Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


   
П
О
И
С
К

Словесность




ЧИНОВНИК  УХОДИТ  В  НЕБО


Наш дух - междупланетная ракета,
Которая - взрываясь из себя -
Взвивается со дна времен, как пламя.

М.Волошин


Он старался.

Курт Воннегут                              




Наверное, вы замечали: человек, который тужится, - но тужится со страстью, до благородного окаменения, до отчаяния в глазах - красив; по нему пробегают синие молнии, а он, за своим письменным столом, сидит - ну я не знаю... Как царь Ассаргадон (если вы понимаете это сравнение)... Как человек с большой буквы... Тукляев, чиновник Городской Администрации, был в этом смысле образцом; почти невидим за своим гигантским письменным столом... а этот стол отчасти символ... поле, рубежи... космодром мысли... И вот Тукляев Владимир Николаевич, чиновник, руководитель-невидимка (притом руководитель нового, даже новейшего типа; что-то вроде ноу-хау, да?) именно тужился, моргая красивыми глазами. Что тут страшного? В кабинете Тукляев сидел один-одинешенек, в сущности, кабинет был его лес... сумрак, невидимые тропы... Тут не ищет грибов поселянин, но идет путник, царапая усталые ноги ветками; этот путник был сам Тукляев - но не из-за того, что его участь такая уж скорбная; чего тут скорбного, в самом деле? Одет, обут, накормлен, умыт, сидит в тепле... Но это внешние знаки отличия; а у Тукляева (как у руководителя) был и долг (долг перед людьми - горожанами; то есть перед населением опекаемого города). Что за долг? Одним словом тут не ответишь. Да и двумя... Тукляев-то понимал.

- Дело! - твердил он, сверля красивыми, стеклянными от напряжения глазами стол.

- Дело! - командовал он себе и пугливо оборачивался к стенке: не стоит ли там непрошенный соглядатай? Но нет, никто не стоял, один мучился Тукляев в своем кабинете...

- Дело! - хрипел Тукляев, будто произносил клятву запекшимися губами...

А никакого дела-то и не было! Никакого! Как тут исполнишь? И это у Владимира Николаевича Тукляева - у которого как раз слово никогда не расходилось с делом! Что бы это значило? то есть что бы это значило в данном, конкретном случае?

Как-то (бывало и такое) Тукляев даже поднялся на ватные ноги, чтобы размяться (чтобы лучше курсировали мысли). Он приблизился к окну, но окно было скрыто серебряной шторой, так что город увидеть - в тот раз - руководитель не сумел... Однако, имелась карта...

Тукляев не первый был прикован к своему месту (прикован долгом).

Но прикован как? Не цепью, не наручниками (это понятно). А прикован твердой волей и верой, что он должен - вот как хочешь! - что-нибудь совершить. И это должно быть не простое, примитивное действие... мало, к примеру, просто очинить карандаш или, допустим, снять галстук, а потом надеть; это должно быть действие, апеллирующее не к материальным субъектам... либо объектам? а к духу! Вот до чего додумался Тукляев - что и неудивительно; если постоянно о чем-нибудь думаешь, в конце концов все равно додумаешься, в угоду диалектике...

Тут Тукляев (слово и дело!) собрал волю в кулак. Собрать-то собрал - а вот что дальше? Конечно, руководитель бешено - бешено! - напрягся. Глаза его (он в эту минуту смотрел на свой чудесный стол) вначале были неподвижны, как у покойника. В блестящей поверхности стола как будто что-то отражалось; даже долетал гул... А Тукляев вечно торчал в своем кабинете один; как солдат на посту; вот ему и слышалось - не от праздности, а из-за мобилизации внутренних сил; гул, топот... отдаленные крики... клики... Как в одном фильме: всадники, в древних одеждах, скачут без пути-дороги, а вокруг суровые древние пейзажи... тот же ковыль, другие злаки... Богатыри, не мы! Но, так или иначе, видения Тукляева не были пустой забавой. Ему хотелось, чтобы его соплеменники, то есть сограждане также ощутили это волнующее чувство; что вот дорога клубится вдали, но мы - вместе (вместе со своими вождями, наставниками); причем - безо всякого назидания, а по воле сердца, по выбору... Победим вонючее чудовище... Хотя чудовище - это, возможно, один только красивый образ, глупая мечта... Тут важнее единение, подверженность единому порыву, чтобы слово не расходилось с делом (будь оно неладно)...

В своей неподвижности Тукляев мог бы испугать случайного гостя. Ну а секрет этой неподвижности (мнимой неподвижности) был в высоком градусе напряжения руководителя. За своим бескрайним столом Тукляев даже чувствовал себя вождем... Откуда-то вскочили в голову слова: мои народы! Руководитель немного смутился... хотя такое обращение - при определенных обстоятельствах - могло и сгодиться... За ним, безусловно, стоит какое-то конкретное дело; не рядовой субботник, конечно, а - ну, возможно... ополчение, что ли? Но это, так сказать, в трудную годину... Во дни торжеств и бед народных... главным образом - бед... Неподвижное лицо Тукляева даже наводило на мысль о стихах (требовало эпиграфа, а?). Допустим: "Эмблема разлуки". Или: "И потемнел твой жуткий взор". Или даже: "Я - ваш, я ваш родич, священные гады!".

В голове звенели исторические прототипы; предтечи? Откуда вот это взялось? Не из книг, точно - а из самой жизни... Звался сей воин Редедею... Причудливый оборот, однако продиктованный естественным порядком... В кабинете Тукляева стояло несколько книг; только самое необходимое... "Ваш ребенок - Моцарт?"; "Сочинения городских поэтов" - увесистый том под названием "Лики" (или "Блики"?); а также "История Государства Российского". Чтобы была возможность соотнести... Кто с посохом, кто с тиарою (вот что это? Что?)... принес не мир, но меч... Тот же Редедя - огромен, медвежья пасть, то есть поступь - однако сохранен (взлелеян) народной памятью... Так сказать, не шуми, мати-зеленая дубравушка... Велеричив - если воспользоваться подходящим оборотом... Тукляеву хотелось, не повторяя древних образцов, все же сверять свои поступки по могучим предшественникам; пуповина, межнациональные связи... вернее - межисторические... Но никаких поступков не было, вот беда; нечего было сверять. Тут человек и покрепче Тукляева впал бы в аналитический кризис... Редедя (богатырь) шел дорогою... Дорогой широкою? Посвистывал, помахивал... на плечо вскидывал, да посвистывал! Горе-богатырь! Лада милая... одной рукой махнет - нету тополя, другой махнет - станет озеро, а третьей махнет - гору выстроит, гору высокую... Но что за третья рука, господи? Что за разрушения? Эти разрушения и есть эпическая доля, вот что; доля горькая, несусветная... Ах, всё не то, понимал Тукляев. С этим к людям не придешь... А и не надо! Редедя - это его, внутреннее, сокровенное... Чтобы сверяться (вот опять!)...

- Дело! - прорычал Тукляев.

А он мог быть и таким: решительным и грозным, как на иллюстрации. По крайней мере - будучи наедине с собой, как в келье... последнее сказанье... Вот ведь тоже, сидел человек, ничем не занимался лет тридцать, что-то записывал (а это, возможно, только легенда!). И однако, служил народу своему... А у Тукляева дел по горло, только успевай разгребать... Надо лишь вдохнуть в эти дела смысл, дух единения (с чем?); будучи едиными, махнув рукой, мыслил вождь, люди почувствуют себя иначе... В особенности - если поставить их под знамена традиции... Это больше не будут одинокие сиротливые обыватели - но колосья в единой руке! Как факел!

- ДЕЛО!!!

Будь Тукляев один (допустим, в келье) - был бы совсем иной разговор... Иной спрос... Но на нем - люди!

Что за люди? - вздрогнул руководитель. Ну как что. Люди, горожане; если он посажен в этот кабинет, то уж, наверное, не для того, чтобы... чтобы - что? Не для до того, чтобы...

Владимир Николаевич схватил карандаш, это был его инструмент (инструмент мысли!). На чистом листе появилась линия (вектор). Тукляев в некотором изумлении понимал, что эти схемы, стрелки должны что-то означать... И означают! Направление, а лучше сказать - нацеленность...

"Набросаю схему", - бормотал руководитель. И ему верилось, верилось! То есть он искренно полагал, что за схемой встанут какие-то конкретные очертания, а там забрезжат и люди; безмолвным строем (содрогнувшись, представил Тукляев) будут двигаться эти опекаемые фигуры... Точно матросы с потонувшего судна "Кармилхан"... Глупейшее видение никак не исчезало, и даже Тукляев - с его гигантским опытом! - не мог тут ничего выдумать! Идут... строем... что и не плохо... если не учитывать обстоятельства (то есть, собственно, то, что эти персонажи... ммм... все в воде... да и, собственно, как таковые не существуют... безгласные тени, да-с!). Из-под воды возможно достать какие-либо материальные предметы (об этом даже писалось в одной рубрике... о кладоискателях); но никак не живые объекты... субъекты... Учитывая, что те нашли свой приют под толщей воды или, проще говоря, затонули... Но, в контексте художественного вымысла (Тукляев вдруг выкрикнул: урф! - точно подавился)... в контексте... Идут единым строем (приободрившись, докладывал сам себе руководитель)... слаженно... Конечно, он человек штатский, то есть не военный... хотя все мы в какой-то мере... Однако - штатский. И вот, будучи хоть пятьдесят раз штатским ("Урф!" - опять извер г Тукляев; точно икота, ей-богу!)... Будучи обычнейшим человеком... но при этом человеком, на чьих плечах лежит ответственность... Нельзя не признать!

ЧТО ХОДИТЬ СТРОЕМ ЛУЧШЕ ЧЕМ ВРАЗНОБОЙ!

- придумал Тукляев.

... и ведь как неожиданно! Строй мертвецов из старинной сказки навел на мысль! подсказал...

Мертвый (дремлющий) дух тут же покинул Тукляева. Да и, честно сказать, не до сна тут было... Вообще не до чего! Владимир Николаевич явно укрепил свои позиции. "Нацелиться на конкретные дела!" - велел он своему отражению в столе. Марш - вот это конкретное дело. Не в смысле: ать-два! То есть не формальный бросок по городу; Тукляеву хотелось не просто выстроить своих сограждан, чтобы те бестолково чеканили шаг; хотелось бы, мечтал руководитель, именно всеобщего единения... на грани ликования, оргии - но абсолютно осмысленной! То есть, допустим, люди осознали, что нам вместе ничего не страшно; отключат, у нас, к примеру, горячую воду для текущего ремонта - не значит, что это хорошо, нет! Но важнее, что мы - вместе! Да и бог с ней, с водой! Тут надо циклиться не на воде, выскакивало из Тукляева, - а на чем-то, действительно, крупном, значимом... Олимпийские игры? Это совсем неплохо... Хотя далековато, но лавина добрых начинаний должна быть именно сродни стихии... Праздничный сель! Можно, кстати, пройти и с факелами... Как бы осветив родные закоулки... Раздать факелы под строгую отчетность (дело есть дело)... Но и не пугать горожан... Небольшие факелы, придумал Тукляев; чуть побольше свечи... Или не больше? Зажигалки - не то; это, в конце концов, не рок-концерт... Кстати, можно расставить музыкантов на обочине, по ходу марша... У нас, слава богу, немало талантов... Кто поет, кто рисует, кто что-нибудь декламирует... хотя бы и стихи... Дети - танцуют, промолвил Тукляев, несколько угасая. Ленты, смешные припевки... Владимир Николаевич и не заметил, как его блеклый голос отдавал в телефонную трубку первые распоряжения; точно руководитель был без сознания, право! А это была не бессознательность, а натуга - в лучшем смысле! в такие минуты, человек может решительно всё - хоть даже возвести электростанцию (образно выражаясь).

- Марш! - распоряжался Тукляев.

- В каком смысле? - хрипло спрашивала трубка.

Хрипел ответственный за культуру чиновник по имени Опарышев. Он хрипел не потому, что пил пиво, а оттого, что пиво было холодным - это разница! И вот, из-за этого окаянного пива, Опарышеву померещилось, что его любимый начальник Тукляев говорит ему "Пошел вон"; то есть что "марш" следует расценивать как "пошел вон"... Ничего этого Опарышев, ослабевший после пива, выразить не мог; он только хрипел: в каком смысле? за что, мол? Дескать, служил верой и правдой, не жалея живота (вот ведь глупость! Кому был нужен опарышевский живот, если вдуматься!). В общем, руководитель культуры толком не понял задачу. Ну а Тукляев, который и без того был изувечен интеллектуальными спазмами, недоумевал: чего тут неясного? Марш!

- Горожане должны выйти единым фронтом... строем, - тускло (но и веско) объяснял Владимир Николаевич. - Маршрут выработаем таким образом, чтобы демонстрация опоясывала город, как гигантская змея...

- Пестрая лента, - оживился Опарышев. Приятно было навести начальника на подозрения, что он, Опарышев, далеко не глуп... кое-что и читал... в пионерском, так сказать, детстве...

- Люди живут в окопах отдельных квартир, - формулировал Тукляев, а Опарышев даже подул в трубку: мол, не врет ли аппарат? Что за окопы такие?

- Сосед с десятого этажа для нас все равно что инопланетянин, - продолжал Тукляев. Ну а Опарышев, отведя трубку от уха, смотрел на нее со страхом: вот и десятый этаж выскочил, господи... А в городе самые высокие - дома из трех этажей!

- Мы же, руководители, - продолжал Тукляев, и глаза его заблистали; да что глаза - очи! - Мы, в горячке дел, в паутине обязанностей не всегда успеваем стать рядом с обычными людьми...

- Но помним о них! - вставил Опарышев, у которого, наконец-то, прорезался голос.

- Это не должна быть рядовая демонстрация прошлых лет... - внушал Тукляев подчиненному.

- Крестный ход! - догадался культурный предводитель.

- Не совсем...

- Серединка на половинку, - легко отступил Опарышев.

А Тукляев задумался, прислонившись к холодной трубке лбом: что же, в самом-то деле, это будет?

Владимир Николаевич подошел к книжному шкафу. Не то чтобы ему хотелось почитать книжку - но вот просто ощутил человек какой-то невнятный импульс... Нахмурившись, некоторое время разглядывал корешки. "Прощайте, друзья!" - ни к селу ни к городу выскочило в голове. И правда, с какой стати - прощайте? И почему "друзья"? Руководитель робко протянул руку к полке. "Освежу в памяти, - бормотал он что-то несуразное. - Уточню детали...". То есть выходило, что - помимо деталей - Тукляев в курсе... А он и был в курсе! Общее течение дел, и всё такое... Тот же Чингисхан... Не последний руководитель; тем более, в свете общей переоценки... Владимир Николаевич нахмурился, потому что никак не мог припомнить, что, в конце концов, решено? Относительно того же Чингисхана - хотя это и частность?.. Лидер - это несомненно! В пять лет катался верхом - причем не на пони! Прекрасно знал татарский (или монгольский?); но не важно. Иностранные языки - в некотором смысле приоритет... Те же юрты... простой войлок, что из него сделаешь? Валенки; но вот же выстроил город! Чайхана? Нет, конечно, не Чайхана... Административный центр... Караван-сарай? Тукляев тер бледные виски руками, а что толку? Это как травяной чай (между нами говоря); оздоравливающее воздействие, целительные силы! И где? Так сказать - где хоть один обнадеживающий пример? Запейся этим березовым чаем... или каким? Но неважно, неважно! Тукляев внезапно заметил, что телефонная трубка валяется посреди стола, а в трубке (выяснил он) уже больше не слышно Опарышева; бедный, бедный Павел, с грустью проговорил Владимир Николаевич - хотя Опарышева звали вовсе не Павел... А как? По-другому, точно... От гигантского внутреннего напряжения (марш, Чингисхан, потонувшие моряки, Редедя... книги эти идиотские!) - в голове Тукляева звучал ровный, унылый гул. Исторический лидер не прихоть... Не роскошь и не это самое... В общем - не роскошь! Тут мы не должны проявлять мелочность. Правильно подобранное имя... красивая биография... реанимирование корней... Вот то немногое, что придаст конкретным делам конкретную окраску! Вот ведь какой бред выходит... Что за конкретная окраска? Или неконкретная?

И все же тукляевская натуга была не напрасной! Несмотря на болезненную путаницу, которая так и сыпалась из уст руководителя... Но человек тужился - и вот кое-какие результаты уже начали выскакивать наружу! Показались, так сказать, вершки (либо корешки? Дурная сказка, да бог с ней!).

Владимир Николаевич Тукляев придумал: у всякого конкретного дела должно быть два вождя - живой и мертвый. Иначе говоря - современный, ныне здравствующий руководитель (как говорится, многие лета!) - и тот, кто теперь уже умер, но в свое время натворил немало дел (немало прекрасных дел!), и теперь люди помнят о нем, хранят скорбную память... В общем, ВОЖДЬ ЖИВОЙ и ВОЖДЬ ИСТОРИЧЕСКИЙ - вот составляющие любого конкретного дела! Вот до чего додумался Тукляев (вот вам и натуга! Вот вытаращенные безо всякого смысла очи! Бессвязная речь! Пытка мнимым бездействием! Но главное - натуга... - всё окупилось! Всё!!!).

Ну а тут выскочил Чингисхан... Выскочил, надо заметить, не из-за того, что был так уж востребован современностью; просто Владимир Николаевич, из-за вдохновения и усердия, как раз сейчас не мог выдумать ничего другого, никакой альтернативной фигуры. В голове сверкал один только герой прошлых лет Павлик Морозов - но что это за фигура? Во-первых - несовершеннолетний... Тут Тукляев внезапно померк. Куда-то подевалась радость созидания, как будто внутренний дух Тукляева (потенциал) вылетел из чиновника, как проворный джин...

- Чингисхан! - из последних сил объявил Владимир Николаевич.

И это выскочило из него точно так, как до того выскакивало: "Дело!".

- Чингисхан! - вскричал Тукляев и прищурился таким образом, будто перед ним лежала пустая степь с редкими строениями. Яранги? Нет, конечно; да он же отлично знает, сегодня вот только вспоминал... Валенки... войлок... Юрты! Так сказать, по слову народной песни... степь да степь кругом... Откуда-то - непрошенно - в голову вскочили заставы... Вот, спрашивается, к чему? Будто и без них мало забот...

- Марш!

Напряжение Владимира Николаевича, казалось, достигло высшей точки (а это было не так. Ему еще предстояло, образно выражаясь, тужиться и тужиться...). Чингисхан в некотором смысле укрепил позиции Тукляева, всё же этот монгольский администратор не был рядовым руководителем. Его фигура наводила на мысль о чем-то глобальном; как какие-нибудь Гималаи на Востоке - или где там они украшают природный ландшафт? А людям, соскальзывал в знакомое русло Тукляев, недостает именно высоких (подлинно высоких) идей... Как горные кряжи, те же Гималаи; да-с...

Распоряжения необыкновенно бойко начали выскакивать из Тукляева; эта бойкость (в нужную минуту) была, можно сказать, фирменным знаком руководителя; вот сидит человек, сидит... Точно немой кряж... Точно экспозиция, право... И вдруг - решение или что-то подобное созреет в душе, и тут же - тут же! - начинают выскакивать распоряжения! Какие-то неслышные девизы... Речи Владимира Николаевича были, точно, в некотором роде, тени... Благородное беззвучие... Хотя Тукляев и стремился быть услышанным. И имел даже красивый голос, то есть у него решительно был шанс. Почему же беззвучие лилось из административных уст? И даже не беззвучие, а какой-то ласковый лепет? Это, безусловно, загадка. Тукляев был не из робкого десятка; не был он и немым. Да и распоряжения, на самом деле, выскакивали из руководителя, это было видно: некоторое время они продолжали реять в кабинете... Вот откуда Тукляевская натуга: он стремился быть услышанным! Столько идей - и никакого толку! Тут даже человек с железной головой придет в отчаяние, не говоря уже об обыкновеннейшей чиновничьей голове, как будто вылепленной для того, чтобы принимать какие-нибудь решения... Тукляев и принимал - только, как уже сказано, они порхали в его кабинете, будучи не в силах, из-за своей отчасти эфирной природы, пробить стены административной цитадели... Вот ведь замкнутый круг! Чингисхан, казалось, уставил свои узкие (из-за степной пыли) глаза прямо в очи руководителя... Тукляев, ей-богу, задрожал; а что? тут нечему удивляться, тут бы любой задрожал! Свирепость этого административного гения (Чингисхана) давно известна в истории; он, кстати, отдавал свои распоряжения  г р о м о в ы м  голосом. Между прочим, безо всяких микрофонов, с уважением припоминал Тукляев - однако подчиненные слышали его превосходно! Жаль, что и говорить, что умерли некоторые традиции... К примеру, обычай бросать людям какой-нибудь клич... Пусть сейчас кому-то это и покажется наивным - однако, это по-настоящему заряжает... В прежние, более простодушные времена, это могло быть просто "Эге-гей!"; сейчас, однако, недостаточно одного только степного завета... Дело, вымолвил было Тукляев, но голос его вдруг сделался так тих, что впору командовать муравьями... А ведь, черт возьми, мысли сидели в голове! Целая библиотека мыслей (популярная библиотека, растроганно думал Тукляев). Всё же непрестанное, отчаянное напряжение Владимира Николаевича давало свои результаты. Придуманный им марш чудесным образом становился реальностью... Вот как такое происходит? А вот так и происходит: если в чьей-то голове беспрерывно пролетают судороги мыслей, если кто-то намерен любым путем произвести какое-то действие - в конце концов оно и произойдет, и тяжелая (безо всякой иронии) административная тачанка наконец-то тронется с места; дубинушка ухнет, а?

Измученный чиновник поднялся на ватные ноги. Нечеловеческая нагрузка давала себя знать; Тукляев, походив минут десять по кабинету, так ничего и не выдумал. Вот как на притчу, а? Сидел - ничего не выдумал, и ходил - не выдумал! А ведь человек с бойким умом, который так и свербит во всем облике администратора; заряд! напряжение! созидание и спазмы! Внезапно Тукляеву пришло в голову, что простые цифры поправят дело, поставят всё на свои места... Владимир Николаевич, который никогда не страшился грязной работы, спокойно вернулся за стол, подвинул к себе чистый лист бумаги, открыл паркер... За цифрами - люди, вот что... Обыкновеннейшие люди... И вот, казалось, какое-нибудь решение близко, надо было только набросать соответствующий расчет - а потом привести механизм в действие! "Рычагов, слава богу, хватает, - с гордостью думал руководитель. - Административный ресурс...".



Вечерело. То есть вечерний свет окатил административную цитадель... Владимир Николаевич представил, как расходятся по домам его товарищи; над головами вьется слабый чад... Этот дымок и есть административный ресурс, он сидит в каждом из них; чудесная отметина - точно весенняя сыпь...

Администраторы со спокойным достоинством преодолевают расстояние до машины; как говорится, пять-четыре-три-два-один: пуск!

Владимир Николаевич хохотнул, он любил и крепкое словцо, и соленую шутку.

... Идут, садятся в машины. Что ж! капитан корабля, в конце концов, тоже не ходит пешком... А плавает! Каждому - своё, - ласково придумал Тукляев.

Сам руководитель пока не собирался покидать рабочее место. Просто не мог. Дела, конкретные дела обступили Тукляева, как молчаливые гости. В конце концов, от его решений зависело многое; за этими решениями стояли люди (ах, он уже где-то слышал это сегодня!). А Владимир Николаевич умел собрать волю в кулак. Так, случалось, и сидел со сжатым кулаком, будто на Масленицу...

Из здания Администрации вышел последний чиновник. Покинул великолепный корабль... Он, Тукляев, остался один - он, и его волшебные тени; благородные фантомы: замыслы, решения, твердые намерения. Они толпились вокруг Тукляевского стола, точно слуги Снежной королевы - ветры и бури - в мультипликационном фильме - грозные и нарисованные одновременно.

- Урф! - выдохнул руководитель в третий раз за день.

Нет, это не была отрыжка; это был эквивалент какого-то древнего (родового) чувства решимости; как видно, какой-то древний голос первобытного духа, когда человек был принужден глядеть в лицо дикой природе; кабану, вепрю, дикой лошади...

Администратор взолновался. Сейчас, сию минуту он ощущал себя как роженица (в лучшем смысле этого слова!); он просто  ф и з и ч е с к и  чувствовал, что вот - еще мгновение - и плод его усилий, мук, невероятной натуги выпрыгнет наружу! В глазах запрыгали знакомые жизнеутверждающие миражи. Опять явился узколицый Чингисхан, с узкою бородкою на гладком лице, точно в кино... Свирепый! но это благородная свирепость... Да, впрочем, у нас имеются и свои герои - не менее свирепые, и притом нацеленные на конструктивные решения... Ах, всё это мимо! Чингисхан, древние богатыри, которые контролировали Среднерусскую возвышенность... Последние исследования, кстати, доказали, что богатыри не вымысел. Существовали и Добрыня, и Любава (в женской, так сказать, номинации), и Илья-Муромец... И этот... Есаул-богатырь... Святогор! Была даже найдена соответствующая обувь, и члены экспедиции ее примеряли... Нашли что мерить, право... тоже, хрустальный башмачок...

Владимир Николаевич провел рукой по лицу.

В коридорах, слышал руководитель, шаркала могучими ногами неутомимая младшая сотрудница Администрации (младшими сотрудниками называли технический персонал: уборщиц, дежурных и даже дворника Артюхина, вопрос об отставке которого ставился дважды - главным образом из-за того, что Артюхина не раз находили спящим, укрывшимся в ветвях великолепной манстеры...). Его и поперли бы, в смысле - расторгли договор; но Артюхин - вот она, народная сметка! - доказал, что он спал не  б е с п р и ч и н н о ! и что алкоголь, якобы принятый им, имел тут только  к о с в е н н у ю  роль! А причина - в наследственной склонности Артюхина к летаргическому сну. Эта наследственная склонность буквально сковала администраторов оцепенением, парализовала железную волю... А Артюхин тем временем вылепил целую систему аргументов; как дважды два доказал, что сны, которые он видит под манстерой, обычным порядком не увидит ни один человек; видит, к примеру, неизвестного еврея в чистом поле...

- Что же он там делает? - спросил Артюхина оробевший дежурный администратор.

Артюхин пожал плечами под новым ватником.

- Что же делает... Готовится ответ держать.

В общем, дворника оставили в покое.

И вот сейчас, Тукляев, в котором, как в реторте алхимика, бурлили неопознанные идеи, слушал этот топот и дружескую перебранку... Ему пришло в голову, что всем им не мешает, пусть и ненадолго, прильнуть к этой живой жизни... Это - как минеральная вода! Много не выпьешь, но иногда... в часы сомнений, так сказать... совсем, совсем не лишнее...

Владимир Николаевич разомлел. Чему тут удивляться! Человек устал, как лошадь; вымотался; онемели в узких ботинках ступни... На короткую минуту он уронил на грудь утомленную голову; и  в  т у   ж е   с а м у ю   с е к у н д у   тишина коридоров раскололась! Точно грянулся оземь какой-то мифический урод, рассыпая свои проклятые кости... Низвергся! Мимо аккуратных кабинетов... мимо табличек цвета слоновой кости... Геркуланум! Фиолетовое пламя в набухших небесах! Дивная мебель повержена... чудесные офисные образцы... товарищи последнего поколения администраторов... Трофеи из служебного буфета... Кому теперь достанутся бутерброды с нежно-розовой рыбой? Фантастические пирожные "незнакомка"? невесомое суфле? Поздно отворять уста! Не мир, но меч!

И - случилось.

Тукляев очнулся...

И даже не он сам очнулся - а именно его внутренние силы (ресурсы); дремлющая природа...

Охваченный смятением, решимостью, отчаянием руководитель поднатужился в последний раз и издал короткий и сильный звук. Все намерения - хилые и мощные, все планы - написанные и пригрезившиеся; вся неутоленная жажда конкретных дел - всё соединилось!

Сильнейшая звуковая волна, реактивный эффект...

И - нету Тукляева.

Нету красивого чиновника, от которого было немало толку...

Нету - вот что главное! - последнего мечтателя в этой суровой цитадели...

А всё почему?

Потому что дворник Артюхин уронил в пролет третьего этажа ведро... Которое, кстати сказать, ему не полагалось по служебным обязанностям... Помогал кому-то, что ли, тимуровец?

Короче говоря, окаянное ведро вырвалось из ослабевших артюхинских рук, провалилось в отроги лестниц.

Артюхин, упустивший служебный снаряд, только со скорбью покачал головой и остался стоять неподвижен. Погрузился, надо думать, в свой летаргический сон.




© Тамара Ветрова, 2009-2024.
© Сетевая Словесность, 2009-2024.




Словесность