ОЧАРОВАНИЕ РАЗОЧАРОВАНИЯ
На Васильевский, нерукотворный, остров в Петербурге собирался прийти умирать Иосиф Бродский. В мае этого года на другой, рукотворный, петербургский остров Новая Голландия "пришли" современные поэты. Нет, не умирать, а слушать музыку творческой если не революции, то эволюции друг друга. Проще говоря, почитать друг другу стихи. Своеобразной партитурой мероприятия стал объёмный альманах, который собрал под своей обложкой участников чтений.
Издание, выпущенное к открытию мероприятия, получило незатейливое и весьма конкретное название "Поэтические чтения на Новой Голландии". Среди авторов альманаха оказались поэты разных поколений (самому молодому - 35 лет), что повлияло на пестроту представленного материала. Каждому автору составители предоставили ни много ни мало 800 строк, и, как справедливо отметил один из организаторов чтений, критик и поэт Марк Шатуновский, фактически альманах составили 12 книжек каждого стихотворца. "Братской могилы" (так часто сами авторы, шутя, называют коллективные сборники, в которых наряду с десятками коллег представляют единицы своих текстов) не получилось. По словам Шатуновского, не беглое представление авторов позволяет получить достаточно объемное представление о каждом. В том числе и о если не классиках, то уж точно ветеранах отечественной словесности вроде Ивана Жданова или Юрия Арабова, чья лирика по сей день живее всех живых текстов иных молодых сочинителей.
Максим Жуков
Катя Капович
Юрий Арабов
Виталий Пуханов
Игорь Караулов
Марк Шатуновский
Палина Барскова
Иван Жданов
Дмитрий Голынко
|
Организатором чтений выступил проект "Новая Голландия: культурная урбанизация". По замыслу авторов проекта, чтения задуманы как "творческая площадка, где голос предоставляется поэтам, работающим в предельно разных языковых и стилистических манерах", а также нацелены на то, чтобы "восполнить дефицит международных литературных фестивалей в российском культурном пространстве и привлечь внимание большей аудитории к современной поэзии".
Большинство авторов сборника (за исключением иностранцев) - зрелые люди, часть сознательной жизни которых прошла в Советском Союзе. И его распад во многом определил эстетический и поэтический выбор этих творцов, зрелость и молодость которых совпали с закатом советской империи - горбачёвской перестройкой, обернувшейся крахом возложенных на неё надежд, парадом суверенитетов 1989-1991 годов, что завершился распадом Советского Союза, литературному официозу которого себя вольно или невольно противопоставляли упомянутые выше Иван Жданов и Юрий Арабов. Последнему, впрочем, его принципиальная позиция нисколько не мешала публиковать собственные творения в выпускаемых "Советским писателем" на рубеже 80-90-х сборниках "Новая волна и "Молодая поэзия 89". Причем издания эти выходили астрономическими по нынешним меркам тиражами в 20-25 тысяч экземпляров. Надо ли объяснять, что если эти сборники издавали такими тиражами, - значит, это было кому-нибудь нужно. И не только "Советскому писателю", но и советскому читателю. И было бы заблуждением считать, что после распада Союза нужда в свежей во всех смыслах изящной словесности у жителей постсоветской России отпала. Однако крупнейшая геополитическая катастрофа, несомненно, существенно оглушила их поэтический слух. Еще вчера авторы, противопоставлявшие свою стихотворную алеаторику, выражаясь на музыкальный манер, традиционной поэтике, соответствовавшей, так сказать, генеральной линии партии, вдруг оказались вне системы оппозиций, внутри которой проявились. И весь контркультурный ореол их лирики испарился, как сон, как утренний туман. Остались голые в своей автономной правде строки - гласом вопиющего в пустыне безвременья. Осталась разочарование в стихах, которые при всей молитвенной самозабвенности не предотвратили краха эпохи (а, скорее, напротив, приблизили его). "Героика", "патетика" оказались категориями вчерашнего дня, став едва ли не ругательствами. Пришлось строить свой новый мир в зыбучих песках окружающей ничтожности. Причем как ничтожности еще вчера потрясавших грандиозностью идеалов и связанных с ними смыслов, так и ничтожности живых людей, которые охотно жертвовали собой за их воплощение. Ничтожность во всей своей актуальной красе стала путеводной звездой многих отечественных лириков в начале 90-х. Весьма явственно передал инфернально-карнавальную атмосферу тех дней один из авторов альманаха Максим Жуков, ловко пародируя "Мойдодыра" Корнея Чуковского в лирическом посвящении тем, кто в 1993-м защищал Белый дом:
шли рядами после танковых колонн.
Демократы с утюгами, диссиденты с пирогами,
Трансвеститы с бандюками - непонятно, кто на ком...
Но зато, как говорится, мы разрушили тюрьму...
Очень точно, пожалуй, культурно-историческую идентичность поэтов, чьи произведения составили первый (и наиболее яркий, пожалуй) раздел сборника, определил представленный там Виталий Пуханов: "Мы давно из девяностых!". Не надо обладать острым поэтическим чутьем, чтобы не почувствовать щемящей тоски, которой пронизаны его строки:
Проститься и собраться в путь.
Надеть ушанку-невидимку.
Укрыться снегом и уснуть
С могильным ангелом в обнимку.
В нигде, не здесь и не сейчас,
Спросить прохожего, так просто:
"Который час? Который час?
А вы давно из девяностых?"
Не меньшее разочарование от пережитого (и переживаемого, надо полагать, до сих пор) слома эпох на заре 90-х испытывает и Юрий Арабов, который с исповедальной искренностью в посвященном покойному Алексею Парщикову "Финансовом вальсе", точно оправдываясь, признается:
Он умер, а мы вписались
в тоталитарный коллапс.
Небо как будто то же, и облака не серей.
Люди как будто те же, и каждый из них - таз,
если в него ударить, он зазвучит бодрей.
Мы вписались в то, чего не берет вода
и оно всплывает, как боевой танк.
Песо летают стаей. Индексы - кто куда,
а человек высыхает, как водяной знак.
Описывая в предисловии к альманаху тональность представленной в нём лирики эпохи "тоталитарного коллапса", Марк Шатуновский первым делом упоминает Освенцим - как "имя травмы", помещённое западными интеллектуалами в "реальность, не оправдавшую их надежд". Воистину, такой травмой и для Арабова, и для Пуханова, и для Жукова стал тектонически й сдвиг в истории Отечества на рубеже 80-х и 90-х, определивший их личную и творческую судьбу. Неслучайно сформированное в те годы поколение ещё один участник чтений Игорь Караулов назвал "поколением ежей и ужей" (последние, как известно, в реальности враждебны друг к другу):
мы - поколенье ежей и ужей,
Мы любим конкретное дело.
Изготовить товар, заработать деньжат,
Одарить леденцами ежат и ужат.
..................................................
В нас - муштра цеховая и мужество каст,
Упоительно знать, что никто не подаст,
И приветствовать небо скупое.
Меж веком и веком сереющий пласт
Не хрустнет под нашей стопою.
"Надтреснутой нотой в рыданье", созвучном поэтам, чья молодость выпала на лихие 90-е, вопрошает и тут же дает ответ Иван Жданов:
Лечит ли время все то, что оно разрушает?
Что вспомнить о воде, протекающей мимо?
Нет у нее берегов для того, кто печален.
Святость и сволочь сгорают, не чувствуя дыма, -
всё совершенно на дне драгоценных развалин.
Еще один автор раздела, Катя Капович, которая вот уже четверть века живет в США, не пытаясь объяснить, что произошло тогда, в самом начале 90-х, со светлой грустью просто вспоминает свою советскую молодость:
Уже не проснуться в колхозе с названьем "Прогресс,
Где мы виноград собирали и соки давили.
А в другом тексте, увязая, по собственному же признанию, в деталях, рисует картины мятежной юности:
В разладе с семьёй посторонний угрюмый подросток
за зиму-весну вырастал из хрущёвской рубашки,
бросал и друзей-болтунов и подруг-патриоток,
тянувших коктейли в пустой привокзальной "стекляшке".
.................................................................................
И всё это прозою было, сто баксов включая.
А где же поэзия? Где же мотив ностальгии,
отъезда, разлуки с отечеством? Право, не знаю.
Второй раздел альманаха, который составил поэт и искусствовед Дмитрий Голынко-Вольфсон, включает произведения не только русских лириков, но и двух авторов из США, весьма знаменитых за океаном Ванессы Плейс и Чарльза Бернстина. Их произведения наряду с подборкой Полины Барсковой - едва ли не единственные в разделе, которые можно с уверенностью назвать нацеленными не на читательское сочувствие или недоумение, а именно на понимание. Ванесса Плейс с характерной озабоченностью американской интеллектуалки размышляет из одного стихотворения в прозе в другое (сама она, правда, называет их эссе) о том, что такое мужчина. На фоне размывания в современном мире границ между женским и мужским, тем более на Западе, желание разобраться в природе мужского выглядит отчаянной попыткой внести ясность в болезненную проблематику пола. "Если функции самца недостаточно, чтобы определить, что такое мужчина, если пользоваться понятием вечной мужественности мы тоже отказываемся и если при этом признаем, что на Земле, хотя бы временно, существуют мужчины, - нам следует впрямую поставить перед собой вопрос: так что такое мужчина?" - вопрошает Плейс.
Не дающая покоя автору антропологическая природы мужчины находит иное, радикальное и парадоксальное, объяснение в другом тексте: "Мужчина - абсолютный эгоцентрик, запертый в себе, неспособный на сопереживание или отождествление себя с другими, на любовь, дружбу, влечение или нежность <...> Он застрял на полпути в сумеречной зоне между человеком и обезьяной, но гораздо хуже обезьян, поскольку, в отличие от них, способен испытывать множество негативных чувств - ненависть, ревность, позор, отвращение, вину, стыд, сомнение; более того, он осознаёт, что такое и чего ему недостаёт".
Профессор английской литературы и сравнительного литературоведения Пенсильванского университета Чарльз Бернстин в текстах из книги "Изощрённость поглощения", изданной ещё 30 лет назад, по-своему продолжает традиции, заложенные почти три с половиной века назад Никола Буало в его "Поэтическом искусстве". В ряде верлибров с въедливостью учёного рассуждая о природе поэтического творчества, профессор приходит к выводу, что "поэтическое прочтение приложимо к любой разновидности сочинительства, тогда как "стихотворение" почти всегда понимается как сочинительство", специфически нацеленное на впитывание или наполнение скорее активными, чем нейтральными, способами считывания".
В подборку Полины Барсковой, в частности, вошёл цикл стихотворений "Мутабор: любовные игры птиц", пронизанный если не осмыслением, то "очувствованием" знакомого автору любовного переживания. В нём поэтесса "устами" крылатых героев пробует "на вкус" и "на звук, на прочность Живые слова мёртвые слова Слова своих родителей безобразные слова своих старших сестёр", которые "заполнили себя словарями синонимов рифм Технических и медицинских терминов Непристойностей и имён". А затем резюмирует:
Слова с нестерпимым звуком со свистом проносились мимо
Оставляя нас пустыми но неудовлетворёнными.
Не будет преувеличением сказать, что тексты остальных авторов (среди них известный и как критик и переводчик Александр Скидан, лауреат премии "Дебют" Алексей Порвин, американский поэт русского происхождения Евгений Осташевский) ориентированы на весьма немногочисленную аудиторию, способную найти свой смысл в обрывках фраз, слов (порой выделенных курсивом и неспроста, вероятно, разделённых на слоги), а также математических символах и даже алгебраических уравнениях. Нисколько не отказывая их текстам в достойном качестве, заметим, что, пожалуй, именно к ним применимы слова вышеупомянутого профессора Бернстина: "Изощрённость - мера неподатливости стихотворений быть прочтёнными как простая сумма приёмов и содержаний... Если изощрённость выпячена, существует тенденция утверждать, что здесь нет содержания или смысла, как если бы стихотворение было формальным или декоративным упражнением, озабоченным только демонстрацией своих собственных приёмов". Но и в этом упражнении, несомненно, можно (и нужно!) стараться узреть скрытые значения. Хотя бы для того, чтобы вслед за классиком прочесть на чешуе жестяной рыбы зовы новых губ. Новых губ на Новой Голландии.
© Алексей Вакуленко, 2017-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2017-2024.
Орфография и пунктуация авторские.
НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
|
Эльдар Ахадов. Баку – Зурбаган. Часть I [Однажды мне приснился сон... На железнодорожной станции города Баку стоит огромный пассажирский поезд, на каждом вагоне которого имеется табличка с удивительной...] Галина Бурденко. Неудобный Воннегут [Воннегут для меня тот редкий прозаик, который чем удивил, тому и научил. Чаще всего писатели удивляют тем, чему учиться совершенно не хочется. А хочется...] Андрей Коровин. Из книги "Пролитое солнце" (Из стихов 2004-2008) – (2010) Часть II [у тебя сегодня смс / у меня сегодня листопад / хочется бежать в осенний лес / целоваться в листьях невпопад] Виктория Смагина. На паутинке вечер замер [я отпускаю громкие слова. / пускай летят растрёпанною стаей / в края, где зеленеет трын-трава / и трын-травист инструкцию листает...] Александр Карпенко. Крестословица [Собираю Бога из богатств, / Кладезей души, безумств дороги; / Не боясь невольных святотатств, / Прямо в сердце – собираю Бога...] Елена Севрюгина. "Я – за многообразие форм, в том числе и способов продвижения произведений большой литературы" [Главный редактор журнала "Гостиная" Вера Зубарева отвечает на вопросы о новой международной литературной премии "Лукоморье".] Владимир Буев. Две рецензии. [О повести Дениса Осокина "Уключина" и книге Елены Долгопят "Хроники забытых сновидений...] Ольга Зюкина. Умение бояться и удивляться (о сборнике рассказов Алексея Небыкова "Чёрный хлеб дорóг") [Сборник рассказов Алексея Небыкова обращается к одному из чувств человека, принятых не выставлять напоказ, – к чувству страха – искреннего детского испуга...] Анастасия Фомичёва. Непереводимость переводится непереводимостью [20 июня 2024 года в библиотеке "над оврагом" в Малаховке прошла встреча с Владимиром Борисовичем Микушевичем: поэтом, прозаиком, переводчиком – одним...] Елена Сомова. Это просто музыка в переводе на детский смех [Выдержи боль, как вино в подвале веков. / Видишь – в эпоху света открылась дверь, – / Это твоя возможность добыть улов / детского света в птице...] |
X |
Титульная страница Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |