Вот человек, тебе малознакомый,
но нравится тебе его лицо,
его невозмутимость, жест весомый
и редкое, но меткое словцо.
И, видимо, ему не безразлично,
как ты рукою прядку отвела,
в ответ на "как живешь" твое "отлично"
и то, как ты действительно жила.
Еще до слов, и до прикосновенья
вы близки так, как будете ли впредь,
вам любо глубину за отраженье
принять и в это зеркало смотреть.
И, может быть, любовь, терпенье, время
соединят реальные черты
с придуманными, памятными, теми,
спасающими нас от пустоты.
В спортивно-оздоровительном лагере
концерт "Богема старого Тбилиси".
Сладость богемы иллюстрируют слайды.
Грузин готовит аппаратуру,
а грузинка в парчовом платье
объявляет, что будет читать нам
то, что посланцы русской литературы
сочинили о Грузии -
конечно, все прочесть невозможно,
писать о Грузии русские поэты горазды -
и расплывается поэтический праздник,
богемно цветистый и разнообразный.
Осеняются пушкинской строкой
холмы, на которых разбит Тифлис,
и долина, где Арагва с Курой сошлись
навсегда под лермонтовской рукой.
А дальше уже вразнобой
читают Евтушенко и Пастернака,
первый в стихах доволен собой
и клянется, что в Грузии зарыта собака.
Прервавшись, чтица скандально
отчитывает девицу
за то, что та стихам не дивится,
а в третьем ряду смеется нахально.
Женщины в зале сочувствуют чтице -
"Пускай она извинится" -
но певец уже тронул струны
и есенинским словом теплятся лица.
Какие тугие цветные мелки
стерты о сакартвельские кущи!
После скандала артистам хлопают гуще,
поддерживают их,
благодарят за стихи.
Дай в давнишнем интерьере
посидеть на венском стуле.
В бойком городе-вольере
в общем гаме потонули
бессловесность, разговоры,
что вела сама с собою,
уговоры, договоры
с неразгаданной судьбою.
С самоварами, с часами,
легкий на любовь и слово,
ты с немыми голосами
разминулся,
но в основу
фанфарон, болтун, художник,
вплел свои цветные нити.
Наши двадцать лет, как дождик,
влагой ласковой плесните.
Пусть прорвавшееся слово
от тебя отвадит беды.
Горькой участи слепого
живописца - не изведай!
Что увидел ты, прохожий,
за витриной ателье?
Мы на золушек похожи,
не в золе, так в барахле.
Шьем костюмы экстра-класса
от-кутюр, конфекцион,
от Диора, из Техаса,
ваши деньги, наш фасон.
Ты, в костюмчике не новом,
этой страсти не поймешь.
Мысль, что так еще не носят,
ты одна, бросает в дрожь.
Упоенье модной юбкой,
счастье в модных сапогах
шествует походкой хрупкой
на уверенных ногах.
Осенью срывает листья,
купит по весне сирень,
белый блейзер, юбка с шлицей,
любо-дорого смотреть.
Но не подойдет прохожий,
в твид одетый, в чесучу,
в джинсы, в чертовую кожу,
познакомиться хочу.
Примелькавшиеся лица,
невмешательства закон,
белый блейзер, юбка с шлицей,
юность, пыл, конфекцион.
Троллейбус замедлит у перехода
и память развесит картины:
его именины
пришла и сестра, представитель семьи
и это смотрины
неси на витрины любезность
с достоинством родственным взглядом дари
кто там заикнулся, что знает как надо
жить, что ли?
сестре всего двадцать пять
но в пухлых руках ей сподручно держать
там взвесить, здесь вымесить
сверху примять
жизнь старшего брата
ведь эта сестра - представитель уклада
в котором корни его и твои
поэтому оба боитесь диктата
устройства семьи
пока наяву, а не в памяти вечер
реальный, как сыр и вино
колени прижаты и сдвинуты плечи
а после на улице воздух подсвечен
и Бог с ней, сестрою, а губы давно
так не были мягки и сладки
в них жар расставанья
досады тепло
спасибо друг другу
тех слов горьковатых облатки
троллейбус замедлил
их ветром в окно занесло
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
