ВАСЯ-ПРЕДТЕЧА
В те годы, когда колбаса на прилавках была вкусная, мясная, у нашего магазина установили стенд. С большой деревянной рамой. Со стенда в черно-белом обличье понуро глядели на прохожих красавчики. Асоциальные элементы, обреченные на казнь общественного порицания.
В школе тоже висела подобная рама, под стекло которой втискивали, как в смирительную рубашку, неисправимых шалопаев.
Районный милиционер, прозванный за африканские пигменты на лице Копченым, активно принимал участие в родительском комитете и почти жил в школе. Без фуражки и ремня, в широких галифе, он только и вертел головой, ища беспорядок. Двигался стремительно, правым ухом веред, поставь перед ним столб - врежется. Забегал в туалет с расстегнутой кобурой фотоаппарата, ставил курильщиков к стенке и шлепал вспышкой.
Попал в объектив и я. И впал в отчаянье! Призывал богов и джиннов, чтобы моя фотография на стенде не состоялась. Ведь это такой позор - висеть в коридоре, безвольно, пристыжено, будто с тебя стянули штаны.
Копченый будто не понимал, что дети могут переживать. Они были для него, как классовые враги, и с ними надлежало нещадно бороться.
Образ милиционера преследовал меня. Как при болезни вертиго, витал то справа, то слева. Бил крыльями от небес, жадно клевал в ночи мою печень и отлетал с визгом: "исключим из школы!"
Но джинны услышали мои молитвы.
То ли бросили щепоть молнии в ночное окно Копченного, то ли срочно отправили в туалет его бабку, страдающую циститом, и та, свистя от нетерпения, включила в горнице свет, - погубив тем самым вожделенные пленки, где под кровавой лампой в родильных водах проявителя рождалась моя просящая полуулыбка.
Школа школой, это внутренний мир. Но учиненный Копченым стенд на центральной улице стал голгофой!
Еще бы! Если мужик тащит через поселок украденное бревно, то он семьянин. Его даже в пример ставят, мол, вот добытчик! Однако, если мужик с этим бревном попадется, то все. Он - вор!
Уважаемый пенсионер дядя Миша, в прошлом пожарный, до гроба потерял авторитет у местных старух, когда его печеное лицо с потерянными глазами поместили на стенде с надписью:
"Воровал во дворе магазина деревянные ящики"
Печатное слово в те годы, пусть даже коряво написанное чернильной ручкой, но все же от руки власти, имело решающее значение.
Особенно такое:
"В субботу мукосей хлебозавода №3 Нечаев Василий подглядывал в банное окно за голыми женщинами!"
Вот это да!
Вот это обвинение!
Прохожие облепили стенд. С фотографии на них смотрел (возможно, последний раз в жизни) плюгавый человек с узким, как гороховый стручок, лицом.
Впрочем, среди негодующих были и сочувствующие. Ведь с таким обвинением одна дорога - на чердак, к намыленной веревке, к прочным стропилам...
В поселке наступила двусмысленная пауза. Ведь в субботу в бане перемылись все женщины околотка. Все до одной! И как им теперь быть? Всех, негодяй, видел, всех рассмотрел!
Юницы, проходя мимо стенда, гордо и с презрением вскидывали головы. Замужние женщины испытывали вину перед собственными мужьями, иные даже подумывали броситься с раскаяньем в ноги. Сами мужья хотели мукосея отдубасить. Но больше всех пострадали старухи, что сидели днями по лавкам у ворот.
Когда лишь узнали, чем мог грозить им Вася, лазая в непосредственной близости по стеклу, то разом в целомудренном ужасе заткнули подолом пах: свят! свят! свят!
Это ж надо! Всю жизнь с одним, царство ему небесное! Прямехонькая, как линеечка, чистая. А тут прыщ с грязным оком! Тьфу, тьфу, тьфу! Вставали и с брезгливой чопорностью спешили за кумганами.
А что же сам Вася?
А Вася был мукосеем! Ему было не до стыда. Всю жизнь он таскал на плече тяжелые мешки с мукой, поднимал на этаж и вытряхивал в прорву. Весь белый, насквозь, до третьих пор кожи, пробитый мучной пылью, - непробиваемый!
Надо сказать, Васю в те дни, хихикая, поддержали подростки. За эту вот бесшабашность, за прочие его мудреные куролесы.
Вася сам шалопаем закончил восьмой класс, и хотя считался лучшим в кружке ИЗО, у него не хватило запаса бездарности неделями рисовать один и тот же кирпич, который мэтр ставил на подоконник, а сам уходил курить и возвращался часа через два с красным носом. Вася срисовал кирпич в полчаса, куда красивее, чем на подоконнике. Тогда оскорбленный мэтр сказал, что нет у Нечаева жилки, нет тех великих 95% труда, о которых говорено и говорено со всевозможных творческих президиумов, - словом, у Васи нет упорства и настойчивости, как, например, у Петрова, как, например, у Сидорова, которые в поте лица, повинуясь закону 95%, рисовали-рисовали всю неделю и, как положено, выдали кирпич, ровно на 95 % на него похожий.
И вот уже более двадцати лет Вася работает мукосеем. Ноги его от напряжения искривились, стали колесом, мозоль на плече превратилась в панцирь, и могла на зависть фракийцам выдержать касание римского гладиуса, а то и сельдеобразной фалькаты, которой рубили в азиатских походах хоботы боевых слонов.
Ежедневно Вася выходил с хлебозавода на обед с горячей буханкой под мышкой, садился на траве у пивной. Подростки подавали ему гармонь, ложась на траву, щипали хрустящую корочку. Вася, от удовольствия переминался с ягодицы на ягодицу, играл есенинскую "Над окошком месяц". С нежностью слушал меха, выпускающие жаркий июньский воздух, и выражение лица его при этом становилось нездешним, райским. Играл он Славянку, и про трех танкистов, и про летчиков.
Но коронный его номер - болеро Равеля. Жуткое и долгое болеро Равеля. Все кто слушал, уже знали, что это болеро служило условным радиомаяком для американского пилота, ведущего самолет с атомной бомбой на Хиросиму. Мукосей играл болеро мучительно, тяжело и долго, так что мучная пыль на его плеши от пота превращалась в тесто...
Обычно после рабочей смены Вася, отмывался в цеховом душе и шел в поселковую библиотеку, что находилась дверь в дверь с винным магазином.
В библиотеке рассматривал репродукции средневековых живописцев, а после отправлялся сравнивать их с живым материалом.
Когда открывалась изнутри дверь библиотеки и бросала во тьму, на грязный тротуар, желтый коврик, никто бы в выходящем человеке не узнал Васю. Лицо его было строгим. Это был уже не разгильдяй Вася, а Мефистофель - с бледным горбоносым профилем, будто его вырезали из белой бумаги на Арбате.
Боязливо, как италийский анатом, рискующий соскользнуть в инквизиторский костер, Вася взбирался на банный подоконник и вновь проникал в запретное - в освещенное яркими плафонами царство голых тел, где в глухих воплях, грохоте шаек женщины неистово натирались мочалками, изгибали крепкие поясницы, задирали на лавки бедра, - и находил, что великие мастера прошлого сумели-таки показать в женщинах характерное. Но все же...
Здесь, в бане, он видел не продажный блеск натурщиц, которых не один художник мял, прежде чем взяться за кисть, а - целомудренные, лишенные стыда и пляжного такта особи с натуральной, а не вмазанной пропорциями масла силой в мышцах. Здесь парились, обморочно выходили из дверей с багровыми телами, опрокидывали на себя каскады ледяной воды - предвестницы матриархата!
Насмотревшись, Вася спрыгивал с подоконника и шел к кирпичной трубе, в пять охватов, возле которой лежали горы каменного угля, топливо для бани. Там, в развалах антрацита, уносящего в черную древность, Вася блаженно задирал голову к макушке трубы, плывущей в облаках, и предавая сладким грезам.
Там и прерывал его мечтания Копченый.
С группой дружинников приводил в красный уголок, с горшком фикуса и бархатным знаменем вдоль стены. Долго смотрел на мукосея с омерзением, переходил от одного края длинного заседательского стола к другому. И, наконец, с любопытством оглянув дружинников, спрашивал:
- У тебя, Нечаев, что - жены нет?
- А вы что - на других женщин не заритесь? - независимо отвечал мукосей, все еще поглощенный своими мыслями.
- Я в банях не подглядываю.
- Мне нужна красота.
-Ты что - Леонардо да Винчи?
- Нет. Но мне кажется, что я не меньше его в женском теле понимаю?
-Ух ты!
-Я чувствую женскую кровь, - сказал Вася почти шепотом.
-И потому на антраците занимаешься онанизмом?
-Это сакральное. Чтоб постичь большее, поднятья на высоту, которую нам бог не дал.
- А не свихнешься с такой высоты?
Копченый не был бы тем Копченым, если не организовал Нечаеву встречу у психиатра.
- Вы чувствуете такую патологию, что можете на улице наброситься на женщину и изнасиловать? - спрашивала в кабинете своего учреждения тучная женщина в белом халате, внешним видом и высоким кокошником на голове больше напоминавшая буфетчицу.
- Нет, это невозможно, - отвечал мукосей.
- Докажите.
Мукосей нервничал, мелко-мелко ломал пальцами спичку:
- Путем долгих наблюдений я установил, что на земле, по крайней мере, в нашем поселке, зарождается матриархат. И берет он свою силу за счет красоты. Красивых женщин все больше.
- Интересно.
- А мужики вымирают, - добавил мукосей.
- Это мы и без вас знаем.
- Знаете? Конечно, знаете! И про цирроз, и про инфаркт. И про то, что просто замерзают на улице. Сам прошлый год Чапурина на санках привез. Еще бы немного - и конец, а так хоть руку ампутировали. Но это не то! Вот смотрите... В мукосеи из мужиков никто нынче не идет, остался один я, хотя шкелет шкелетом... Мужчины теряют тестостерон, а женщины крепнут. Вот в чем перемена века!
- Ну и что? Кто виноват?
- Природа! Вот пойдемте в женскую баню, где сняты наряды и чулки. Какая там сила, красота. Это будущее!
- Да где ж там красота? - пошутила врачиха. - Все в мыле, а в волосах простокваша.
- Вот именно простокваша! Вот именно кислое молоко, или битые яйца! Имеющий глаза да увидит, - с обидой посмотрел на нее Вася.
- Вы прямо Тициан! - сказала врачиха.
- Нет. У Тициана с анатомией плохо.
- Что - он вам экзамены по анатомии сдавал?
- Экзамены не сдавал. А вот бабы у него рыхлые. Угасающий род. И потому в то время реванш взяли рыцари.
- Скорее он Дарвин, - нагнувшись к столу психиатра, разгладил свои темные пигменты Копченый.
- Дарвин? - спросил мукосей. - Дарвин устарел. Тут сечение женских мышц нужно исследовать. Где ни меньше, ни больше, но сплошная гармония. А развитие теории Дарвина приведет в формации женщин-горилл.
- Вы предлагаете лаборатории, как в СС? С этой самой линейкой?
Психиатр подняла голову в сторону Копченого, чтобы тот приблизился.
- Лазить в баню он не перестанет, - сказала она тихо.- И если б он просто считал себя Тицианом... Он опасен как потенциальный маньяк. Скоро начнет по закоулкам вылавливать женщин, исследовать сечение мышечных волокон.
Копченый понятливо кивнул.
- Береженного бог бережет, - сказала она, - полечим. Впрочем, эффект будет непродолжительным. У него сильно развито либидо.
- Значит?..
- Значит, - сухо ответила врач и, склонясь над бумагами, стала заполнять историю болезни Нечаева.
3 октября 2003 г.
© Айдар Сахибзадинов, 2013-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2014-2024.
| НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
 |
| Айдар Сахибзадинов. Жена [Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...] Владимир Алейников. Пуговица [Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...] Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..." ["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...] Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа [я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...] Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки [где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...] Джон Бердетт. Поехавший на Восток. [Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...] Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём [В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...] Владимир Спектор. Четыре рецензии [О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.] Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! [Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...] Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... [Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...] Анна Аликевич. Тайный сад [Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...] |
| X |
Титульная страница
Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
