самый мертвый
да пребудет со мной
кто измыслив ад отошел на покой
сквозь морщины на лбу прорастая травой
кто весь пепел мира сберег в груди
самый мертвый из всех
да пребудет во мне
тот кто из впадин глазницы вынет
кто в любви и смерти меня не покинет
кто сломает меня до последней кости
а потом построит как прочную стену
кровь из своей перельет в мою вену
и скажет что черное не может быть белым
что птица не ящер, а зверь не рыба
что огонь не вода и щебень не глыба
этот мёртвый свернётся в черепе
как зародыш во чреве
он назовет весь мир до последней вещи
отделит день от ночи и сон от яви
и станет объяснять мне разными голосами
разницу между грязью и небесами
почему тень падает а птица летит
почему кровь течёт и укус болит
так он будет кричать в мои уши
а я буду молчать пока не оглохну
и буду любить его как если бы бога
и ненавидеть как если бы чёрта
я буду целовать его страстно и долго
а потом в ярости грызть его горло
и он завещает мне стул без ножки
пустую кровать и без штор карниз
и манеру креститься
взяв в руки нож
справа налево
и сверху вниз
отдай всё, что есть, мне, что было желанным - оставь
за тонкой коростой век пусть плавится желтый янтарь
пусть ступни не ранит стекло, усни на моей груди
пусть прожитое как сон останется позади
так просит меня близнец, приказывать он не властен
на коже он ткет узоры, сломав костяные пяльца
он прячется в каждом сне
в каждой надгробной доске
в каждом бессмертном младенце
чья колыбель в земле
близнец подкрался чуть ближе
зовет преклонить колени
я чувствую его руку
петлей на своей шее
сын мой, отец и брат, он смотрит зрачок в зрачок
всю боль и любовь земли он держит своим плечом
он плачет за каждой дверью, запертой на защелку
но вместо слез песок сухо щекочет щеки
в нём тысячи лиц и тел слились в один лик
множество голосов слились в надрывный крик
каждой ступни след, соль всех истоков слез
сплав памяти и вины выжег единый мозг
на порванной пуповине младенец-близнец повис
налитый кровью глаз из облака смотрит вниз
из тысячи сломанных рук протягивает мне длань
отдай всё, что есть мне, что было желанным - оставь
покорно закрыв глаза, я погружаюсь в сон
вползает под веки ночь
спаси меня от него
перекрёстный крик между стен ускоряет пульс
из осколков зеркала щупальца рвутся вглубь
сквозь рельеф лица, живота, лобных долей, рта
норовят поймать и как камень достать со дна
и заставить дышать, кислород заменив на ртуть
из ракушечьих впадин, дробясь, разветвляясь в стон
истекает смерть - подноготное серебро
и сочится сквозь
междустений кирпичный чад
ломким окриком, быстрым взмахом зовет назад
чтобы вновь смотреть, как на дне заблестит стекло
сквозь податливость глины титанову стать обресть
перегрызть удила, неуклюже и жадно есть
неуемных горстей ископаемый чернозём
ставить шах и мат, рассекая доску ферзем
соловьиным свистом, босыми ногами в травы
словно жемчуг растить в себе костяные сплавы
обрастать корой, дюжим дёрном, небесной твердью
отливать на воде лучом, сединой и медью
не желать ни мужей, ни жен, ни любви, ни смерти
дальнозоркость души беречь, не терпеть присутствий
защищаться щитом пространства, ползти по руслу
многотонный язык поднимать невесомым словом
недостреленным зверем бежать от лица другого
хищным ликом оскалясь, нащупав дверной замок
рвать из кожи шерсть, изо рта белизну клыков
из гортани рык, а из лап антрацит когтей
под ознобом шкуры дрожать, коченеть, хрипеть
изогнуться прутом железным в чужом мозгу
из ладоней силу вытянуть как лозу
над яремной впадиной выкроить борозду
и бессонно тлеть
пульс всё медленней, тоньше, дыхание тише
руки мерзнут, слабеют, но ищут блесны
в крючьях комнаты - кома
всё глубже, всё ближе
жабры воздуха жаждут, под кожей застыв
обладатели пульса сказались больными
но семантика слова чревата заразой
"день окончен - стекольное крошево выплюнь,
и осколки срастутся в хрустальную вазу"
они раньше могли -
разбиваться не на смерть
умирать только телом, спасаться искусством
своих бесов любить - до щекотки, до страсти
всё для них - для других пусть не дрогнет и мускул
они раньше умели, допившись до стона
до захлёста порвавшейся в теле струны
погружать свои пальцы в живые саркомы
излечимо любимых, упрямо больных,
безупречных - до мяса под содранной кожей
до дрожания чресел, до слёз, до мурашек
до заблёванных стен, до стаканов порожних
чтоб от пульса дрожал ворот каждой рубашки
обладатели пульса забились в квартиры
в терпкий привкус вина переплавив язык
альбатрос в грудной клетке, не склюй себе крылья
избави от соблазна - остаться, остыть
симулировать смерть, недолеченность, чуждость
стать дрожащею тварью - но право иметь
на увечья сверх-я, на проказу бесчувствий
и издёрганный мозг, омертвевший на треть
сверхбольные
бездействием
анестезия
им нужна
чтобы в лёгких
не чувствовать воздух
под наркозом идей
расцветает делирий
никто не придет, свет в гостиной не жги понапрасну
ты опять за своё: "никто не умрет"
ещё немного, и мы полюбим стереотипы
что смерть уродлива, старчески немощна и бесплодна
ты говоришь: "смерти нет"
молчи
куда же нам без неё
нам, безумным, бездельникам и калекам
нам здесь нечего делать
скучно, и линза всегда застревает под веком
и вид из окна неизменно врет - люди заходят в подъезды
мы думаем: "кто-то и к нам придет"
нежданные гости в нечищеных сапогах, ради них
мы смахнули бы пыль с чемоданов и стульев
но они не приходят, словно не существуют
только не говори, что конец не наступит
что смерть заболела
недугом Альцгеймера, старческим слабоумием
не говори, что старухе не жить
мол, коса затупилась, подошвы истлели
давай купим ей туфли и сводим на карусели
пусть вспомнит детство, сладости и мороженое
чтобы жить, нам всегда не хватало кожи
нутро беззащитно, и ребра глядят наружу
а ветер насквозь продувает мясо
- дрожащее сердце, легкие, чресла
язвы
ширятся как мишени, нам не выдержать
и не спрятаться в постоянстве
ты только не бойся
смерть оклемается, встанет на ноги, выздоровеет
без неё нас вряд ли отсюда вызволят
а пока станем сильными, не хлебом единым,
слезами и кровью, и оскалом звериным
ответим миру на эти бредни
про добрых детей, счастливых родителей
про справедливость и добродетель
нам все наврали
в первом куплете
во дворе ребёнок дрожит и плачет
я - не он
я сижу обхватив колени
в тесной комнате стены сходятся, надвигаются
изломав каркас параллельных линий
руки вьются как щупальца вокруг тела
я кромсаю мыслью отрезки времени
как молочные зубы врачи умеют
вырывать щипцами из детской челюсти
возвратимся в начало, нам было весело
с пьяными стоном лететь по наклонной кубарем
обивая боками трамплины лестниц
а что дальше - о том говорить не будем
возвратимся в начало
мы в безопасности
в теплом чреве тишь и не надо солнца
только молча душат себя руками
самоубийцы в околоплодных водах
тот ребёнок рушит песчаные замки
во дворе он их топчет под детские крики
ему жаль до слёз, но он вcё сломает
рукавом утирая солёные блики
возвратимся - и нас здесь как ни бывало
апокалипсис за день до дня рождения
и по барам мы больше ходить не будем
неприкаянным пьяницей-привидением
на ступенях сидеть, допивая пиво
в предрассветный холод смотреть устало
чтобы мир стал домом нам нужно выйти
но названия станции мы не знаем
тот малыш спешит, он уже не плачет
он бежит по двору, поднимает камень
размахнулся и метко в окно кидает
и дрожит стекло под его ударом
я - не он
я сижу, обхватив колени
нет, лежу на кровати под одеялом
я кромсаю мыслью отрезки времени
я не знаю, как
возвратиться в начало
не надейся. но верь - эти сумерки нас обманут
многоокое небо опять претворится в атом
завтра выйдешь из дома,
и болью поймаешь камень
(точно в темечко, ласковой вертикалью)
плюнь на замкнутый круг.
пеплом будучи, в пепел выгоришь
пробираясь наощупь, не знаешь, кто тебя выберет:
каннибал или ангел, знакомый до рвоты, тот ли
кто из взорванных стен решил выстроить лодку
(и обломки тонули, пробив тонкий лёд)
тебе некуда деться. она поплывёт
или нет. но не бойся - верь в привидения
в ангелов-истребителей, в чудо перерождения
верь в иллюзию цели, в спасение, в мудрость Будды
когда кто-то нездешний прошепчет на ушко: "глупо
оставаться незрячим в таком распрекрасном чреве
из неба и из земли"
ты почти прозреешь
но сквозь сон рассмеешься:
"этого ли хотелось?
свой дом отыскать вне мира, имея смелость
узнать, что никто не воскрес, раскачиваясь в петле
и толпа невменяемых топчется на тропе
ведущей из присмерти в недожизнь"
за соринкой в глазу горизонт разглядишь едва ли
обстоятельства вам навстречу минут чечеткой
из случайных встреч морские узлы вязали
если кто придет
с порога - идите к черту
не раскаяться
плакать в голос, рвать на себе рубашку
доказать кому-то, что жизнь как ожог на сердце
обернуть вокруг ребер бинт - только труд напрасный
не сыскать врача - замурованы в стенах бреши
доказать кому-то, что можно треклятым иксом
извернуться во всех системах, клише и схемах
доказать, что слова пусты и не стоят речи
и что стука в дверь не стоили перспективы
за соринкой в глазу - забвение горизонта
не дойдем, не достигнем
не стоит шагов дорога
слишком много бессмыслиц высказано и стерто
и любая радость под вечер дрожит тревогой
через день, через год
когда-нибудь станет проще
только ещё крепче закручены будут гайки
и вчерашний иисусик за завтраком будет подан
что хотите - можно
что налито - выпивайте
торжество или траур - неважно, здесь всякий знает
что по край налить и не выпить до дна - не стыдно
человечьи жесты и мертвого одурачат
только чешутся под одеждой чешуйки рыбьи
в этом море мелко, не будет и по колено
никаких гипотез, сомнений и многоточий
мы проснемся завтра, и черное станет белым
не проснемся - значит, в графе ответов
поставьте прочерк
придет время - убей или будь убит
нежным росчерком кухонного ножа
не оплакивай - я воскресну, узнаешь меня в других,
вкусом крови в потрескавшихся губах
придет время вернуться обратно или пропасть
вместо ближних безлюдье разума возлюбив
жечь костры по подвалам и чердакам
замерзать в лесу под снежный сосновый скрип
голоса, что по-рыбьи молчать научили нас
смолкли сами, но память - морская соль
высекает огонь из нетленных открытых ран
извлекая из груды хлама всё ту же боль
в утешение тем, чье место в тугой петле
дарит весну на лицах, смешных собак,
утро, солнечных зайчиков на стене,
впереди обещая уютный, бескровный мрак
и расхристанный мир, покинутый теми, кем
мы дышали, выхватывая по позвонку
из клыков у времени для себя
беглой близости честную наготу
не оплакивай - мы воскреснем, достанет сил
умирать ежедневно и тут же рождаться вновь
а когда колесо сансары слетит с оси
будем матерным криком молиться за упокой
вектор вычерчен пальцами: пена дней -
полстакана "за встречу" - и сразу вон
губы просят яда, приказывают - убей
а в ушах как клич звучит колокольный звон
не прощайся - мы в каждом окне, где свет
бледной птицей струится сквозь абажур,
будем живы - не в рыхлых горстях земли,
не в истертых буквах клавиатур
но хоть где-то
так что развей свой прах, а мой пепел смахни с плеча
безжалостно сдуй с руки
лучше любить котят и бездомных собак
чем рыдать от счастья с ножом в груди
утопленники рассудка в нас смотрят из каждой ночи
круги на воде выводят, распятые между строчек
и мёртвыми, и живыми нас любят чужие тени
отыщут и, глядя кротко, уводят вниз по ступеням
они - лишь лукавый призрак, тревожная память чувства
замкнувшись в подкорке мозга
живут в тех углах, где пусто
на месте любви и дома в дырявых от лени жизнях
являются как фантомы, воскресшие силой мысли
мы помним их словно правду - все вывихи их суставов
подобием легкой взвеси, слагаясь из пыли алой
они возникают возле, во снах остаются с нами
калечат изнанку слуха
знакомыми голосами
они говорят - рождаясь, мы льёмся как кровь из горла
и таем надгробной льдиной героям слепого брода
они говорят - мы жили в капкане из представлений
бессмысленных возражений, психических отклонений
они говорят - мы были жестокими и немыми
когда, обманув спасеньем, на шепот тонувших плыли
и, вылакав миску-душу - до дна, до последней правды
из мутной воды поднявшись, мы сами себе не рады
мы - в каждом, мы вдох во вдохе - дрожат полукружья-ноздри
мы - признак души без тела, черта между "до" и "после"
(внутричерепной питомец мухлюет, играя в прятки:
ложится на лоб морщинкой, крадется белесым в пряди)
они говорят из Леты, из вируса нервных клеток
слова искривляют губы вопросами без ответов
они возвращают в точку отсутствия светотени
и каждому вторит эхо -
тоните, и поскорее
пребудете в Смертидее
держите друг друга крепко
а здесь между вами ветер
и кожа, и километры
проходи, будь как дома
в червленом моём аду
стены комнат трепещут, пульсируя в такт шагам
и голодные звери оскалились на полу
под кроватью, на полке,
за шторами, по углам
каждый гость проверяет касанием прочность шкур
тех, что дышат вокруг, принимая ожог как дар:
вкус паленого мяса, знакомый гортанный гул
даже тень в этом доме умеет держать удар
зыбкий призрак смеется, встречая гостей-убийц
одиноких садистов, умеющих утешать,
(различая оттенки по судорогам бледных лиц
каждой крошечной муки)
за рай почитать кошмар
удержаться - талант, когда на пол упал бокал
и осколки - соблазн
для босых и уставших ног
приходи, просто будь
как беспомощный третий глаз
чья защита - ночь
и мелком обведенный круг
коридора аорта по комнатам гонит кровь
тени тонких тел разветвляются на стене
уходи, будь как призрак
того, что случится вновь
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
