Голая холодная весна. Подмосковная земля - как труп прокаженного, на котором истлел саван. Лежит окоченелая, покрыта волдырями. Порывы штормового ветра ломают деревья, громыхают кровельным железом, среди растерянного воронья со свалок взлетают ввысь очумевшие пластиковые пакеты и летят туда, где нет солнца, нет весны... По радио передают, что горит Забайкалье, леса и степи, родное мое Забайкалье, где я верно служил сержантом. Вижу, как бегут от огня ослабевшие после зимы звери, не в силах спасти выводок; как спиралью взлетают спасающиеся орлы и на той высоте, где схлопывается пламя, с треском опаляют перья и летят кувыркаясь вниз.
Птица падает возле ног, минуту назад сильная, красивая. Теперь - будто снятая с вертела. И нет простора мечтам. На тысячи километров траур. Весна, ты ли это?
Есть ранний период, когда тает снег, журчат ручьи и поэты приветствуют солнце звоном щита.
Есть поздний период, когда вылезают лягушата, распускаются цветы и пчела "из кельи восковой летит за данью полевой".
И период этот. Серединный. Уже не мертвый, но еще не разбуженный до конца, - время собирания оттаявших трупов, торжество российского воронья.
