Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


   
П
О
И
С
К

Словесность




ПРИЙТИ, ЧТОБЫ ОСТАТЬСЯ


Беспощадные холода вслед за буйными метелями придавили к земле маленький островок жизни, затерявшийся среди вековых деревьев. В холодном лесном неуюте спрятались в сугробах три покосившиеся избёнки. Одна из них - контора лесхоза, другая - жильё директора, третья - обитель конюха Панкрата и бухгалтера Фёдора Осиповича, которые, видимо, поселились вместе, чтобы собрать воедино грехи и заодно избавиться от одиночества.

Время послевоенное, лихое и голодное, для всех одинаково трудное. Изба директора Ивана Ивановича Санькова ничем не лучше других. Такие же углы в белом инее, скрипучий некрашеный пол, заледеневшие окна, иногда плачущие мутными слезами, оживая от дополнительного тепла печки "буржуйки". Вода и хлеб привозные, дрова вольные, на столе - еда нехитрая. Чаще всего это суп, сваренный в больших консервных банках из-под американской тушёнки.

Всё, как у всех. Столы, топчаны, табуретки, комод для белья, шкаф для посуды. Разве что помимо прочего - патефон с единственной грампластинкой "Сказки Пушкина" да телефон на стене. Покрутишь ручку, трубку к уху поднесёшь:

- Алло, дежурная! Мне Знаменку!

- Соединяю. Говорите...

Вдоль стены - длинная лавка. На ней обычно дежурила, отвечая на звонки, маленькая Люсенька.

- Папа, тебя! - с криком она бежала в дальнюю комнату, и её тоненькие косички смешно подпрыгивали на маленькой аккуратной головке.

- Ах, ты, мой цветок-лепесток! Солнышко с косичками! - обнимал он девочку, и его глаза из-под карниза густых бесформенных бровей, раньше времени припорошённых пеплом, излучали тепло необыкновенное.

- Хочешь, Люсёк, я тебя к Фёдору Осиповичу отведу? - спрашивал Иван после минутного разговора по телефону. - Понимаешь, дочь, мне на дальнюю делянку ехать надо. Озоруют там мужики - лес рубят. А места заповедные.

Люсенька к Фёдору Осиповичу идти не хотела, но всё понимала. Рука об руку с отцом, перешагнув высокие сугробы, через несколько минут девочка гладила дядю Федю-ёжика по щёточке седых жёстких волос. Потом, нацепив его очки с толстыми круглыми стёклами, хозяйничала на письменном столе, сердясь на беспорядок. Чистую бумагу - в стопочку, карандаши и ручки - в стакан, счёты - на правую сторону. А теперь самое время пощёлкать их костяшками, потом, подражая Фёдору Осиповичу, обмакнуть в чернильницу перо толстой деревянной ручки и написать на листе бумаги пару знакомых букв - "Л" и "С", что означало - Люся Санькова.

Вскоре работа заканчивалась, и начинались часы томительного ожидания у окна. До боли в глазах Люся всматривалась в каждую отдалённую точку на дороге в надежде, что она, по мере приближения, превратится в человека, а ещё лучше, в её отца.

- Что весну ждёшь, а она не торопится? - шутил Фёдор Осипович. - Тогда ты её, красавицу, представь: сарафан зелёный, цветами украшенный, кофта белая, с рукавами широкими, русскими узорами вышитая... А сама, как ты, румяная, в косах ленты алые, волосы - колоски пшеничные ...

Неожиданно старик замолчал, охнул, сунул под язык таблетку. Пришлось Люсеньке эту картину самой дорисовать:

- Махнула красавица рукавом - потекли ручейки разговорчивые, махнула другим - на деревьях распустились листочки клейкие... - Дедушка, а скоро папа приедет?

- Скоро, деточка... Ты, главное, жди... Это самое большое счастье, когда есть кого ждать.

Но белая пустынная дорога не оправдывала ожидания. Разве что разнообразил пейзаж конюх Панкрат на лошади, запряжённой в сани, да, боязливо оглядываясь, подбегал к нему за подачкой вечно голодный Пират.

К вечеру, уронив седую голову на счёты, уснёт Фёдор Осипович... Утомившись, положит голову на подоконник и уснёт Люсенька... Потом её, сонную, прикрыв полами распахнутой шубы, отец на руках домой доставит.

Как-то ночью, когда мело, а Хозяин Вселенной забыл воткнуть в чёрный лист неба кнопки-звёзды, когда совсем рядом выли голодные волки, а встревоженный Пират визжал от страха, кто-то настойчиво постучал в дверь. Иван, чиркая спичками и неосмотрительно разбрасывая их вокруг, вышел в сени.

- Кто?

- Откройте, люди добрые, не дайте замёрзнуть...

Сердце сначала взлетело, потом ухнуло вниз. С ног до головы обдало жаром. Она! Иван решительно распахнул дверь - на крыльце стояла незнакомая молодая женщина.

- Вы Иван Иванович? Я - к Вам...

- Заходите, если ко мне... - буркнул хозяин.

Вошла. Поставила на пол котомку, берёзовым веником смела с валенок снег, развязала за спиной узел огромного клетчатого платка, распахнула старенькую фуфайку, поправила сбившееся между ног ситцевое платье в мелкий горошек, тяжело вздохнула, выпрямилась... Вот, мол, я... Вся тут... Какая есть...

- Люся! Чаю! Гости у нас!

Села за стол, осмотрелась... Чадила, мигала керосиновая лампа на столе. Взгляд ночной гостьи сумел выхватить из полутьмы только чучело огромного глухаря в дальнем углу да чьи-то ветвистые рога.

- Лосиные?

- Нет, мои. Проветриваю... - пошутил Иван.

Улыбнулась. И только теперь Иван позволил себе рассмотреть гостью. "Обычная. Таких много, - решил он. - Ах, нет, глаза необыкновенные, васильковые..."

Люся поставила на стол чайные чашки с блюдцами, пузатый закопчённый чайник, когда-то зелёного цвета, и другой, маленький, с розочкой на боку, исходящий ароматом лесных трав. Вслед за чайниками появилась на столе тарелочка с тремя кусочками казённого хлеба.

- Я со своим, не подумайте... - гостья торопливо развязала котомку, достала хлеб, отломила кусочек, положила рядом со своей чашкой, оставшийся - на общую тарелку. - Хорошо, когда есть с кем делить хлеб...

Оттаявшими в тепле губами, она едва прикоснулась к хлебу, сделала глоток из блюдечка, в которое предусмотрительно налила чай, и столкнулась взглядом с глазами Люси.

- Вы моя няня? Арина Родионовна? Да?

- Нет, я Матрёна Галактионовна... - смутилась, покраснела. - Извините, такое смешное имя...

- Ничего смешного не вижу. Обычное имя. Люся, тебе пора спать... - Рассказывайте, Мотя.

- Не знаю, с чего начать... - она комкала в руках носовой платок.

- С начала...

- Вы были на войне?

- Не был. И это самое тёмное пятно в моей бесцветной биографии. Не призывался. В детстве, делая мячик из старых чулок, ткнул ножом в глаз. С тех пор глаз - бутафория. Вроде на месте, а не видит. На фронте не был, но и в оккупации хватил горького до слёз. Партизанил. Дважды немцы на расстрел водили. Спасала случайность... - надеясь прочитать в её глазах сочувствие или хотя бы интерес, он внимательно смотрел на женщину.

Но она была где-то далеко, блуждая по сложным лабиринтам своей жизни, известным только ей, искала выход, не надеясь найти.

- А мой Петя был на войне... Вернулся весь израненный... Стали жить... Избу построили. Верочка родилась... Умер он, когда было ей всего два года. Голодали. Вот и попутал бес - сорвала на колхозном поле горсть колосьев. Мы их шелушили, мололи на домашней мельнице зерно да хлеб пекли. На этот раз испечь не удалось: встретился объездчик, по щекам отхлестал, колосья отобрал, в кутузку отправил. Спасибо золовке - Верочку к себе забрала. Осудили. За дело, не спорю... Дали три года тюрьмы с конфискацией имущества.

На дворе отчаянно взвыл Пират - волчий вой раздался уже под окном. Иван встал из-за стола, зарядил ружьё и вышел на крыльцо. После выстрела вой прекратился. Минутная тишина взорвалась торжествующим радостным визгом собаки, только что находившейся на грани жизни и смерти.

- Убил ... Матёрый волчище. Совсем обнаглели волки к весне. Голод - не тётка, - сказал Иван, возвратившись в избу.

- Может, у него волчица была, теперь вдовой осталась ... - тихо, как будто для себя, печально проговорила Мотя и, помолчав, продолжила рассказ. - Как в тюрьме жилось, разговор отдельный. Отсидела положенный срок. Вернулась... Доченька, колосок мой любимый, единственный, меня не узнала, - Матрёна поднесла платок к глазам. - Чувствую, золовке не нужна - рот лишний. А сегодня утром она мне свой сон разгадала. Иди-ка ты, говорит, Мотя, в лесхоз к Санькову. Он мужик добрый, что-нибудь придумает. Говорят, сны иногда сбываются...

- Вот что... Ложитесь спать. Завтра решим, - неожиданно резко закончил разговор хозяин.

В эту ночь Саньков не спал.

- Надо же... Какая-то мистика... Матрёна пришла ко мне в тот же месяц, день и час, что и Василина.

Тогда под Вязьмой шли жестокие бои, и по стране бродили толпы неприкаянного, бездомного народа. Вот и постучала в его дверь беженка с Украины Василинка с маленьким ребёнком на руках. Семья погибла во время бомбёжки, а её, как единственный жёлтый листок, оставшийся на обнажённом дереве, заметил ветер, схватил сильными руками и долго мчал по городам и весям, спасая от войны. Так поселилось в двух шагах от одинокого Ивана ещё одно одиночество, а потом оказалось в его объятиях. Они были рядом, но не вместе... Параллельные миры. А он ночами мечтал хотя бы об одном нежном слове. Долго ждал. И дождался в конце войны.

- Спасибо, Иван, за то, что не дал умереть... Ты хороший, умный, добрый, но ты другой... Прости, я не люблю тебя. Ухожу. Люсеньку оставляю здесь. За ней вернусь, когда устроюсь на новом месте... - и прикоснулась к его небритой щеке холодными губами.

Ушла, пропала, сгинула... Иван ждал. Некому было гасить пожар в его душе, и постепенно он научился наслаждаться одиночеством. Спасали книги, учёба в институте, работа, Люсенька... Иван ждал...

- Матрёна... - продолжал он ночной диалог с самим собой. - Господи... имя-то какое, ужас! Матрёна и Василина... Ничего общего... Небо и земля... Но в то же время... - так маялся он всю ночь.

Ближе к утру Иван принял решение и на цыпочках подошёл к кровати Матрёны:

- Подвинься, Матрён...

Это была близость людей, измученных одиночеством, близость от тоски по чужому телу, от безысходности близость...

К Фёдору Осиповичу отец Люсеньку теперь не водил. С Матрёной она искала в лесу "следы невиданных зверей" и находила. Избушку на курьих ножках пока не нашли, но отец обещал обязательно её показать. Из кота Барсика пытались сделать "кота учёного", но он никак не хотел ходить по цепи, которую одолжили у Пирата. На столе появилась настоящая еда и даже пироги. Вот только, заплетая Люсеньке косички, Матрёна часто плакала.

- Соринка попала... - объясняла она девочке причину слёз.

Иногда, отпросившись у Ивана, она на пару дней исчезала. А вернувшись, плакала тайком.

Что за жизнь! Настоящая карусель! Незаметно промелькнуло лето. Осень закружила Саньковых в хороводе забот о запасах к предстоящей зиме. Не заметили, как выпал первый снег и ударили первые морозы.

- Не пойду сегодня на улицу, - капризничала Люсенька. - По радио говорили, что морозы ударят. А это, наверно, больно...

- Что ты, Люсенька, посмотри, какое на улице солнышко... Тёплый лучик заберётся тебе за воротник и согреет, - терпеливо объясняла Матрёна и вела девочку гулять.

А на улице Панкрат Матрёне проходу не давал:

- По фене ботаешь?

Засмущается, убежит в избу и опять плачет...

По ночам снова стал беспокоиться Пират, подвывая волкам.

- Наверно, волчица-вдова по своему волку тоскует... - предположила Матрёна.

Как-то за ужином, глядя на телефон, она рассказала историю:

- У нас в Сидоровке телефон был только в сельсовете. Мало кто его в глаза видел. Прибегает как-то в сельсовет Танька Козлова, и к телефону. За ручку покрутила и в трубку кричит:

- Тра-ля-ля! Тра-ля-ля! Знаменка, Знаменка! Бабку Гапку обокрали всю дочистушка!

Матрёна громко смеялась, а Иван всё отчётливее понимал, что наступил ещё раз на одни и те же грабли. Иногда он пытался присоединить свои грехи к грехам соседей - не понравилось. Подолгу не бывал дома, но к вечеру возвращался всегда. Поэтому отсутствие Ивана в поздний час не на шутку встревожило Матрёну.

Попросила соседей присмотреть за спящей девочкой, зажгла большой фонарь и, подняв его высоко над головой, по протоптанной лошадью тропинке бросилась в лес. Казалось, деревья расступились перед этим напором воли и страстного желания найти человека, помочь ему. Страха не было.

Огни волчьих глаз возникли перед ней неожиданно. Их было много. Матрёну поразила тишина, которая, как будто пришла вместе с ночью, чтобы шатром раскинуться и скрыть кровавое пиршество стаи. Волки рвали на куски безвольное тело коня.

- Иван! Иван! - закричала Матрёна, размахивая фонарём, и сделала шаг вперёд. - Ты где? Отзовись!

Испугавшись огня, волки, злобно рычали, понимая, что человек сильнее. Это страшный голод довёл их до безумного шага. Они исчезли, но осталась волчица, которая в два прыжка оказалась рядом с Матрёной ... Серая, когда-то густая шерсть, клоками свисала с впавших боков, в движениях не было былой силы и ловкости, а в глазах горели костры ненависти к человеку.

Кричать не было сил... Убежать? Волки бегают быстро. Догонят, бросятся на спину и загрызут. Наброситься на волчицу? Для этого нужно иметь огромную силу, скорость реакции, ловкость. Имея ружьё, можно бы продержаться...

Матрёна сделала шаг вперёд - взгляды женщины и волчицы встретились.

- Прошу тебя, уйди с моего пути, - шептала Матрёна, стремясь подчинить волчицу своей воле. - Мы с тобой - вдовы. Ты должна понимать меня. Этот человек нужен мне. Я люблю его и тебе не отдам...

Волчица не двигалась. Постепенно её глаза наполнились необычным зелёным светом, и она, по-собачьи тявкнув, прыгнула в кусты, уступив дорогу.

- Матрёна... - голос Ивана заглушался шумом деревьев.

Замёрзший, но живой, он медленно спускался с дерева.




© Людмила Табакова, 2020-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2021-2024.
Орфография и пунктуация авторские.





НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"
Андрей Бычков. Я же здесь [Все это было как-то неправильно и ужасно. И так никогда не было раньше. А теперь было. Как вдруг проступает утро и с этим ничего нельзя поделать. Потому...] Ольга Суханова. Софьина башня [Софьина башня мелькнула и тут же скрылась из вида, и она подумала, что народная примета работает: башня исполнила её желание, загаданное искренне, и не...] Изяслав Винтерман. Стихи из книги "Счастливый конец реки" [Сутки через трое коротких суток / переходим в пар и почти не помним: / сколько чувств, невысказанных по сути, – / сколько слов – от светлых до самых...] Надежда Жандр. Театр бессонниц [На том стоим, тем дышим, тем играем, / что в просторечье музыкой зовётся, / чьи струны – седина, смычок пугливый / лобзает душу, но ломает пальцы...] Никита Пирогов. Песни солнца [Расти, расти, любовь / Расти, расти, мир / Расти, расти, вырастай большой / Пусть уходит боль твоя, мать-земля...] Ольга Андреева. Свято место [Господи, благослови нас здесь благочестиво трудиться, чтобы между нами была любовь, вера, терпение, сострадание друг к другу, единодушие и единомыслие...] Игорь Муханов. Тениада [Существует лирическая философия, отличная от обычной философии тем, что песней, а не предупреждающим выстрелом из ружья заставляет замолчать всё отжившее...] Елена Севрюгина. Когда приходит речь [Поэзия Алексея Прохорова видится мне как процесс развивающийся, становящийся, ещё не до конца сформированный в плане формы и стиля. И едва ли это можно...] Елена Генерозова. Литургия в стихах - от игрушечного к метафизике [Авторский вечер филолога, академического преподавателя и поэта Елены Ванеян в рамках арт-проекта "Бегемот Внутри" 18 января 2024 года в московской библиотеке...] Наталия Кравченко. Жизни простая пьеса... [У жизни новая глава. / Простим погрешности. / Ко мне слетаются слова / на крошки нежности...] Лана Юрина. С изнанки сна [Подхватит ветер на излёте дня, / готовый унести в чужие страны. / Но если ты поможешь, я останусь – / держи меня...]
Словесность