
свою судьбу.
О, глиняная дактилоскопия!
Вот - глины ком:
моих ладоней линии скупые
остались в нём.
Они смешались с тысячами линий!
Лежу на дне:
я растворён в кромешной этой глине,
как та - во мне.
С ушедшими сливаться не желая,
себя кляня,
шепчу: "Ты, глина, дышишь как живая.
Верни меня!"
3. Лепка
Дотронулся - и прочь: какого чёрта,
ведь всё не так.
Дрожит, реверберируя, аорта
касаньям в такт.
Надавливая, округляю скулы, -
не ирокез;
глаза невыразительны и снулы -
сменю разрез.
Не в зеркало смотрю - ловлю на ощупь
покрой без швов.
Такая ограниченная площадь,
а что углов.
Когда б навскидку делалось, как фото,
ан не судьба,
и шлёпаются тяжко капли пота
на лоб со лба.
Смещенье угрожает ли потерей,
коль суждено
отправить внутрь недавний эпителий -
пустить на дно?
Я знаю: идентичность невозможна,
искусство - ложь,
и что займёт в итоге место мозга?
Лишь глина, сплошь.
Та глина, сквозь которую в зачатке
мерцал двойник;
в какой и я оставил отпечатки,
и всяк язык.
4. Обжиг
Отправив изваяние на обжиг,
в горнило, в печь,
себя от тепловых воздействий схожих
не уберечь.
Поджаривают будни то и дело,
их чад - что яд:
твердеет иссыхающее тело,
темнеет взгляд.
Пыл не стихает - в сумраке вечернем
от так же рьян;
предательским лобзает излученьем
телеэкран.
Огонь, запечатлённый в алкоголе,
в себя вберу
в плацкартном разухабистом раздолье,
в чужом пиру.
Куда от пиромании укрыться
в разгар страды?
Здесь не напиться даже из копытца
живой воды.
Но жизнь во мне порой подобна вещи,
творенью рук, -
крепчает, если пламя так зловеще
гудит вокруг.
Не сбился бы режим температурный,
не спёкся зной, -
поверхности покроет слой глазурный,
защитный слой.
5. Итог
В итоге - новый замысел, и только.
Попробуй, взвесь!
Мне сладок вздох в отсутствие итога,
как весть "я есть".
"Аз есмь" - звучит, наверное, весомей,
но холодней.
Вот стала же из тьмы физиономий
одна - моей!
А если утомит своя же внешность
в стезе земной,
воображаю, даром Божьим тешась,
себя - сосной.
Излучиной реки с печальным плеском,
обрывом, пнём,
чернеющим на взгорье перелеском,
тропинкой в нём.
Для сущего, как все, служу воронкой:
его черты
в часов песочных горловине тонкой
со мной на "ты".
Простое "быть" всегда удачей значу,
хоть в банке шпрот,
а напоследок наспех присобачу
катрен-экспромт:
"Ореха лист, растёртый в пальцах, терпок,
летуч, как йод,
а в ящике стола - лишь пара скрепок,
и снег идёт".
_^_
ГЕФСИМАНСКИЙ МОТИВ
Эта зыбкая твердь,
эта слякоть ночных перекрёстков,
этот рельсов извив,
под фонарным лоснящийся взмахом,
эти псы вдалеке
с мелко-чётким, как буковки, лаем,
этот воздух сырой,
от которого кариес в шоке,
этот голос впотьмах,
что бормочет несвязные строчки, -
это всё лишь затем,
чтоб ты знал, чем закончить период:
и, упав на лицо,
умолял пронести эту чашу...
_^_
* * *
Мелочами живи - например, уронивши иголку,
полчаса проведёшь на холодном щелястом полу,
сам того не заметив.
Оловянных лучей сквозь немытые стёкла касанья
так нежны и неспешны, что сумерек новый приход
никого не встревожит.
Вся рутина, подробности, скрепки, горелые спички,
пузырьки и флакончики на подоконнике в ряд -
это признаки жизни.
Электрический звон избавляет от гула артерий,
электрический свет покрывает собой наготу
откровенного мрака.
И тогда есть за что зацепиться усталому глазу,
а не то у него ничего бы уже не осталось,
кроме радужных пятен.
Ведь вокруг тишина, никогда не слыхавшая фразы:
"Посмотрите на руки Мои и на ноги Мои".
Не глядим и не видим.
_^_
ИНВЕРСИОННЫЙ СЛЕД
Небезопасное кочевье,
чей индоевропейский корень
через латынь пророс в сегодня,
покрыли кучевые волны,
и в щели меж двумя домами
витают знаковые сгустки,
и это носит то же имя -
простор от nebula до неба,
и знаю: больше не увижу
того диковинного солнца
ноябрьского, вишнёвым соком
ко мне вливавшегося в окна,
когда присел у телефона,
но мириады вариаций
всё той же темы неизбежны,
покуда время не иссякнет,
и, вроде подписи-печати
на документе человечка, -
след бахромистый на закате,
инверсионная засечка.
_^_
НАБОР СЛОВ
Среди лубочных облаков.
чей облик ласковый так лаком,
крест самолётика готов
прикинуться небесным знаком.
Но там, я знаю, звон турбин,
раздолье праздным опасеньям.
...Лет в десять ездить я любил
в аэропорт по воскресеньям.
Тоска по странствиям прошла,
менять края неинтересно:
другие заняли дела
ребяческих стремлений место.
Не ведаю, как их назвать -
недосягаемые дали,
когда мои отец и мать
друг друга рядом не видали.
Дотянешься ли в ту же тишь,
а может, в ангельское пенье,
набором слов? Ведь это лишь
ещё одно стихотворенье.
_^_
|
