 |
|
ЛЮМИНЕСЦЕНТНЫЕ ЛАМПЫ БУДУЩЕГО
Я встретил одного художника и спросил, пойдет ли он на войну?
Он ответил: "Я тоже веду войну, только не за пространство, а за время.
Я сижу в окопе и отымаю у прошлого клочок времени. Мой долг одинаково тяжел,
что и у войск за пространство"
В. Хлебников "Ка"
Был такой фильм режиссера Гила Кинана - "Город Эмбер". Сюжет был основан на постапокалиптических, не теряющих актуальности, страхах: уже много поколений люди живут в подземном городе, освещаемом только огромными лампами. Создатели города рассчитывали, что жители смогут выйти на поверхность через двести лет, и оставили инструкции, запечатанные в металлической шкатулке, которая автоматически должна была открыться. Она передавалась от одного мэра города к следующему. Однако случайно цепочка прервалась, и шкатулка с инструкциями была утеряна. Давно минули двести лет, запасы продовольствия на исходе, а сердце подземного города - электрический генератор - исчерпал срок своей службы и работает буквально на честном слове, периодически отключаясь. "Как страшно, когда гаснут лампы..."" - шепчет в моменты таких отключений молоденькая главная героиня, на которую мудрые сценаристы, естественно, возложат функции спасения человечества.
Вот и лирический герой поэта Николая Васильева постоянно находится в безвременье, продувном неуютном темном пространстве, освещаемом лишь внутренними фонарями. Отдельные строки свидетельствуют об этом - "так я шёл через город и ночь, кровь и кофе во мне..."
Можно также пронаблюдать, как само понятие Города уже течет по венам героя, как его тело становится картой этого города, залогом продолжения жизни в этом полисе -
сжимается кольцо на безымянном
окраиной, врезающейся в центр
Нет точного времени, места, нет определенности, нет картины будущего - только идущий человек, своими шагами мерящий темноту неясно в какую сторону -
потом позвонили друзья,
спросили, когда он, где он,
и он им ответил: я скоро, уже нигде
Одинок ли человек, которого нам рисует Васильев, в этом? Конечно, нет - лирические герои чаще всего нуждаются в освещении, поскольку бредут ровно так же - в темноте, "не нащупав циферблата". Но если герой Бродского пользовался светильником, герой Бориса Рыжего подсвечивал стены родного района зажигалкой, а Пастернак откровенно "горел" свечой - то тот, чьими губами говорит с читателем Николай Васильев, незримо - в текстах не найти на этот счет прямой метафоры - освещает путь современными люминесцентными круглыми лампами. Такие лампы одновременно напоминают огни НЛО (вот она, стигматизация постапокалипсиса!), прожектор лампы в кабинете стоматолога ("аккуратно, сейчас будет больно") и софиты - как если бы в финале всех стихотворений выяснилось, что и лирического героя, и его автора просто снимали для фильма - прошло двести лет, генератор на исходе, дубль пять, стоп, снято, всем спасибо. Отличает, впрочем, от всех видов электроприборов лампы Васильева то, что они холодные - как и положено качественным люминесцентным лампам.
Иными словами, они дают свет, спасают от темноты, выхватывают из мрака опустошённого города самость автора и те темные уголки памяти веков, из которых эта самость происходит.
ноябрь - это псих на остановке
такой довольно мирный сумасшедший
подходит он к тебе и говорит:
хотел узнать, найдётся ли у Вас
огонь?
И вот перед нами возникает знакомый сумасшедший Тарковского с бритвою в руке, но он уже успел поднять глаза к свету ламп и стать светлее - у него нет бритвы, он просит огня.
Огонь в стихах Васильева, впрочем, играет немаловажную роль, не заменяя, впрочем, своей первичностью и первозданностью ламп:
у развёрстой весны - мой огонь по тебе, как хворост,
полыхает без дыма тобой в ещё Божьем огне.
Но давайте рассуждать при помощи логики сценаристов все того же пост/предапокалиптического блокбастера. Ведь если человек в темноте и неясном (скорее всего, потенциально опасном!) пространстве движется черт знает куда и зачем - должно же что-то ужасное подкарауливать его, едва лишь он заступит за световую кромку, сделает роковой шаг в темноту? Безусловно. Лирический герой сам сигналит нам об этом, просит отвести от него беду, не дать совершить этот бездумный шаг от света.
и автобус встаёт, где положено -
за секунду того, чтобы смять
с влажным шорохом, всеми колёсами.
Даже в условно любовной лирике (а у Васильева все жанры довольно-таки условны) лирический герой осознает свою конечность, осознает неистерично, без кровавых метаний. Вот он, холод люминисцентной ламы - свет дает, но не согревает:
и поднимается во мне, но нет, не гордость,
скорее ветер, или поле на ветру:
любовь до гроба, высота по горло, -
я слово большее сдержу: что я умру.
"Настоящий профессионализм - всегда одинок", - сказал нам Георгий Эфрон в своих дневниках. Верно. Одинок. Безвременен. Беспространственен. Эмоции, исходящие от него, не греют, но дают ровный холодный свет. Но если не греет, если кровь не кипит, если пальцы не согреешь и сосиску не сваришь на таком свете (на чьем свете?) - тогда зачем? Чтобы с пути не сбиться? Чтобы видеть оставляемы тобою следы позади? Во имя чего существуют и завораживают нас бесприютные строки Николая Васильева?
Ответ он легко дает нам сам в лучшем, пожалуй, своем стихотворении:
"пустой трамвай по улице "спасибо"
гремит, и через улицу отсюда
"спасибо" искажается в "пожалуйста".
Николай Васильев в "Сетевой Словесности"
© Дана Курская, 2016-2022.
© Сетевая Словесность, публикация, 2016-2022.
Орфография и пунктуация авторские.
НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" Владимир Алейников: Галерея портретов: СМОГ [Что-то вроде пунктира. Наброски. Или, может, штрихи. Или краткие, из минувшей эпохи, истории. Или попросту - то, что вспомнилось мне, седому, прямо сейчас...] Яков Каунатор: Три рассказа [Однаако, - прошепелявил он. - Что мы видим здесь? А здесь, во-первых, многозначность, во-вторых, здесь мы имеем философический взгляд автора на глобальные...] Роман Смирнов: Прямоходящий муравей [Короче, на книгу нахныкав, / дам волю последним словам. / Так, в целом, и пишутся книги, / и ставятся подписи: "Вам!"] Евгения Серенко: Три рассказа [Необязательность встреч, лёгкость прощаний... ни слезинки, ни сожаления; плыла по жизни на светлом облаке, уверенная: так будет всегда...] Ростислав Клубков: Сестра Катерина [Здесь, на этом дворе, святая Катерина возвращала глаза слепым, возвращала калекам потерянные ноги и руки, воскрешала мертвых...] Аркадий Паранский: Повариха [Я посмотрел на лежащих в спальнике, спящих и чуть посапывающих женщин, наклонился, притянул к себе Оксану и нашёл своими губами среди лисьего меха её...] Илья Вересов: Сон других времён [а лучше ляг со мною на дороге / здесь воздух так натужно скроен / здесь слёзы в легких кипятит от зноя / здесь грёзы клерки крики всё без перебоя...] Читайте также: Светлана Андроник: Ветреное | Любовь Артюгина: Человек в одеяле | Максим Жуков: Равенству - нет! | Михаил Ковсан: Словом единым. Поэзия в прозе, или Проза в стихах | Наталья Козаченко: Пуговица | Елена Севрюгина: "Реалити-шоу" как новый жанр в художественной литературе | Сергей Сутулов-Катеринич: Весталка, трубадур и дельтаплан | Владимир Алейников: Стихотворения | Рена Арзуманова: За краем: и Дуй в свою дуду! | Данила Ляндо-Петров. Ковчег в Томилино | Михаил Рабинович: У человека есть апрели | Георгий Садхин: Я брожу в далеких дворах | Алексей Смирнов: Четыре рассказа | Анна Трифанова: Место встречи | Гиви Чрелашвили: Стихотворения
|