ЗАТЕКСТЫ
Писатель, бывает, почитывает, а читатель, соответственно, пописывает. Кажется, возвращаются благословенные времена, когда на государственную службу принимали молодых людей, сведущих в каллиграфии, а всякий приличный самурай или уважающая себя наложница изъяснялись в быту бессмертными строчками.
Короче, "сегодня, когда все поголовно "хорошо пишут", единственная стратегия защиты письма от профессионального многоглаголания - это публиковать исключительно то, что не жалко" (Сергей Земляной). Записнухи, на которые теща имеет привычку ставить сковороду. Впечатления о путешествии из Калинина в Тверь. Фельетоны для газеты "Гудок", написанные
В перерыве между двумя выкуренными папиросами. Да все те же заметки мелом на манжетах, симпатическими чернилами - на полях, кофейной гущей - на трактирных салфетках. Их, кстати, в отличие от рукописи, никогда не поздно просто сжечь. Помню, как порадовал человек по имени Лев Роднов, при всем честном народе, без малейшей натуги исторгший из себя увесистый продукт со скромной надписью золотом на корешке: "Тексты. Том I"..
Сергей Кравченко - известный ижевский журналист. Его статьи появляются на страницах как глянцевых журналов, так и вполне серьезных изданий. Кроме того - правовед и преподаватель права, знаток русской духовной музыки, футбольный фанат, книгоман... Одна из множества ипостасей Сергея Юрьевича чуть было не канула в Лету, тем более что сам автор относится к своим литературным изысканиям как к пустячку: да ладно вам, надо будет - еще наваляю. Не вопрос, Сережа, под настроение наваляешь еще больше и лучше. Или даже так: валяй, пожалуйста, и чем больше - тем лучше. Но стоило немалого труда уговорить автора собрать воедино вещи, публиковавшиеся на протяжении нескольких лет в рубрике "Контекст" журнала "Деловая Репутация" по снисходительной отмашке Чиньковой - чтобы забить полосу, но не слишком травмировать девственный интеллект потребителя из породы младших менеджеров.
Оторванные от журнальной специфики (жесткие требования к объему, столько-то тыщ знаков с учетом иллюстраций), эти опусы выглядят забавно. И благодаря ей же, родимой, ей-же-ей, порой обретают благородную сжатость изложения, присущую лишь - страшно даже вымолвить! - поэзии. Уф-ф-ф... В этой электричке нет "зайцев", пассажиры занимают места согласно оплаченным билетам. Профессиональное занудство также во благо: с въедливостью юриста (или впрямь подслеповатого библиотекаря, что ли) Кравченко исследует истоки каждого явления масскультуры, будь то неизжитый комплекс Каллепиги или очередной многостраничный блокбастер, классифицирует по методу Дж. Уилкинса, попутно раздает розовые розги и лавровые пинки - и все для того, чтобы пополнить свой личный китайско-вавилонский реестрик.
Борхес, без базаров - наше все. Именно он привил нации яйцеголовых вкус к чтению текстов о текстах. Даже (или тем более) если эти последние вымышлены напрочь. Но тут есть одно Но, как говорят в театре Кабуки. Современный адепт гениального аргентинского избача, Кравченко принимает во внимание только реально существующие, объективно данные массивы информации.
"Нас просветили и развлекли". Так заканчивается эссе "Робинзон отдыхает по пятницам", не вошедшее в этот цикл. Современная литература (иногда почему-то очень хочется, вслед за Надеждиным, снова писать ее через три "т") сочетает в себе основательность технической энциклопедии с интимностью записок из подполья сумасшедшей кавалерист-девицы. В общем, сплошной хазарский словарь. Развлекательно-просветительская составляющая творчества Сергея Кравченко представляется мне самоценной и довлеющей. Ну чего, почитаем ЗА тексты?..
Алексей Сомов
Каким должен быть настоящий мужчина? Что милее его сердцу: любовь, слава или деньги? В анналах мировой истории можно найти самые неожиданные ответы на эти вопросы.
Знаменитый ученый Десмонд Моррис в своей монографии "Голая обезьяна" приводит перечень биологических критериев, которые позволяют отделить человека от остальных приматов. Оказывается, homo sapiens отличается от родственников-обезьян отсутствием волосяного покрова на большей части тела, самым большим размером головного мозга и наиболее крупным во всем отряде приматов (более сотни видов) пенисом. Теперь вы понимаете, что настоящий джентльмен должен быть тщательно выбрит, чертовски умен и сексуально привлекателен. Идеал женщины - мачо-интеллектуал.
Результаты мужского воспитания
Как известно, будущего мужчину должен воспитывать отец: строгий, но справедливый. Закалка с детства по лучшим спартанским образцам, рыцарское отношение к женщине, заповеди типа "лежачего не бьют ... по крайней мере, ногами по голове", "чти Уголовный Кодекс и научись его обходить". Массе полезных вещей сможет научить папа сына. Главное - не переусердствовать. Иначе жизнь может воспроизвести некоторые мифологические сюжеты.
Первое по-настоящему патриархальное божество древнегреческого пантеона - Зевс громовержец, испытал в детстве все прелести мужского воспитания. Его папочка Крон просто поедал своих детей. Спасенный мамой и выкормленный козой, Зевс подрос, вошел в силу и поговорил с папашей по-свойски. Он не стал его бить ногами по голове, а просто кастрировал. Остатки родительского великолепия были сброшены победителем в мировой океан, а из кровавой пены на месте падения родилась, как известно, богиня любви Афродита (отсюда и прозвище Пенорожденная). Молодым везде у нас дорога, а сочетание насилия и секса придумали отнюдь не голливудские режиссеры.
Доктор Фрейд слегка переиначил древнюю легенду. По его мнению, религиозные воззрения первобытных людей возникли однажды вечером, когда группа юных кроманьонцев предавалась сытому безделью после ужина, главным блюдом которого выступало тело свежезарезанного ими родителя. Молодежь, так сказать, причастилась и додумалась до идеи всеведущего и всемогущего. Нелегко складываются родственные отношения между настоящими мужчинами! Но зато сокровищница мировой мысли с тех пор пополнилась максимой: "Единственная настоящая любовь, которую может испытывать настоящий мужчина - это любовь к богу". Особенно если он задуман по образцу свежесъеденного папочки...
Любовь по Платону
Когда слышишь иногда: "Я люблю его (ее) чисто платонически", так и хочется спросить: "Сам-то понял, что сказал?".
Дело в том, что древнегреческий философ считал: настоящую любовь можно испытывать только к полноценному (три критерия Десмонда Морриса помните?) индивиду, то есть мужчине. Это любовь небесная (та самая, платоническая). А к женщине совершенномудрый муж снисходит только из-за необходимости получить потомство. Это любовь площадная. Однополая любовь в Древней Греции считалась почти нормой. На этом, кстати, базировалась и военная мощь тех же спартанцев. Как можно на глазах у любимого проявить трусость! Вот и ломили гоплиты варваров, которые чуть что - норовили сорваться с поля боя домой, под бабью юбку. Так что американцы, легализовавшие службу гомосексуалистов в армии, судя по всему, скоро станут в принципе непобедимыми.
Благотворное влияние христианства с его культом девы Марии способствовало искоренению из воинских традиций подобных политкорректных безобразий. Настоящий мужчина носил на доспехах часть туалета дамы сердца и потреблял коллег-рыцарей исключительно при помощи турнирного копья. Правда, во время крестовых походов тамплиеры вернулись к спартанским традициям. Через несколько столетий воспоминания об этом прискорбном происшествии породили известную британскую поговорку: "К востоку от Евфрата джентльменов нет". Но ведь настоящие мужчины водятся не только в Европе. Латиноамериканские мачо и японские самураи ничем не хуже донских казаков или викингов.
Скажи, кого ты любишь?
Крайности мужского мировоззрения имеют ярко выраженную географическую составляющую. Если потомки конкистадоров основным своим достоинством считают способность покорять сердца любой особи женского пола, то сыны Ямато просто поклоняются потенциальной возможности красиво умереть. Крайний Запад и Дальний Восток в сумме дают весь комплекс фрейдистских идей.
Умение изящно выпустить себе кишки после того, как прощальное хайку-танка написано, повергает европейцев в почтительное благоговение. Вот это мужики! Плохо мы знаем родную западную историю. Наши все-таки круче.
Жизнь викингов была бедна по-настоящему интересными событиями. Пожевал мухоморов, кинулся в кровавую сечу - и вот она, Вальгалла. А там все то же самое - пьянки и драки под музыку из фильма "Взвод" про полет валькирий. Поэтому иногда скандинавы устраивали по-настоящему красочные шоу. Солист вскрывал себе мускулистый живот, аккуратно извлекал на свет божий часть пищеварительного тракта, прибивал к ясеню край перламутровой кишки и начинал кружить в одном направлении вокруг священного дерева, распевая вирши в честь бога Одина (тот в свое время тоже собственноручно прибил себя к дереву Иггдрасиль и провисел на нем 9 дней, приобщаясь к священной мудрости). Собравшиеся соплеменники внимательно следили за тем, чтобы певец не фальшивил, а особо удачные метафоры присутствовавшие на представлении скальды запоминали и использовали в своем творчестве. Настоящим мужчиной (посмертно) признавался тот викинг, который мог, не запутавшись в собственных кишках, принайтовить себя к дереву. Мы тоже частично произошли от варягов, а потому любим петь: "Я спросил у ясеня...".
Парнокопытный мачо
Откуда произошли мачо? Это слово по-испански означает одну из составляющих мужской души. Для обозначения настоящего мужчины, человека, сильного духом, в этом языке используется другое слово. А вот самец, зацикленный на своих половых признаках слегка презрительно называется именно так. Если же задача воспроизводства себе подобных путем регулярного проведения всем известной процедуры становится для мужчины единственным смыслом жизни - его именуют "мачо-каброн". На русский это переводится... Впрочем, у нас за "каброна" можно и ответить.
В процессе завоевания Америки испанцы столкнулись с двумя типами индейских цивилизаций. Одна - инкская - была серьезно помешана на сексе. Тамошний император (сапа-инка) имел по всей стране огромное количество женских монастырей, которые были населены так называемыми невестами солнца. Эти "монашки" ублажали своего повелителя во время его путешествий по провинциям, а было их больше, чем жен у легендарного царя Соломона. Так что изголодавшиеся по дамской ласке завоеватели истребили относительно немного индейцев, так как были серьезно заняты оказанием сексуальной помощи девицам-затворницам (если отдельные читатели почему-то вспомнят события в Германии 1945 года - редакция считает подобные ассоциации накануне дня Защитника Отечества абсолютно неуместными).
На севере все было иначе. Ацтеки были настоящими американскими самураями. Их привлекал культ смерти, а любимым развлечением здесь была "война цветов", цель которой заключалась в захвате максимального количества пленных, которых потом тысячами приносили в жертву на вершинах пирамид (еще живому человеку обсидиановым ножом вскрывали грудную клетку, вырывали трепещущее сердце и посвящали его восходящему солнцу). С добрым утром!
Солдаты Кортеса, которые профессионально работали исключительно за деньги, не приветствовали подобный дилетантизм и отложили постельные утехи до полного уничтожения ацтекской аристократии. Так что смешанное население Латинской Америки имеет еще те культурные традиции. Понятия о мужской чести у заокеанских мачо весьма своеобразные. В некоторых странах этого региона наибольшим уважением пользуется тот, у кого длиннее ожерелье, унизанное золотыми кольцами по числу дефлорированных героем девственниц. А там, где преобладают ацтекские традиции - все нормально. Чем больше трупов на твоем лицевом счету - тем сильнее тебя уважают коллеги-пистольерос и трепетнее относится слабая половина человечества. Просто братки российских братков, только все поголовно жгучие брюнеты.
С другой стороны
Женщины - существа своенравные и лукавые. На словах они готовы уважать нас за традиционные мужские достоинства: силу, отвагу, волевой щетинистый подбородок, рыцарственность и толстый кошелек. А вот на деле... Почему за экранными подвигами Арнольда Шварценеггера любят наблюдать в основном мужчины? Кто настоящий любимец женщин? Правильно, Леонардо Ди Каприо! Именно поэтому настоящий мачо должен помнить о том, что вокруг его благоверной обитает масса особей формально мужского пола, которые благодаря смазливой внешности завоевывают сердца дам, по природному праву принадлежащих настоящим мужчинам. И пусть избрание того же Шварценеггера губернатором Калифорнии вас не обманывает: после того, как будет реализован кино-проект, в соответствии с которым "титанический" мальчик сыграет Ильича в юности - обратите внимание, сколько женщин украсят свои бюсты октябрятскими звездочками.
Больше всего людей раздражает отсутствие явного смысла в происходящих на их глазах событиях. Если кто-то убеждает общественность, что все развивается по тщательно разработанному плану, компетентные органы контролируют ситуацию - граждане спокойно живут и работают дальше. А потому историко-философская мысль издавна пытается понять, что является первопричиной общественного развития. И куда оно может завести взыскующее вечных истин человечество.
В те счастливые исторические периоды (например, в "мрачном" средневековье), когда большая часть населения искренне верит в Бога, объяснять смысл существования социума было достаточно просто: все развивается по плану творца, а, следовательно, ситуация под контролем. А посему можно спокойно жить, работать, воевать, грабить... Кому что больше нравится. Популяризовать эту идею вполне профессионально могут служители культа. С атеистами всегда сложнее.
Когда в Европе окончательно созрели плоды эпохи Просвещения, задачу обоснования смысла существования человечества, его перспективы, приняла на себя наука. Конечно, со времен античности такие попытки предпринимались неоднократно, можно вспомнить достаточно длинный ряд имен от Аристотеля и Полибия до Гердера и Гегеля, но только в XIX веке миру стали являться по-настоящему монументальные труды, в которых предпринимались серьезные попытки рационально осмыслить перспективы развития общества. Самой известной из них, конечно, было создание марксистской формационной теории. Поразительному успеху, которым пользуется до сих пор система бородатого классика, невозможно дать только рациональное объяснение.
Очень хочется верить
Мало кто из взрослых людей, сформировавшихся в советское время, полностью прочитал от корки до корки "Капитал", хотя длинные ряды томиков в серьезных черных переплетах стояли на полках всех "руководящих" кабинетов. Но любой старшеклассник- "хорошист" мог в свое время достаточно внятно рассказать о базисе и надстройке, производительных силах и производственных отношениях, перечислить основные общественные формации, поведать о том, что классовая борьба есть локомотив истории. Вбито было крепко. И хотя сейчас модно несколько пренебрежительное отношение к Марксу, на уровне массового российского сознания его теория все равно воспринимается как единственно верная! О том, что экономика первична, можно услышать на совещаниях самого высокого уровня, а в том, что деньги решают все - убежден любой мыслитель из пивного бара или заводской курилки. Дело в том, что марксова идеология относится к числу так называемых монолинейных: из всей системы общественных отношений вычленяется одно самое важное звено, которое провозглашается доминирующим. И всю историю отныне можно рассматривать как процесс эволюции, предположим, производительных сил. Все остальное (политика, наука, религия) коррелируется именно с таким головным процессом. Эта изумительная простота неотразимо действует на массовое сознание с силой, которую вполне можно сравнить с влиянием мощных религиозных систем. Но у инженеров есть поговорка: каждая сложная задача имеет одно очень простое решение, но оно всегда неправильное. Все теории общественного развития XX века в той или иной мере представляли собой реакцию на простоту марксистской системы.
От заката до рассвета
Трудно себе представить систему взглядов, в большей степени отличающуюся от исторического материализма, чем концепция, изложенная Освальдом Шпенглером в культовой работе "Закат Европы". В отличие от знаменитого предшественника, великий пессимист основным критерием уровня развития общества считал не уровень развития производственных сил, а степень гармоничности созданной им культуры. Шпенглер вообще настаивал на различении понятий "цивилизация" и "культура". Более того, он утверждал, что по мере того, как развивается цивилизация (а она определяется воздействием рациональных методов влияния человека на природу), постепенно деградирует культура. А потому пик развития западной цивилизации являет собой пример очевидного культурного декаданса. О прогрессе же можно говорить только в контексте развития именно культуры. Так что, если верить Шпенглеру, современной Европе гордиться уже нечем. Все, что могла дать миру западная цивилизация, представляется как законченный продукт. Дальнейшие потенции прогресса исчерпаны. И никакие социальные трансформации здесь не помогут. Строго говоря, такая концепция, несмотря на все отличия от истматовских догматов, представляет собой все ту же монолинейную теорию. Просто на место экономики в качестве главного звена автор ставит культуру. Но есть одно принципиальное отличие: в такой системе координат возможности линейного прогресса весьма ограничены, поскольку культура в отличие от науки и техники бесконечно развиваться не может. Из такой теории не вытекает модернизаторская практика, ведь скачок из культурного "феодализма" в "социализм" не возможен, да и попросту не нужен.
Вызов и ответ
Со Шпенглером очень хочется поспорить: его пессимизм неприемлем для деятельной натуры. Вызов был принят, ответы прозвучали. Макс Вебер в своей работе "Протестантская этика и дух капитализма" убедительно показал, что система наиболее прогрессивных капиталистических отношений смогла появиться только и именно в Европе благодаря специфике религиозного и культурного развития этого региона, а затем, благодаря своей высокой эффективности, она смогла распространиться на большую часть цивилизованного мира несмотря на всю пестроту культурных различий. Антагонизм пары "культура - цивилизация" с подобной точки зрения представляется надуманным, а прогресс и модернизация - вполне возможными. Необходимо только выбирать оптимальное сочетание путей экономического развития с социокультурными особенностями региона.
Англичанин Арнольд Тойнби в своей работе "Постижение истории" предложил свой взгляд на пути развития человечества. По мнению Тойнби, говорить следует не о развитии отдельных государств или географических регионов. Необходимо отслеживать эволюцию таких крупных социокультурных блоков, как цивилизации, которые составляют отдельные "семьи". Если Шпенглер считал, что цивилизация, выработав свой культурный ресурс, гибнет безвозвратно, то английский мыслитель предполагал, что материнским цивилизациям наследуют их "дочки". Сможет ли та или иная система передать свой потенциал по наследству - зависит от того, насколько эффективно она сможет дать ответ на предъявляемые ей исторические вызовы. Именно степенью эффективности подобных ответов определяется возможность дальнейшего существования цивилизаций. Кто-то развивается, а кто-то гибнет. Выживает сильнейший. Такой вот исторический дарвинизм. Отсюда вывод: прогресс все-таки возможен.
Идеи Тойнби нашли массу последователей, цивилизационный подход стал реальной альтернативой формационным методам исторического исследования. Одним из вариантов концепции "вызов - ответ" стала система Карла Ясперса, который считал, что потенциал той или иной цивилизации определяется в первую очередь ее религиозной составляющей. Именно доминирующая культовая система выступает в качестве оси, вдоль которой идет исторический процесс. А пути общественного развития определяются рамками, которые давно установлены ведущими мировыми религиями. Система Маркса, как видим, переворачивается с ног на голову: сознание определяет бытие, а не наоборот.
Физики - лирикам
Научная революция, произошедшая в конце XIX - начале XX века, не сразу была замечена гуманитариями. Теория относительности и квантовая механика мало интересовали историков и социологов. Однако, в конце концов, мощный методологический инструментарий современной физики, был востребован и учеными, работающими в системе общественных наук. Этому способствовала публикация в 1984 году популярной работы Ильи Пригожина и Изабеллы Стенгерс "Порядок из хаоса". Пригожин - биохимик, нобелевский лауреат - сумел на языке, доступном гуманитариям, сформулировать новые методологические подходы к изучению сложных неравновесных систем, к числу которых можно отнести и социум. Во многом благодаря творческому использованию естественнонаучных методов стал возможным популярный ныне мир-системный анализ общественных отношений. Его автор - Иммануил Валлерстайн - занял в умах современных историков и политологов место Маркса, Шпенглера и прочих пророков. И эта ситуация остается без изменений уже на протяжении почти 20 лет. К примеру, появившаяся недавно на прилавках наших магазинов книга Френсиса Фукуямы "Великий разрыв" посвящена разработке социологических аспектов мир-системного анализа.
В место аморфного термина "цивилизации" Валлерстайн предлагает понятие мир-система, некий социокультурный черный ящик, особенности которого определяются способом сочетания политических и экономических сторон развития общественной жизни. Мелкие отличия нас интересовать не должны, поскольку существует только три вида мир-систем: мини-системы, миры-империи и миры-экономики. Вся история человечества - это грандиозная картина трансформации и борьбы этих самых миров. А современный этап представляет собой поглощение прочих миров-систем одной глобальной структурой - капиталистическим миром-экономикой, который имеет свое ядро (страны "золотого миллиарда") со своим гегемоном (США, естественно), полупериферию (куда входит Россия) и безнадежную периферию (третий мир в чистом виде). Традиционная модернизация в такой системе принципиально невозможна, а прогресс мыслится только как постепенное втягивание периферии и полупериферии в ядро КМЭ. Причем процесс подобного втягивания в ядро чреват в итоге гибелью всего мира-экономики, чему мы должны, конечно, радоваться, поскольку капитализм в конечном счет аморален и несправедлив. Классовая борьба внутри ядра системы неактуальна, акцент должен быть перенесен на межгосударственный уровень.
Концепция Валлерстайна, существенным образом трансформируя классический марксизм, лучше вписывается в систему современных научных представлений, а потому и может служить идеологическим оружием новых левых. Послушайте, к примеру, выступления Зюганова или Глазьева, рассчитанные на серьезную аудиторию. Профиль Валлерстайна вполне может сменить на знаменах КПРФ изображение привычного Ленина.
Говорят, что культурный уровень отдельного человека определяется не в последнюю очередь его отношениям к братьям нашим меньшим: животным, детям, женщинам и старикам. Если эта аналогия может экстраполироваться на уровень социума, то следует считать, что цивилизованность общества коррелируется с тем, как оно строит свои отношения с более примитивными (в культурном и техническом плане) этносами. Многие считают, что такого рода процессы можно описать в рамках линейного прогресса. Посмотрите на отражение подобных явлений в мировой литературе - и вы убедитесь, что это не так. В математике есть такая кривая - синусоида.
Кого считать дикарями, а кого представителями цивилизованного сообщества? Все зависит от того, какой временной отрезок рассматривает наблюдатель. Две - две с половиной тысячи лет назад гордые ныне арийцы (в том числе и наши славянские предки) носили штаны из необработанных шкур диких животных, вели примитивное хозяйство в лесах и степях, а потому были презираемы представителями культурных сообществ того времени - греками и римлянами.
История создана в Греции. Удивительно, но это факт: египтянам, шумерам и индийцам просто не приходила в голову мысль фиксировать современные им происшествия, а тем более расходовать такие ценные продукты, как глиняные таблички и папирус, на описание давних событий. Правда, исторические хроники как литературный жанр был знаком и китайским интеллектуалам, но, в отличие от европейцев, дальневосточные мудрецы интересовались в основном деянием героев только Поднебесной империи. Нравы проживающих за великой стеной дикарей их не интересовали (см., к примеру, исторические хроники Сыма Цяня). А вот греки и римляне обладали таким замечательным свойство, как любопытство. Уже отец истории Геродот рассказывает нам, что скифы снимали скальпы с врагов, а важные решения обсуждали дважды: на веселой попойке и на трезвую голову. Юлий Цезарь в своих записках рассказывает о том, как его легионы в Британии атаковали обнаженные дикари, раскрасившие свои тела в ярко синий цвет. В подобных рассказах сквозили плохо скрываемые презрение и жалость, которые можно сравнить с чувствами современных москвичей в отношении населения российской глубинки.
Но уже на закате античности акценты несколько меняются. Так, великий писатель эпохи принципата Корнелий Тацит в своем трактате "О происхождении германцев и местоположении германцев", давая достаточно объективное описание примитивного образа жизни предков Гете и Бисмарка, постоянно обращает внимание читателя на нравственное превосходство этих благородных дикарей над представителями загнивающей цивилизации. Литературная синусоида завершает свой период.
Любопытство, как известно, до добра не доводит. Пока китайцы и индийцы занимались совершенствование методик управления и созданием утонченных религиозных концепций, глупые европейцы в поисках приключений и золота создавали колониальные империи, не подозревая о том, что тем самым возлагают на себя тяжелую ношу - бремя белого человека - и создают предпосылки для формирования у своих далеких потомков тяжелого комплекса вины. Правда, пиренейские конкистадоры были в меньшей степени подвержены рефлексии по этому поводу, чем совестливые британцы. Так, испанец Диего де Ланда спокойно рассказывает в своих хрониках о завоевании Юкатана про уничтожение ценнейших манускриптов цивилизации майя. А вот северные европейцы умудрялись одновременно истреблять индейцев, принимать с почетом принцессу Покахонтас и создавать литературные произведения о благородных дикарях. Подобная шизофрения была преодолена только Киплингом, который в своем творчестве умел органично сочетать уважительное отношение к аборигенам с чувством превосходства западного человека. Советская пропаганда называла автора "Книги джунглей" бардом британского империализма, но тот, кто читал программное стихотворение Киплинга "Бремя белых", не согласится с таким односторонним подходом.
Твой жребий - Бремя Белых!
Мир тяжелей войны:
Накорми голодных,
Мор выгони из страны
Но, даже добившись цели,
Будь начеку всегда:
Изменит иль одурачит
Языческая орда.
Твой жребий - Бремя Белых!
Но это не трон, а труд:
Промасленная одежда,
И ломота, и зуд.
Дороги и причалы
Потомкам понастрой,
Жизнь положи на это -
И ляг в земле чужой.
Чеканная поступь колонизатора здесь удивительным образом подчиняется ритму миссионерской проповеди. Если мы сравним этот манифест со стихотворением офицера русских колониальных войск Михаила Лермонтова "Спор" (Казбек с Шат-горою рассуждают о перспективах межцивилизационных контактов Запада и Востока), то наш вариант покажется достаточно примитивным: здесь речь идет только о противостоянии вечно ленивого, сонного Востока и молодого, энергичного, бряцающего оружием Запада. Никакого миссионерства, никакой рефлексии. Если европейцы присылали вначале купцов, потом проповедников, а затем высаживали на далекие берега армию, то русские, как правило, начинали непосредственно с десанта чудо-богатырей. Свидетельством этому является, например, многотомный труд российского историка Василия Потто XIX века о кавказской войне: сухие заметки о пятидесятилетней резне, фиксирующие то расстрелы аулов прямой наводкой из пушек, которые доставлялись русскими солдатами в горы буквально на своем горбу, то отчаянные атаки чеченцев, вооруженных только шашками и кинжалами, на отвечающие ружейным огнем каре. Идеология этого труда проста: хороший горец - мертвый горец.
Неблагодарные дикари, естественно, не оценили благородных порывов европейских прогрессоров. Антиколониальные настроения породили эмоциональную усталость у наследников Киплинга. Герои классика английской литературы Джозефа Конрада - это, как правило, смертельно уставшие люди, не понимающие, что они делают в этой Африке (тропические болезни, жара и таинственные дикари). Заработать деньги и уехать на родину - их единственная миссия. Но в то же время на более дальнем Западе появляется свой бард. Джек Лондон в своих рассказах о Южных морях воспевает бремя белого человека с поистине киплинговским энтузиазмом, который, правда, замешан на откровенно расистских взглядах автора. Белый имеет право делать с черными все, что ему угодно, просто потому, что он стоит на более высокой ступеньке эволюционного развития. Такой вот социальный дарвинизм. Просвещенные британцы, естественно, пытались реагировать на подобные настроения своих заокеанских сородичей. Настоящей отповедью американскому империализму в советские времена считался роман англичанина Грэма Грина "Тихий американец". Его герой - пожилой и умудренный жизнью британец одерживает нравственную победу над молодым и энергичным американским советником во Вьетнаме. Хотя моральное превосходство англичанина представляется достаточно сомнительным: он возвращает себе молодую вьетнамку, которую увел "тихий американец", фактически предавая молодого человека, погибающего от рук вьетконговских партизан. А сам продолжает в свое удовольствие заниматься сексуальным туризмом. Достоевский такие коллизии преподнес бы иначе.
В советское время тема русского колониализма была, мягко говоря, не очень популярна. В литературе и кино пафос экспансии передовых цивилизаций подменялся героикой революционных баталий на окраинах бывшей империи. Вспоминается прекрасный роман советского Фенимора Купера - Георгия Тушкана - "Джура", да цикл Мориса Симашко "Повести черных песков" о гражданской войне в Средней Азии. В них понятие "бремя белого человека" подменялось рассуждениями о подвиге доблестных комиссаров, а межэтническая составляющая событий тех времен тщательно маскировалась.
А на Западе тем временем наступила эпоха деколонизации и политкорректности, которая благополучно завершилась в конце 80-х. Если посмотреть на современные произведения на тему "белые -черные", то заметен возврат к киплинговской традиции (разумеется, с учетом современных реалий). Писатель Уилбур Смит выпустил в 1989 году роман "Время умирать", мгновенно ставший международным бестселлером (в России книга вышла в 2003 году). Место действия - современные Зимбабве и Мозамбик. Герои романа развлекаются на сафари, а потом как-то незаметно сами превращаются из охотников в добычу. Если вначале белые люди охотились на львов и слонов, то теперь их самих начинают выслеживать "прогрессивные" черные повстанцы. Головокружительные приключения, естественно, завершаются хэппи-эндом, но на пути к счастливой концовке читатель узнает много поучительного о повседневности современной Африки, сбросившей бремя колониализма. Вот несколько цитат: "В Африке не бывает плохих и хороших парней - бывают только победители и побежденные"; "В Африке никогда и нигде не проводятся выборы, разве что требуется оформить чье-то пожизненное президентство"; "Африка - континент, скатывающийся к хаосу. Это падение на время было замедлено белыми, а теперь этот процесс стремительно ускоряется". Российского читателя особенно впечатлит сцена, в которой повстанец-негр пытает пленного русского вертолетчика, вгоняя ему раскаленный металлический стержень в задний проход. Вы скажете, это односторонний взгляд того же белого человека, ностальгирующего колонизатора. Тогда вот вам роман очень черного африканца Ахмаду Курумы "Аллах не обязан". Это исповедь двенадцатилетнего солдата из центральной Африки, участвующего в череде современных гражданских войн. Репортажи из Чечни покажутся вам милой идиллией! Война всех против всех, когда одурманенные наркотиками и вооруженные "калашами" дети (их прокормить легче, чем взрослых бойцов) сметают все на своем пути, оставляя за собой дымящиеся развалины и горы трупов. Причем горы - это не преувеличение. Жертвами современных африканских войн по различным данным за последние 20 лет стали более 3-х миллионов человек. И если в России по-прежнему многие гордятся тем, что на гербах некоторых африканских стран до сих пор присутствует автомат Калашникова (главное орудие черного геноцида, правда, китайского производства), то Запад в последнее время резко меняет свое отношение к ныне свободным экс-колониям. Третий мир окрашен багрянцем зари нового колониализма. Негоже оставлять детишек без присмотра!
Проблемы самоидентификации издавна занимали пытливые умы. Кто такой человек? Гуманисты, не давая прямого ответа на этот вопрос, утверждали, что это просто звучит гордо. Кто-то из древних рассказывал истории о двуногих без перьев с плоскими ногтями. Современные философы дают заумные определения, в которых ключевым звеном выступает логически неопределенное понятие "разумное биосоциальное существо". А вот современный естествоиспытатель Десмонд Моррис утверждает, что человек - это голая обезьяна с самым крупным в отряде приматов объемом мозга и самым большим пенисом у самцов. Понятно и обидно.
История религиозных взглядов человечества показывает, что в попытках осмысления природы сверхъестественных сил человек зачастую следует принципу "по образу и подобию". Триада зверь-человек-бог используется в разных вариантах многими метафизическими системами. Вспомните зооморфный пантеон Древнего Египта, перевоплощения Зевса в быков, лебедей и орлов с целью соблазнения недоступных красавиц (или красавчиков), звериные реинкарнации Рамы и Кришны. Дистанция между животным и божеством в древности была очень невелика. И лишь христианство, наделяющее бессмертной душой только человека, превратило этот разрыв в пропасть.
Как учит диалектика, любое развитие идет по спирали. И современное общество, не воспринимающее всерьез теологические догмы, создает себе новую религию почитания братьев наших меньших. Абсолютно еретическая мысль о том, что животные лучше, чище людей, наполняет собой популярные телепередачи и художественную литературу.
Нас породнил Дарвин
Образы животных издавна эксплуатировались в мировой литературе. Но если античные баснописцы вводили в свои произведения волов и лягушек только для гиперболизации некоторых черт человеческого характера, а образ лисицы-оборотня в китайской средневековой литературе являлся отголоском древних тотемических представлений, то европейских писателей уже с конца XIX века занимают непосредственно нравы и повадки птиц и зверей. Чарльз Дарвин, утвердивший в массовом сознании теорию о происхождении человека от обезьяны, заставил вновь задуматься о родстве "венца творения" с персонажами учебников по зоологии.
Правда, для близкого знакомства с жизнью животных авторам из стран урбанизированной Европы понадобилось выбраться на периферию цивилизованного мира. Англичане Редьярд Киплинг и Джим Корбетт провели солидную часть своей жизни в Индии. Первый написал "Книги джунглей", а второй - "Кумаонских людоедов". Если колорит произведений двух британцев очень схож (джунгли-туземцы-сахибы), то с идеологической точки зрения их спутать невозможно. Великий охотник Корбетт, истребивший за свою жизнь сотни (!) тигров, львов и леопардов, воспринимает грациозных хищников примерно так же, как президент Путин террористов (пришел, увидел, замочил после тщательной проработки оперативно-тактических мероприятий). Звери-людоеды - это серьезные противники, которых нужно изучать с целью последующего уничтожения. А вот "звериные" персонажи Киплинга сочетают в себе отдельные типовые черты человеческого характера с тонко подмеченными повадками обитателей джунглей. Взгляды барда британского империализма на живую природу более современны, экологичны, если хотите. Жизнь животных в его книгах представляет собой самодостаточную ценность, а расчистка джунглей с целью обеспечения пищевых потребностей чрезмерно расплодившихся туземцев вызывает у автора плохо скрываемое раздражение.
Американская литература всегда была в чем-то примитивнее европейской. И творчество заокеанских писателей, писавших на "звериные" темы примерно в одно время с Киплингом и Корбеттом, только подтверждает эту мысль. Джек Лондон в своих повестях о собаках настолько увлечен идеями вульгарного дарвинизма, что его животные персонажи фактически ничем не отличаются от героев-людей. Это как на подбор свирепые самцы, ведущие бесконечную борьбу на фронтах изменчивости и естественного отбора. Налет цивилизованности с одинаковой легкостью соскальзывает как с золотоискателей, так и с их четвероногих друзей, стоит им только сменить приятный калифорнийский климат на прелести заполярья. В этом ничего удивительного нет, ведь мы одной крови.
Сетон-Томпсон чем-то похож на Лондона, его животные также близки к людям, а потому над страданиями кошки или лошади можно всерьез переживать, обильно эксплуатируя слезные железы. Началась эпоха зоо-сентиментализма в литературе. Да здравствуют белый Бим и его черное ухо! Барышням из благополучных семей и скучающим домохозяйкам предоставлен дополнительный канал для отвода потоков избыточной чувствительности и абстрактной любви ко всему сущему.
Роль собаки в классовой борьбе
Советская идеология, оперирующая понятиями на подобие "уничтожение кулака как класса", естественно, не позволяла потребителям художественной литературы расслабляться, переживая по поводу страданий книжных зверюшек. Собака как верный друг пролетария должна была выслеживать нарушителей границы и ловко доставлять гранаты под танки врага. Такой подход вызвал со временем ответную реакцию. Михаил Булгаков в "Собачьем сердце" вообще дошел до крамольной мысли: бродячий пес лучше образцового пролетария. А Георгий Владимов уже в 60-е годы создал свой шедевр "Верный Руслан", который представляет собой историю жизни сторожевой собаки, несущей службу по охране лагерного периметра. Оттепель оставляет Руслана без работы: лагерь закрыт, хозяин демобилизован. Но пес свою службу знает, а потому продолжает ходить на станцию в ожидании очередного конвоя. Подачек от штатских (в основном бывших зеков) не принимает, пробиваясь вольной охотой. Как и всякая правдивая история, повесть завершается трагической гибелью героя. Владимову удалось добиться почти невероятного эффекта. Сухой, аскетичный стиль повествования при полном отсутствии сентиментального сюсюканья позволяет достичь в финале настоящего катарсиса. Читатель начинает по-настоящему сопереживать огромной зубастой злобной твари, ставшей жертвой системы воспитания населения огромной страны. Люди, которые довели друг друга до зверского состояния, попытались проделать то же самое с собакой, а у них это не получилось!
Прогресс и биология
Нас постепенно приучают к мысли о реальности чудес генной инженерии, создание искусственного интеллекта в ближайшем будущем тоже никого не удивит. Тем самым размывается грань между животным и человеком. Овечка Долли с встроенным биочипом когда-нибудь победит шахматного чемпиона. Но и безо всяких технических ухищрений некоторые виды демонстрируют образцы разумного (или псевдоразумного?) поведения. Ведь недаром в Индии бытует мнение о том, что обезьяны только притворяются, будто не понимают человеческой речи. Просто они боятся, что, демонстрируя свои истинные интеллектуальные способности, рискуют быть вовлеченными в общественно-полезную деятельность по промышленному сбору кокосовых орехов.
А вот дельфины - не чета нашим коварным четвероруким сородичам, они охотно идут на контакт с человеком. В 70-е годы советские читатели познакомились с романом французского писателя Роббера Мерля "Разумное животное", посвященного контактам приматов моря с пресловутыми голыми обезьянами. Действие книги происходит в разгар холодной войны, а потому доверчивых китообразных собираются использовать в военных целях. Но благородные ученые не желают, чтобы их морские друзья превращались в живые торпеды, разоблачают планы агрессивной американской военщины и выпускают разумное оружие на волю, в просторы мирового океана. Крепко сбитый сюжет, популярные сведения о нравах морской фауны пикантно дополняются эротическими сценами в дельфиньем исполнении. Главные герои-люди (профессор и его молодая ассистентка), наблюдая (в научных целях, естественно), за тем, как морские приматы занимаются "этим" на протяжении пятидесяти с лишним часов (!), проникаются не только благоговением по отношению к неисчерпаемым силам живой природы, но и более конкретными чувствами друг к другу. Хэппи-энд позволяет читателю надеяться на счастливое будущее двух пар - дельфиньей и человеческой.
Американцу Майклу Крайтону, автору знаменитого благодаря экранизации романа "Парк юрского периода", милее гориллы. Герой его книги "Конго" (в России вышла в 1994 году) нашел общий язык с обезьяной, точнее, он обучил животное азбуке глухонемых. В результате ученый биолог стал проводником коммерческой экспедиции в африканские дебри, целью которой была разведка месторождения минералов, необходимых для производства суперсовременных средств связи. Происки конкурентов усугубляются тем, что охрана месторождения поручена специально выведенной стае горилл-убийц (тема для Владимова). После массы трагических происшествий благодаря успехам межвидовой коммуникации героев ожидает долгожданное счастье: люди возвращаются в Америку, а гориллы удаляются в благодатные дождевые леса. Будем любить друг друга на расстоянии.
Любовь к животным может завести очень далеко. Героиня романа датского писателя Питера Хега "Женщина и обезьяна" (русский перевод 2003 года) не любит своего мужа, потому что благоверный чрезмерно увлечен экспериментами, производимыми над животными, и свободного времени у него немного. И вот однажды экспериментатор доигрался: в поле его зрения попадает крупное человекообразное животное неизвестной науки породы. Жена исследователя вначале проникается жалостью к обезьяне, а потом... В общем, их связало настоящее большое чувство. Они совершают побег и живут в любовной идиллии на лоне природы. Если кто-то уже содрогается от омерзения, то поспешим его утешить. Оказывается, обезьяна эта разумна в полном смысле слова. И явилась она в мир людей с далекого острова для того, чтобы обличить язвы и пороки человеческого общества. Ну что с того, что возлюбленный героини излишне волосат! Главное - душа. Да и мужиков настоящих в последнее время немного осталось. На всех не хватит. Книга, несмотря на добротно сбитый сюжет, воспринимается в первую очередь как пародия на современную систему общественных отношений, которая ориентирует человека на любовь к животным, заставляя забывать о проблемах ближних. Собачку и кошечку (особенно в книжном исполнении) полюбить легче, чем живого человека.
Из всех искусств, конечно, важнейшим является кино. Именно идеологический продукт в экранной обертке стал решающим фактором в победе Запада над коммунизмом. Недавно на российских экранах рванула новая кино-бомба, знаменующая собой очередной этап американского наступления на умы прогрессивного человечества. Фильм Оливера Стоуна "Александр" звучит настоящим манифестом политкорректного глобализма.
Любая идеология для более полного усвоения массами нуждается в персонификации, ее проводником должен выступать культурный герой своего времени. Это может быть мифологический персонаж (Прометей, Иван Сусанин, Павлик Морозов) или политический деятель национального и даже мирового масштаба (Наполеон, Петр I, Эвита Перрон). Главное - хорошенько поискать, причем если герой приходит из иной эпохи, то процесс адаптации его жизнеописания к потребностям политического момента значительно упрощается. Сегодня Америке понадобился Александр Македонский.
Александр III из династии Аргеадов, известный во всем мире как Александр Великий (в СССР великими могли быть только классики марксизма, а потому у нас ему присвоили фамилию Македонский) жил в конце IV века до нашей эры. Еще будучи совсем молодым человеком в возрасте 25 лет в результате ряда выдающихся побед над войсками персидского царя Дария III он стал повелителем мировой державы, территория которой простиралась от границ современного Пакистана до северной Италии. Столь выдающийся успех создал вокруг Александра ореол божественности еще при жизни. В древности подробные жизнеописания полководца выходили одно за другим. Диодор Сицилийский, Арриан, Курций Руф, Плутарх и многие другие историки античности не оставили без внимания мельчайшие эпизоды из биографии любимца (а по слухам - даже сына) бога. В средние века в Европе бешеной популярностью пользовался анонимный "Роман об Александре", созданный на основе сочинений античных авторов. По тиражам этот бестселлер смогла побить только библия.
Любовь масс к герою проявлялась даже в быту. У Александра, как это видно на многочисленных портретах, плохо росла борода. Поэтому царь вскоре после победы при Гавгамелах сбрил жидкую поросль. С тех пор в греко-римском мире бороду носили только философы, пока моду на это украшение не ввел снова римский император Адриан через 400 лет после смерти македонца.
Современная историография тоже не оставляет без внимания Александра. По количеству биографий герой древности уступает, пожалуй, только Наполеону и, возможно, Юлию Цезарю. В научном сообществе имеются авторы, специализирующиеся исключительно на победителе персов (например, австрийский историк Фриц Шахермайр). Так что у Стоуна был богатый выбор. Как же он им воспользовался?
Оливер Стоун проявил себя как прекрасный баталист (фильм "Взвод") и автор кино-биографий политических деятелей (лента "Ричард Никсон"). Поэтому его последняя картина представляет собой своеобразную нарезку из бытовых сцен, боевых эпизодов и декламации политических манифестов. Жизнь героя прослеживается с рождения до смерти.
У гениев легкого детства не бывает. Родители Александра - Филипп и Олимпиада - относились друг к другу своеобразно. По легенде папа лишился глаза в тот момент, когда подглядывал за процедурой осеменения мамы божественным родителем будущего повелителя мира. Согласитесь, такие легенды на пустом месте не рождаются. Так что желание пожилого царя разойтись с мегерой средних лет и жениться на юной красавице понять можно. Александр, естественно, возражал (ему грозила потеря престола при наличии нового наследника). Но Филипп очень кстати умер, его в состоянии хорошо запрограммированного аффекта зарезал юноша, неплохо знакомый с Олимпиадой и ее сыном. Путь на Восток был открыт, в распоряжении юного царя была прекрасно организованная армия, владевшая самой передовой тактикой ведения боевых действий того времени. Матерые полководцы Филиппа готовы были помогать словом и делом своему повелителю.
Подробно остановившись на детстве и юности героя, Стоун весьма избирательно подошел к описанию его военных подвигов: за кадром остались осада и разрушение Фив, Тира, варварское и бессмысленное сожжение столицы Ахеменидов Персеполя. Разрушение городов, казни военнопленных, разграбление сокровищниц, видимо, не вписываются в образ просвещенного западного культуртрегера (а вот мы помним бомбардировки Белграда и Багдада). Зритель не наблюдает в фильме и сцен битв при Гранике и Иссе. Там войскам Александра противостояли греческие наемники. Это была фактически гражданская война, македонская фаланга против греческой. А вот сражение при Гавгамелах показано во всей красе. Западная военная техника и тактика в этом случае столкнулась с плохо организованными наспех собранными варварскими ордами. Порядок против хаоса - Стоун просто великолепен. Впечатляет и битва эллинов против войск индийского царя Пора. Атака слонов снята вживую. Надеемся, ни одно животное при съемках не пострадало. В целом батальные сцены занимают весьма незначительную часть картины. Александр по Стоуну в первую очередь не полководец, а политик. Герои фильма много рассуждают о судьбах мироустройства. Царь выступает носителем идеи строительства просвещенной мультикультуралистской империи, в которой все граждане равны независимо от происхождения и вероисповедания. Американская мечта могла воплотиться за 1800 лет до открытия Нового Света! Но господин Стоун лукавит, профессионализм не позволяет ему опуститься до откровенной лжи, просто кое о чем можно умолчать. Например, мимо такого эпизода в биографии Александра, как убийство его ближайших сподвижников Клита и Филоты пройти никак нельзя. Но по Стоуну эти политические по сути казни вызваны жестокой логикой выстраивания новой административной системы. Неконструктивная критика в условиях военного времени со всеми вытекающими последствиями. Между тем конфликт между полководцами-аристократами и царем носил идеологический характер. Александр на вершине успехов стал насаждать среди приближенных обряд проскинезы - падения ниц перед правителем по образцу восточных деспотов. Такого свободолюбивые эллины вытерпеть не могли. Спрашивается, подходит ли правитель-монарх с такими замашками на роль носителя западных демократических идеалов даже с учетом исторических условий того времени? Можно ли представлять Александра эдаким предтечей Джорджа Буша-младшего? Ведь при желании можно найти параллели между македонским царем и Саддамом Хусейном.
Модернизация исторических событий, подгонка биографий политических деятелей прошлого под требуемый современным политическим моментом шаблон давно уже не в новинку. Западная традиция издавна рисует представителей иных цивилизаций как свирепых некультурных варваров. И этот идеологический натиск как правило остается без ответа. В качестве исключения можно вспомнить только традицию советского агитпропа сталинских времен. У нас тоже был культурный герой, и его тоже звали Александр. По прозвищу Невский. Сегодня, когда путинская администрация уделяет серьезное внимание художественному оформлению новой кремлевской идеологии, наш кинематограф вполне может пойти по голливудскому пути. Например, можно поставить кино-биографию Батыя. Если слегка очистить образ знаменитого завоевателя от многолетних наслоений лжи, то монгольский хан (кстати, побратим Александра Невского) вполне может сойти за спасителя евразийской цивилизации от западных варваров. В конце концов псы-рыцари в своем поведении мало чем отличались от македонских мародеров, огнем и мечом разрушивших персидскую империю, которая явила миру реальную альтернативу западной демократии той эпохи. Если наши кинематографисты могут производить крупнобюджетные блокбастеры по западному образцу, но с российской идеологической начинкой (посмотрите, например, ленту "Личный номер"), почему бы им со временем не освоить такой модный жанр, как исторический триллер? Такой идеологией вполне можно будет торговать. Даже на зарубежных кинорынках.
Что остается в анналах истории по прошествии столетий? Правильно, примеры воинской славы. Художественная литература вторит историческим источникам, описания славных побед и горестных поражений заставляют сильнее биться сердца читателей.
Беллетристика - побочная дочь истории. Первый летописец Геродот вполне мог бы претендовать на Нобелевскую премию по литературе, если бы она вручалась в античные времена. Его "История" завершается настоящим гимном замечательной победе великолепных эллинов над персидскими полчищами. Но уже тогда (в V веке до нашей эры) проявился основной недостаток военной прозы: наши, как водится берут не числом, а уменьем, а злобный ворог побеждает, когда по статистике на 300 спартанцев приходится масса персидских ребят. Прежде чем поражаться превосходству духа и телесной закалки над количеством, можно обратиться к трезвому анализу. Современные военные историки выражают серьезные сомнения по поводу данных Геродота, который утверждал, что воины царя Леонида противостояли миллионной армии Ксеркса. Тогдашняя система транспортных коммуникаций просто не смогла бы "переварить" такие армады. У патриотизма, как водится, глаза велики... Когда речь идет о сводках потерь противника.
Плохо, когда за военную литературу берутся штатские. По стопам Геродота пошел римлянин Корнелий Тацит. Его "Анналы" читаются с большим интересом, когда речь идет о придворных интригах, злодействах и развратных нравах какого-нибудь Нерона. Но как только Тацит начинает описывать военные акции - у читателя сводит скулы от скуки: сражения описываются буквально под копирку, никакого представления о тактике, системе снабжения войск, особенностях вооружения из его книг получить нельзя. Обратимся к сочинениям профессионала. Юлий Цезарь был не только великим полководцам. Его "Записки о галльской войне" стали в свое время (I век до нашей эры) настоящим бестселлером. Описание многочисленных осад-засад дается со скрупулезной точностью, Цезарю начинаешь верить, пока дело не доходит до пресловутой статистики потерь противника. По словам будущего триумфатора, возглавляемые им легионы за десять лет галльской кампании истребили около миллиона человек! Верится с трудом, средняя плотность населения древней Франции и средства уничтожения, используемые древним воинством, не позволяли добиться столь "блестящего" результата. Военный писатель страдает теми же пороками, что и штатские.
Грехи Цезаря и Геродота не так уж серьезны. Подумаешь, приписали пару сотен тысяч в реестре потерь врага! А вот когда ловкий писатель превращает полное поражение в доблестную победу... Мы со школьных времен помним о том, что вождь славных русичей во время оно "прибил свой щит ко вратам Цареграда". Пушкин об этом прямо говорит. Александр Сергеевич был человеком добросовестным, опирался в своем творчестве на труды современных ему историков, которые некритично воспринимали летописи. Наука нашего времени выражает серьезные сомнения в объективности авторов "Повести временных лет", на самом дел поход Вещего Олега на Коснтантинополь в начале X века завершился, скорее всего, полным разгромом славяно-варяжской дружины. И гнали наших предков озверелые византийцы до самого Дуная! Но Пушкина в отличие от скучных авторов исторических монографий читают все, поэтому факт славной победы неоспорим в глазах широкой общественности.
Вообще превратить поражение в победу можно и без откровенной фальсификации. Во время Крымской войны в сражении под Балаклавой английский генерал лорд Кардиган своим безумным приказом отправил бригаду легкой кавалерии в атаку на русские пушки. Картечные залпы буквально выкосили ряды атакующих (а в этой воинской части по традиции служили юноши из аристократических британских родов). Потери были ужасающими, погибли 272 человека из 673-х, но до тех пор, пока не был отдан приказ об отступлении, ни один кавалерист не ушел с линии огня. Один из военных историков так отозвался об этой атаке: "Это великолепно, но это не война".
Впоследствии знаменитый поэт Альфред Теннисон написал элегическую поэму об этом печальном батальном эпизоде, а уже в конце XX века группа IRON MAIDEN создала динамичную рок-балладу и выпустила красочный клип, посвященный этому событию. Большинство англичан уже и не вспоминают о той давней войне, но история об атаке бригады легкой кавалерии стала для британской публики настоящим символом воинской доблести, катализатором патриотических настроений. Для русских подобную роль играют воспоминания о гибели крейсера "Варяг", хотя с чисто военной точки зрения затопление героического корабля никакой роли не сыграло.
Кто делает победу, доблестные солдаты или гениальные полководцы? На этот счет существуют разные точки зрения. Лев Толстой в "Войне и мире", как известно, вообще отрицал возможность военачальника руководить войсковыми операциями. Но тогда непонятно, почему столь неприятный графу-писателю Наполеон умудрился за свою карьеру одержать побед больше, чем Александр Македонский, Юлий Цезарь и Суворов вместе взятые. Наверное, ему очень сильно везло.
Советская писательская традиция заняла прямо противоположную позицию. Официальная военная литература (и кинематограф) много внимания уделяла тому, как мудрые полководцы рисовали сине-красные стрелы на военных картах. Забавно, что самым великим военачальником эпохи гражданской войны стал в результате не Блюхер, Тухачевский или Фрунзе, а скромный усатый комдив! Ничего не поделаешь, писать военные эпопеи о репрессированных красных маршалах было невозможно.
Зато история Великой отечественной дала беллетристам-баталистам прекрасный ряд прототипов для создания портретов полководцев: Жуков и Рокоссовский буквально созданы для этого.
Конечно, параллельно парадно-официальной литературе о маршалах такие писатели, как Быков, Астафьев и Воробьев выпускали книги, посвященные "окопной правде". Война глазами рядовых и ванек-взводных. И два эти пласта военной прозы фактически не пересекались. Но сегодня наш читатель получил роман, в котором синтезированы оба направления. Георгий Владимов в 90-е годы написал книгу под названием "Генерал и его армия". Более жесткую историю о войне трудно припомнить. Сталинский генералитет показан без прикрас. Для того, чтобы выполнить приказ верховного главнокомандующего и взять значимый населенный пункт к назначенной дате, полководцы посылали на убой десятки тысяч солдат. Если лорд Кардиган вошел в военную историю как образчик начальственного идиотизма, то генералы из романа Владимова (реальные прототипы легко угадываются) предстают перед нами бездушными армейскими чиновниками, которые выстраивают свою карьеру в буквальном смысле слова на чужой крови. Зависть к тем, кто может удачно провести войсковую операцию, становится движущей силой для придворных интриг в ставке А главный герой романа - талантливый генерал - погибает в финале книги. Обстоятельства его смерти заставляют думать о том, что коллеги просто убрали талантливого конкурента чужими руками.
Реалистическое описание боевых действий может повергнуть в шок чувствительного читателя. Популярный до сих пор Ремарк сегодня может показаться чрезмерно мягким, кинобоевики резко повысили "болевой" порог читательского восприятия. Если вы хотите блюдо поострее - можете почитать такой классический роман о войне, как "Саламбо" Гюстава Флобера. История подавления восстания наемников в Карфагене III века до нашей эры показана с таким натурализмом, что потокам крови, проливаемым на страницах этой книги, могут позавидовать даже голливудские сценаристы: слоны, растаптывающие пленных; распятие на крестах заложников; каннибализм окруженных... Любители острых ощущений будут удовлетворены. Но мастера XX века в конце концов превзошли классика. Пальму первенства мастера "кровавого" жанра следует отдать перуанскому писателю Марио Варгасу Льосе. Название его романа "Война конца света" полностью соответствует содержанию. Перед нами возникают картины поистине апокалиптического масштаба. Гражданская война в Бразилии конца XIX века описана внешне просто, автор чужд морализаторства, в его книге вы не встретите пафосных рассуждений. С почти документальной скрупулезностью Льоса рассказывает о кровавых боях между фанатиками-повстанцами и регулярными войсками: взятие городка Канудоса, в котором окопались сторонники самозваного мессии, стало возможным только после уничтожения большей части его населения включая женщин и детей. Отвага солдат и инсургентов не вызывает у читателя восхищения, только ужас. Современная тотальная война (а исторический фон, избранный автором, не обманет вдумчивого читателя) не оставляет места таким традиционным ценностям, как уважение к доблести противника и снисхождения к поверженному врагу. Никакие идеологические разногласия не оправдывают то, что происходит сегодня на полях сражений. А для удовлетворения агрессивных наклонностей прекрасно походит профессиональный спорт.
Представители вида homo sapiens, как всем известно, почкованием не размножаются. А посему человечество изначально обречено на метания в поисках путей разрешения проблем гендерного характера. Мировая литература подобно зеркалу отражает эти процессы. Причем в основном этим занимаются писатели-мужчины. Так, по крайней мере, было до последнего времени.
Последние пять тысяч лет в большей части обитаемого мира наблюдаются отношения сугубо патриархальные. За пределами кухни (или спальни) женщина, как правило, правом принятия решений не обладает. И литература воспринималась издавна как занятие исключительно мужское. Потому древние и средневековые шедевры посвящены в основном "разборкам крутых парней", некоторые из которых порождены непотребным поведением представительниц "прекрасной половины" человечества (см., например "Илиаду", "Одиссею", "Энеиду" и т.п.). Хотя нет правил без исключений.
Первой женщиной, прорвавшейся в мир большой литературы, можно считать древнегреческую поэтессу Сафо (или Сапфо), жившую в VII веке до нашей эры на острове Лесбос. О чем писала прекрасная дама? Естественно, о любви. Причем умильное сюсюканье по поводу первого поцелуя не входило в арсенал творческих средств знаменитой гречанки. Описание любовной горячки в стихах Сафо дается с такой клинической точностью, что медики до сих пор могут использовать его в качестве анамнеза в соответствующих случаях.
Грубый мужской мир не стерпел такого подрыва устоев. Имя поэтессы и даже место ее проживания приобрели нарицательное значение, а между тем в соответствии с легендой Сафо покончила жизнь самоубийством из-за несчастной любви, причем предмет страданий был противоположного пола. Хотя по прошествии веков правду, конечно, установить невозможно.
После этого литературные дамы на Западе замолчали надолго. Но эстафета была подхвачена на самом Дальнем Востоке. В X веке нашей эры фрейлина императрицы Садако по имени Сэй-Сенагон написала свои "Записки у изголовья", которые теперь по справедливости признаются одним из величайших произведений японской классической литературы. Причем в отличие от большинства дошедших до нас японских и китайских средневековых романов, написанных мужчинами и посвященных в основном все тем же скучным материям (кто и что сказал, кто потом снес голову противнику и сделал харакири, потому что голова была срублена не по всем правилам и т.д.), книга Сэй-Сенагон представляет до сих пор огромный интерес не только для филологов и историков, но и для широкой читающей публики. Больше всего в записках поражает отточенный психологизм повествования, тонкое внимание к деталям, удивительное сочетание иронии и лирики. Просто не верится, что уже больше тысячи лет назад (еще до могучих русских классиков) кто-то мог так писать! Умерла Сэй-Сенагон, естественно, в нищете, ее могилу показывают сразу в нескольких японских городах, а знаменитое "Странная вещь - сердце, как легко его взволновать!" - до сих пор привлекает к творчеству писательницы все новых поклонников.
Историки называют XVIII столетие галантным веком, но в литературе интерес к похождениям кавалеров и дам начал проявляться лет на 300 раньше. Мемуарам Казановы предшествовали воспоминания Брантома, жившего во времена известного всем по романам Дюма-отца славного короля Генриха IV. Придворный нескольких французских монархов в своих записках воспевал прекрасных дам, причем он в самом начале повествования оговаривается, что о добродетельных женщинах, встречавшихся на его жизненном пути, он умолчит. А вот те прелестницы, которые помогали любвеобильному автору в благородном деле наставления рогов своим мужьям, удостаиваются самой искренней похвалы. Нынешние феминистки были бы возмущены таким потребительским подходом к женщинам и заклеймили бы легкомысленного француза несмываемым позором, но тогдашние дамы, придерживавшиеся передовых взглядов, не только обожали читать подобные истории, но и сами брались за перо. Самой знаменитой писательницей того времени была Маргарита Наваррская, та самая "королева Марго" (кстати, с Брантомом они были очень (!) близко знакомы). Ее "Гептамерон" по уровню фривольности (даже, если хотите, скабрезности) ничем не уступает лучшим образчикам тогдашней галантной литературы в мужском исполнении. Так что на самом деле сексуальная революция случилась отнюдь не в XX веке, а ханжеское XIX столетие можно считать просто недоразумением на пути прогресса в гендерных отношениях.
В XIX веке было возведено здание современной европейской литературы. Но, с прискорбием следует признать, главными "строителями" были все-таки мужчины. А женщины только следовали в фарватере литературной моды. Та же Жорж Санд (Аврора Дюдеван) подражала то Бальзаку, то Эжену Сю, сестер Бронте можно вполне считать последовательницами Диккенса. А великая русская литература позапрошлого века вообще не дает нам сколько-нибудь серьезных примеров участия дам в литературном процессе. Видимо, гениальные женские образы, созданные Тургеневым, Толстым и Достоевским сделали излишним разработку проблем силами второй половины человечества.
XX век, судя по всему, внес серьезные изменения в систему разделения литературного труда. Женщины-писательницы все больше стали проявлять себя не только в поэзии, но и в прозе.
Хотя знаменитую англичанку Вирджинию Вулф и обвиняли во вторичности, подражательстве великому Джеймсу Джойсу, следует признать, что в таких романах, как "Мисс Делоуэй" и "На маяк" ей удалось не только продемонстрировать виртуозное владение литературной техникой, но и создать женский образ с такой достоверностью, какая не удавалась ни одному писателю мужчине. Хотя, если честно, похотливая Молли Блум из "Улисса" Джойса на чисто мужской взгляд кажется интересней чрезмерно "воздушных" героинь Вирджинии Вулф. Но это, конечно, сексистский взгляд на литературу.
Вирджиния Вулф все-таки скорее исключение из общего правила, ведь и в первой половине XX века литературные дамы по-прежнему отставали от мужчин. Гертруда Стайн сейчас воспринимается как последовательница Хемингуэя (хотя хронологически все было наоборот), Симона де Бовуар писала как Сартр, Анаис Нин пыталась "перепохабить" Генри Миллера. И только со второй половины прошлого столетия появились по-настоящему оригинальные женские романы.
Мы с прискорбием должны констатировать, что если современная "мужская" российская проза может на равных конкурировать с лучшими зарубежными образцами, то наши женщины писательницы откровенно проигрывают бесспорным лидерам - англичанкам. Дарья Донцова все-таки не Агата Кристи, а от книг Татьяны Толстой может получать удовольствие только тот, кто не читал романов Анджелы Картер. Ее "Адские машины желания доктора Хоффмана" (книга издана в России в 2000 году) - настоящая литературная сенсация. Потрясающая фантасмагория, в которой перемешаны экзотика и эротика, а занимательный сюжет держит в таком напряжении, что философские отступления воспринимаются читателем как необходимая передышка. Картер способна быть одновременно манерной и скабрезной, вульгарной и изысканной, ироничной и серьезной. Маркес может отдыхать.
Анджела Картер - сейчас самый изучаемый в британских университетах современный автор, и принадлежность ее к прекрасной половине человечества к этому факту никакого отношения не имеет. Хотя трансвестийные моменты "Адских машин", когда мужчины и женщины как бы меняются половыми ролями, безусловно, отвечают духу времени.
На Западе наконец-то успешно завершилась Великая Политкорректная Демократическая Революция, которая приравняла женщин к неграм, инвалидам и гомосексуалистам, а взрослых здоровых белых мужчин "натуральной" сексуальной ориентации свергла с патриархального пьедестала. В таковом качестве безбоязненно может пребывать разве что президент США или терминатор Калифорнии. Простым смертным лучше сделать операцию по изменению пола. В литературной среде эти изменения проявляются, к примеру, в том, что присуждение Нобелевской премии американскому писателю возможно только в том случае, если он (она?) - черная лесбиянка (как Тони Моррисон) или на худой конец пожилой еврей (как Исаак Зингер). Мужчины "белой национальности", дабы не исчезнуть, как вид постепенно переходят в контрнаступление. Свидетельством тому может служить роман американца Джеймса Хайнса "Рассказ лектора" (вышел на русском языке в 2003 году).
Действие книги разворачивается в стенах крупного американского университета. Академическая среда чутко реагирует на изменения в "половой" политике, а потому нравы политкорректной Америки, страны вечно длящегося праздника 8 Марта, предстают перед нами во всей красе. Главный герой по имени Нельсон - белый увалень мужского пола в самом расцвете лет - обречен прозябать на должности ассистента там, где карьеру, сулящую гонорары с шестью нулями, способны сделать только те, кто пишут статьи на тему "Роль лесбийского фаллоса в мировой литературе" или выпускают популярные опусы под названием "Читая маткой". Если ты не можешь небрежно сообщить на лекции студентам, что "патриархи использовали мифологему материнства, дабы фаллически вписать ее в чистую страницу женского лона, что пенис символически интерпретируется как инструмент или орудие письма, как овеществление онтологических притязаний фаллоцентризма", то о звании профессора можно забыть. Гротескный хоровод воинствующих лесбиянок буквально загоняет Нельсона в угол. На помощь приходят потусторонние силы, герой внезапно получает магические возможности, который позволяет ему покончить с феминистской вакханалией в университете. Череда фарсовых случайностей порождает пожар, воинствующие дамы покидают университет, и Нельсон получает долгожданный пост декана. Подтекст абсолютно прозрачен: спасти белых мужчин от полного уничтожения в Америке может только чудо.
Помните, какие митинги солидарности с заокеанскими неграми проводились у нас в советское время? Может быть, прогрессивному человечеству пора подать голос в защиту прав нового угнетаемого меньшинства и задуматься о том, куда может завести демократия?
Как правило, книга интересует тех, кто осознает свою внутреннюю общность с героями истории. Женщин интересуют дамские романы, мечтатели обожают сказочки в стиле "фэнтези", любители демонстрировать мускулатуру представляют собой основную массу поклонников крутых боевиков. Интересно, кому нравятся сюжеты, основными персонажами которых выступают дети и молодые люди?
Современное отношение к подрастающему поколению как отдельному социальному страту, которому присущи собственные проблемы, и решение которых возможно только с использованием особых методов, сложилось относительно недавно. Еще в 19 веке к детям и юношам относились как к маленьким взрослым, может быть, поэтому люди тогда взрослели раньше. Это отражалось даже в стиле одежды. Понятия молодежная или детская мода отсутствовали. Подросткам никто не сообщал о том, что странности их поведения объясняются сложностями переходного периода, что взрослые должны относиться к ним чутко, с пониманием. В случае необходимости к ним применялись те же меры воздействия, что и к остальным правонарушителям. Не было и литературы, посвященной проблеме социализации молодого индивида, постепенного вхождения в мир взрослых проблем.
Вы спросите, а к какой же категории отнести трилогию Толстого о детстве, отрочестве и юности. Да и один из романов Достоевского называется "Подросток". Действительно, речь в этих произведениях идет о детских и юношеских годах, но подход все тот же. Молодой человек отличается от взрослого только отсутствие жизненного опыта (как положительного, так и отрицательного), поэтому мир его глазами воспринимается несколько иначе. Это позволяет автору взглянуть на ситуацию с неожиданной стороны. Подобный прием использовали еще французские просветители, когда Вольтер или Монтескье показывали, как выглядит жизнь современного им общества глазами простодушного дикаря, привезенного из лесов Северной Америки. Индеец или подросток - какая разница. И тот, и другой - дикари в мире взрослых. Чистые душой, наивные и неиспорченные. А когда тот же Толстой пытался писать книжки для детей, то его истории сводились к примитивному нравоучительному сюсюканью о Теме и Жучке. Это уже не литература.
Авторы советского периода тоже не изобрели новых подходов. Им, кроме чисто литературных задач, приходилось выполнять социальный заказ, заниматься воспитанием подрастающего поколения в духе преданности коммунистическим идеалам. Молодой человек - в первую очередь будущий коммунист, то есть комсомолец. Поэтому герои одного из самых талантливых писателей того времени - Аркадия Гайдара - делают то же, что и взрослые, то есть занимаются в меру сил общественно-полезным трудом или вылавливают шпионов. Непосредственность и душевная чистота помогают им в выполнении этих нелегких задач, а наблюдательность и внимание к мелочам повышают качество проведения оперативно-розыскных мероприятий. Какие карацупы растут! Если вы думаете, что современные российские писатели в чем-то превзошли Гайдара, Адамова или Пантелеева, то это заблуждение. Так, например, суперпопулярный ныне писатель-фантаст Сергей Лукьяненко написал в числе прочих пару романов о подростках. И получилось почти как в "Тимуре и его команде" или "Военной тайне". Только вместо деструктивных хулиганов и коварных шпионов противостоят доблестным мальчишам мерзопакостные инопланетяне (наши, естественно, побеждают). А настоящая литература о молодых создана все-таки англосаксами.
Климат, безусловно, влияет на специфику национального менталитета. Туманы мрачного Альбиона, видимо, способствуют тому, что островное население вырабатывает в себе рассудительность и вообще более трезвый взгляд на жизнь. Дикий друг степей - русский человек - все-таки неисправимый романтик. Мы-то думаем, что дети лучше взрослых, а жизнь их впоследствии портит. А вот западные рационалисты считают, что дети и подростки не лучше и не хуже "предков". Они другие. Они чужие. Они опасны.
Первым по-настоящему детским писателем можно считать Льюиса Кэрролла. Он, в отличие от предшественников, не пытался взглянуть на мир детскими глазами, а наоборот постарался адаптировать вселенную жесткой взрослой логики, приспособить ее для понимания маленьким человеком, еще не прошедшим школу длительной муштровки и формализации сознания. Это удалось британцу, ведь он был по основной специальности математиком и очень любил маленьких детей (даже собрал миленькую коллекцию фотопортретов голеньких девочек в возрасте Алисы). Каждый сублимирует по-своему.
Но настоящую революцию в литературе о детях и подростках совершил другой англичанин по имени Уильям Голдинг. Его "Повелитель мух" принес автору мировую славу и в конечном итоге Нобелевскую премию. Начало истории вроде бы не оправдывает тревожного названия (повелитель мух - одно из возможных имен князя тьмы). Происходит кораблекрушение, и группа подростков оказывается на необитаемом острове. Читатель уже предвкушает традиционную робинзонаду, ждет рассказа о том, как очередная тимуровская команда доблестно преодолевает трудности в духе "Таинственного острова". Но сюжет развивается в совершенно неожиданном направлении. Вместо того чтобы дружно заниматься проблемами выживания, используя навыки, полученные на уроках физики, химии и в скаутских лагерях, дети начинают стремительно дичать: сбиваются в две первобытные стаи, с увлечением охотятся на кабана, создают собственную мифологию, начинают поклоняться тотему, изготовленному из головы убитой дикой свиньи. Происходит процесс естественной социализации, когда лидером становится не самый умный или порядочный, а наиболее сильный, жестокий и хитрый. Мальчишеские стаи уже готовы начать кровопролитную войну, в которой проигравшим грозит физическое уничтожение. Избавляет от этого их только появление взрослых спасателей. Это уже современный взгляд на человеческую природу, в соответствии с которым так называемый цивилизованный человек является продуктом длительного процесса социализации, в результате которого естественный человек (ребенок), склонный от природы к первобытной жестокости, постепенно приучается жить в мире с окружающими и заниматься продуктивной деятельностью на благо общества. Но процесс этот представляется не столько результатом какого-то мифического нравственного прогресса, сколько продуктом самой настоящей дрессировки, муштры. И как только люди в силу различных обстоятельств (стихийное бедствие, война) оказываются предоставленными сами себе - весьма возможен стремительный регресс к первобытной жестокости. А для детей, которые не еще прошли социализацию, такой исход более вероятен, чем для взрослых. Такой вывод может показаться парадоксальным только тем, кто не заглядывал в работы этнографов от Фрэйзера до Леви-Стросса. Но на языке художественной литературы до Голдинга никто подобным образом проблему не ставил.
В 1984 году (прямо по Оруэллу!) на небосклоне богатой традициями британской литературы взошла новая мега-звезда. Имя ей - Иэн Бэнкс. Его дебютный роман "Осиная фабрика" мгновенно попал в списки бестселлеров (на русском языке книга была опубликована только в прошлом году). Не залежались на прилавках и последующие его произведения, но именно "Осиная Фабрика" произвела настолько сильное впечатление на читателей, что по итогам опроса на веб-сайте ВВС Бэнкс попал на пятое место в первой десятке литературного хит-парада Миллениум (лучшие книги прошедшего тысячелетия!), опередив Достоевского, Джойса и Сервантеса. Само по себе, конечно, интересно, почему в эту десятку не попали Набоков, Кафка и Толстой, и как там появились имена Марка Твена и Толкина, но все равно о популярности Бэнкса сей факт кое-что говорит. Сюжет и стилистика "Осиной фабрики" достаточно традиционны для постмодернистской литературы. Главный герой романа, от лица которого ведется повествование, шестнадцатилетний мальчик, на совести которого уже три убийства. Жертвы преступлений - дети. Все преступления остаются нераскрытыми, так как совершены они весьма изощренными способами, которые не дают оснований усомниться в том, что произошли несчастные случаи. Фантазия героя сделает честь даже матерому киллеру, а между тем первое убийство произошло, когда мальчишке не исполнилось и десяти лет. Интеллектом героя Бог не обидел, да и его отец - чудак-ученый - сделал все, чтобы ребенок развил природные аналитические способности. Мотив преступлений - сплошная мистика. Совершать убийства побуждает осиная фабрика - хитро сконструированный садистский лабиринт, куда помещаются осы. Насекомых ждет неизбежная казнь, осуществляемая изощренными способами. Судьбе осы должна последовать и предполагаемая жертва. У героя есть брат, который только что сбежал из сумасшедшего дома и направляется к любимым родственникам. А поскольку юноша лечился от пиромании - исход сюжета вполне предсказуем. Но вот полной неожиданностью является то, что главный герой, оказывается, не мальчик, а вовсе даже девочка. Просто сумасшедший папа уверил его (ее), что в детстве с ним случилась интересная травма (собачка неудачно укусила), в которой виновна его мама, рожавшая в этот момент ему (ей) сестренку (которую он или она потом убил или убила), зачатую от любовника. Не удивительно, что подобная история стала сверхпопулярной у молодежи. Оказывается, что во всех безобразиях, творимых "цветами жизни", виноваты в конечном итоге родители или иные форсмажорные обстоятельства. Политкорректная культура развитого гражданского общества во всей красе.
Пошлая американская поговорка "если ты умный, то почему не богатый?" провоцирует уже несколько поколений интеллектуалов на самые неожиданные шаги. Математикам легче: их изощренным умам по силам конструирование финансовых сооружений пирамидальной формы. А вот профессора истории в массовом порядке берутся покорять просторы изящной литературы. Каковы успехи?
Самым успешным литературным профессором в современной истории по праву признают итальянца Умберто Эко. Его роман "Имя розы", вышедший в 1980 году (русский перевод 1988 года), удостоился заслуженного звания международного супербестселлера и даже подвергся умеренно удачной голливудской экранизации. Следующий роман - "Маятник Фуко" (1988 год, русский аналог 1995 года) подкрепил славу Эко в качестве одного из лидеров мирового книжного рынка. Даже совершенно провальная третья книга мэтра "Остров накануне" (1995 год) не нанес серьезного урона репутации ученого автора. Российские поклонники интеллектуальных головоломок синьора Эко с нетерпением дожидались перевода очередного шедевра. И в этом году он появился на прилавках наших магазинов.
Рецепты постмодерна
Уже не одно поколение писателей пытается раскрыть секреты потрясающего успеха первого романа Умберто Эко. Казалось бы, рецепты выпечки исторического бестселлера весьма очевидны, однако большая часть попыток подражать итальянцу закончилась более или менее очевидными неудачами. Так, все романы ныне популярного у нас испанского писателя Артуро Перес Реверте предстают только бледными подражаниями шедеврам апеннинского гения. А в этом году российский читатель получил возможность ознакомиться с британской попыткой перещеголять "Имя розы". Это роман Лоуренса Норфолка "Словарь Латура".
Почти 900 страниц этой книги заполнены литературной эквилибристикой, исполняемой все по тем же рецептам: щепотка мистики, "ложечка" рациональных разоблачений, немножко иронии разбавляются половодьем псевдоисторического местного колорита. А для того, чтобы книга читалась домохозяйками - в сюжет, естественно, вплетена любовная линия. Для высоколобых критиков необходима толика тонких литературных аллюзий - получите. А основа сюжета, конечно, - очередная версия мирового заговора. Кучка нуворишей-гугенотов из Ла-Рошели при помощи хитрых махинаций берет под контроль знаменитую британскую Ост-Индскую компанию. Анонимные правители, накопив несметные состояния и пребывая в лондонских катакомбах, направляют ход мировой истории. Спланированная ими Великая французская революция, оказывается, представляет собой просто реализацию плана мести за безобразия, учиненные войсками Ришелье при взятии гугенотской твердыни. Защищая свои тайны, мировые воротилы из подземелья не останавливаются перед самыми зверскими преступлениями. Естественно, леденящие душу подробности мистических мерзостей в изобилии представлены на страницах романа.
Хорошая порция такой литературной кашицы заставляет читателя в очередной раз взяться за книги старого доброго Эко.
Ведь "Имя розы" представляет собой просто идеально выверенную конструкцию, которая сочетает в себе элементы готического романа, детективной истории, философского трактата и пародийного постмодернистского пастиша. Что интересно, в России никто и не пытается всерьез поработать в подобном жанре. Выпускники истфаков стараются зарабатывать деньги более простыми способами (в области политического PR-а, например).
Маятник Эко
В "Маятнике Фуко" автор играет с читателем не в такие сложные игры, содержание книги более актуально. Если "Имя розы" детектив, то "Маятник" - настоящий триллер на тему "роль заговоров в мировой истории". Проведя читателей через лабиринт ложных связей и ничего по существу не означающих параллелей, сконструировав игровую интерпретацию истории, писатель пользуется своей интеллектуальной гипотезой как вакциной для того, чтобы предостеречь поклонников Клио от веры в существование скрытых смыслов. Главные герои книги - интеллектуалы-скептики, занимаясь академическим изучением всевозможных гипотез о масонских и розенкрейцерских планах достижения мирового господства, неожиданно выходят на след реально существующей таинственной секты. Распутывая сложнейшие конспирологические узлы, детективы-историки постепенно загоняют себя в угол. Их гибель в конечном итоге обусловлена убедительностью сконструированной ими гипотезы, которая вдохновляет отнюдь не мифических, а самых настоящих маньяков на расправу с заигравшимися интеллектуалами.
Шарады истории, услада эрудитов, вполне могут стать очень опасными, будучи восприняты людьми параноидально-импульсивного типа как руководство к действию.
Особенности российской Эко-логии
В "Маятнике Фуко" многочисленные "одержимцы", любители выискивания тайных смыслов истории, конспирологи и конспироманы, толкователи священных книг, неспособные разглядеть за мелкими и часто бессмысленными сходствами, поражающими их воображение, те смыслы, которые по большей части просты и не требуют герменевтики, - все эти герои выступали по сути антигероями. Издатели романа в России напрасно надеялись, что в стране, большая часть населения которой до сих пор с готовностью воспринимает аргументы, почерпнутые из "Протоколов сионских мудрецов", читатели поймут тонкую итальянскую иронию автора. Напрасно. Исконный русский дилетантский подход к мировой истории перевернул отрицание автором мистически-невежественных догматов и сделал "Маятник Фуко" любимой книгой посетителей сайтов, на которых всерьез обсуждается эзотерическая квазинаучная накипь, всплывающая на поверхности сознания, воспитанного курсом истории КПСС, творениями профессора Гумилева и теориями академика Фоменко. Нашим надо объяснять проще, доступнее. Мы ведь Болонских университетов не кончали. И в этом году русскоязычному читателю стал доступен мировой бестселлер 2000 года - новый роман Умберто Эко "Баудолино".
500 лет политтехнологиям
Вас живо интересует история царства пресвитера Иоанна? Вы нуждаетесь в рациональном объяснении легенды о святом Граале? Что собой представляет знаменитая Туринская плащаница? Если ваша любознательность сочетается с отвращением к занудному наукообразному стилю многомудрого Льва Гумилева и его многочисленных последователей - то легкий, ироничный, изящный стиль "Баудолино" не оставит вас равнодушным. Умберто Эко верен себе.
Герой книги - весельчак, мистификатор и авантюрист Баудолино - настоящее alter ego автора. Он настоящий перекати-поле. Судьба средневекового интеллектуала забрасывает его в разные концы ойкумены: вот Баудолино при дворе императора Фридриха Барбароссы разрабатывает настоящую PR-кампанию, позволяющую его боссу занять лидирующее положение среди европейских государей. Для этого Баудолино фабрикует письмо императору от мифического христианского владыки с Востока - пресвитера Иоанна. План распространения фальшивки при европейских дворах своей изощренностью напоминает манипуляции современных политтехнологов. Для вящей убедительности царь Иоанн должен послать Барбароссе святую реликвию. Пожалуйста - по миру пошла гулять легенда о чаше святого Грааля. У Баудолино и его друзей возникли финансовые затруднения в разоренном крестоносцами Константинополе. Нет ничего проще: в кратчайшие сроки изготовлена реликвия, аналогов которой нет на рынке, насыщенном кусочками креста Христова, обрезками крайней плоти Иоанна Крестителя и локонами девы Марии. С тех пор Туринская плащаница волнует воображение миллионов верующих и сотен ученых. На наших глазах Баудолино творит историю. В изящной игровой форме профессор медиевист (специалист по средневековью) иллюстрирует идею, которая гласит, что история - не наука, а совокупный результат усилий безымянных политтехнологов всех времен и народов.
Каноны постмодернистской высокой литературы не позволяют Эко выстраивать только один пласт текста, работать только в одном интонационном регистре. Автор - не менее изобретательный выдумщик и мистификатор, чем его персонаж.
Поэтому писатель отправляет Баудолино в путешествие, целью которого является знакомство героя с царством выдуманного им самим пресвитера Иоанна.
Как добраться до легендарной страны, имея под рукой только глобус, выполненный по образцу скинии Завета? Очень просто, как только вам попадется первый метацыпленарий (кстати, очень невкусная птица) - вы у цели. Преддверие иоаннова царства населяют паноции (люди, способные планировать при помощи развернутых во всю ширь ушей), исхиаподы (племя одноногих), понцы (у них на груди расположен ... ну, в общем, вы догадались) и многие другие интересные племена и народности. Творения Толкиена поражают своим убожеством в сравнении с порождением буйной фантазии Эко. В то время как спутники Баудолино ведут религиозные диспуты с легендарными уродцами, главный герой переживает волнующее любовное приключение с гипатией, девушкой из племени потомков одноименной женщины-философа и козлоногих сатиров (какая нежная шерстка покрывает нижнюю часть ее тела!). Завершается путешествие Баудолино гротескной битвой между кочевниками белыми гуннами и пресвитеровым бестиарием. Шутовской апокалипсис описан автором в пародийном стиле, заставляющим вспомнить ковбойские баталии лучших голливудских вестернов.
Героя ждет разлука с любимой и мучительное возвращение в Европу (птица-симург помогает ему выбраться из застенков старца, возглавляющего террористическую организацию ассасинов - еще одна легенда). А завершает свою карьеру Баудолино ... Но не будем раскрывать читателю всех секретов сюжетных хитросплетений романа. Неожиданный финал способен доставить дополнительное удовольствие поклонникам Эко.
Переворачивая последнюю страницу книги, ловишь себя на мысли, что отечественная история могла быть гораздо интересней, если бы ее авторами были не летописец Нестор, Карамзин и творцы "Краткого курса ВКП (б)", а весельчак Баудолино или сам неподражаемый профессор, заслуженно разбогатевший за счет литературных гонораров.
Проблемы военно-патриотического воспитания населения в последнее время выходят на первый план. Об этом свидетельствуют, например, повышение статуса праздника 23 февраля и привлечение ветеранов к процедуре пересмотра школьных учебников истории. А граждане, между тем, в огромных количествах устремляются на просмотр американских блокбастеров, посвященных решающему вкладу англосаксов в разгром гитлеровской Германии.
В "самой читающей" державе мира решающее слово, вроде бы, должна сказать литература, но законы рынка суровы: произведения советских классиков, при всем нашем уважении к мастерству Константина Симонова, Юрия Бондарева, Виктора Некрасова, Василя Быкова и Константина Воробьева, не пользуются популярностью у современного массового читателя. Не та динамика в развитии сюжета, да и тогдашние цензурные ограничения дают о себе знать. Между тем прилавки магазинов заполняются воспоминаниями гитлеровских фельдмаршалов, атлантических политиков и советских перебежчиков. Здоровые патриотические чувства возмущены, поэтому в последнее время мы, наконец-то, получаем адекватный ответ идеологическому давлению Западу. Доблесть советского оружия воспевается авторами такого экзотического направления, как альтернативная военная фантастика.
Как бы пошел ход мировой истории, если бы, к примеру, Александр Македонский не умер во цвете лет после неумеренных возлияний и сумел создать просвещенную империю на территории от Атлантики до Китая? Этим вопросом задавались не только фантазеры от беллетристики, но и такие серьезные ученые, как Арнольд Тойнби. Широко распространенное сегодня, в том числе и в академических кругах, мнение о многовариантности исторического процесса провоцирует рост читательского интереса к литературе, посвященной альтернативным вариантам развития общества. В Советском Союзе на фантастику подобного рода был наложен негласный запрет, поэтому с первыми образцами этого популярного направления мы познакомились только в 90-е годы.
Но первые шаги российской прозы на этом направлении были достаточно робкими. Рассматривались, например, такие варианты: Ленин прожил на несколько лет дольше, генсеком вместо Сталина стал Киров. "Смелая" фантазия перестроечных авторов позволяла в таких случаях увидеть параллельный вариант развития: социализм с человеческим лицом, то есть колбаса за 2, 20 для всех и без очереди. Но одна тема оставалась довольно долго табуированной, нельзя было рассматривать альтернативные варианты развития второй мировой войны. А что было бы, если тогда победила Германия? Между тем самый успешный западный бестселлер на темы военной истории рассматривал как раз такую гипотезу.
Роман Филипа Дика "Человек из Высокого Замка" (1962 г., первое российское издание - 1996 г.), удостоенный самых престижных премий, рисует мрачную картину альтернативного будущего. Союзники терпят поражение, Англия фактически уничтожена массированными бомбардировками, остатки населения России выселены за Урал, где и влачат первобытное существование, США поделены на японскую и немецкую зоны оккупации. Престарелый рейхсканцлер Борман возглавляет могущественную державу, которая поражает мир масштабами технических достижений (осуществлены такие проекты, как полет на Марс и осушение при помощи ядерной энергии Средиземного моря) и беспощадностью последовательно проводимой расовой политики (в течение 15-и лет Африка очищена от негров). На этом фоне японцы выглядят последней надеждой цивилизованной части человечества: они проводят умеренную политику на оккупированных территориях и даже препятствуют передаче еврейских беженцев в руки СД (гестапо давно поглощено конкурирующей организацией). Конфликт неизбежен, поэтому в 1962 году (у "нас" примерно в это время разгорается Карибский кризис) рейх планирует начало ядерной атаки на Токио. Печально, но третья мировая война может разгореться независимо от итогов второй.
Цепочка причинно-следственных связей, которая по мнению автора могла привести к такому повороту событий достаточно убедительна: Рузвельт погибает в разгар депрессии от рук убийцы, слабые США устраняются от участия в европейских событиях, оказавшиеся без мощной поддержки Великобритания и СССР терпят поражение...
Американец Филип Дик создал идеологически выдержанный продукт, чтение его романа помогает осознать очень простой факт: наши деды на фронтах Великой Отечественной выполняли очень важную миссию. Как ни странно, российские авторы, которые вплотную занялись "пересмотром" итогов 2-й мировой, гораздо легкомысленней относятся к последствиям гипотетической победы немцев.
Так, братья Стругацкие в предисловии к собранию своих сочинений (издательство АСТ, 1997 год) сообщают своим читателям, что, оказывается, мир, описанный ими в "Стране багровых туч", "Стажерах", "Далекой радуге" и т.д., существует в иной исторической реальности. Полеты к планетам солнечной системы и прогрессорство стали возможными после того, как в 1942 году был заключен сепаратный мир между Германией и СССР, в результате которого наша страна стала протекторатом рейха. Ну и что из того? Зигзаг истории в конечном итоге выправился: к началу 90-х Россия все равно ушла из-под влияния ослабевшей Германии, был создан социалистический Евроазиатский Союз (Россия-Китай), нацизм и неизбежно загнивающий капитализм уступают место коммунистическому гуманизму.
Один из корифеев современной российской фантастики Андрей Лазарчук в том же 1997 году выпустил неоднократно переизданный с тех пор роман "Все способные носить оружие". В отличие от Стругацких Лазарчук не рисует радужных картин освоения космоса, его будущее очень похоже на окружающую нас действительность: экономические и политические потрясения, заговоры, разгул терроризма... При этом исходная предпосылка все та же: в 1942 году после странной смерти Гитлера Германия добивается перелома в войне, западная часть России входит в состав рейха, Сибирь контролирует проамериаканское правительство. Япония остается военной сверхдержавой. И в таких условиях "немецкая" Россия чувствует себя очень неплохо: повсюду европейский порядок, экономика бурно развивается, а русские солдаты вместе с немецкими соратниками участвуют в защите интересов российского бизнеса на Африканском континенте (негров в этой реальности, очевидно, истребить вовремя не догадались). Этому благополучию препятствуют всяческие геополитические гадости: строит козни Япония, сепаратисты, устраивая кровавые теракты, провоцируют выход России из состава рейха и воссоединение с "незалежной" Сибирью. И тут свое слово должен сказать доблестный спецназ. Опять, как мы видим, виртуальная победа Германии не становится для России роковой. Неискоренима вера русского человека в то, что головастые немцы в любом случае наладят жизнь лучше, чем мы. А Гитлер - это так, эпизод.
Изданный в прошлом году роман Сергея Анисимова "Вариант "бис" показал, что нашим авторам вполне по силам соединить под одной обложкой динамизм американского технотриллера и высокий патриотизм советской военной прозы.
Предлагаемый Анисимовым вариант развития истории вполне отвечает духу времени, это наш "бумажный" ответ кинематографическому "Перл Харбору". 1944 год, раздраженный сепаратистскими заигрываниями англосаксов с немцами, Сталин принимает решение не останавливать ход бронированного кулака Красной армии на подступах к Берлину. Отныне наша цель - советская Европа от Курил до Атлантики. Естественно, искушенные советские стратеги учитывают диспропорцию военной структуры советских и западных войск: наше подавляющее преимущество в танках, артиллерии и фронтовой авиации могут скомпенсировать могучий британский флот и устрашающая мощь многотысячных эскадрилий летающих крепостей.
Принимается неординарное решение, втайне от потенциального противника строится океанская эскадра, включающая в себя авианосец, тяжелый крейсер и мощный линкор. Со всех фронтов командование собирает летчиков супер-асов (Покрышкин, Кожедуб и т.д.), которые после полугодичной тренировки готовы дать бой над океанскими просторами бывшим союзникам.
В дальнейшем автор, не пытаясь изобретать велосипеды, идет по хорошо проторенной дороге военной эпопеи: эпизоды кровопролитных боев на суше, воздухе и на море динамично сменяют друг друга. Реализм описаний подкрепляется прекрасной осведомленностью писателя в военно-технических вопросах. Если, например, читателю предлагается эпизод морского сражения, то нам во всех подробностях расскажут обо всех этапах прожигания снарядом крупного калибра брони крейсера. А тактика воздушного боя соединений палубной авиации излагается так, что читатель без дополнительной подготовки сможет воспользоваться самым сложным компьютерным тренажером. Искушенный читатель получит свою долю острых ощущений, кровавые сцены исполнены Анисимовым с той долей натурализма, к которой привык потребитель современных кинобоевиков.
Но главное достоинство книги, на наш взгляд, это добротный заряд патриотических чувств, который выстреливается "Вариантом "бис" в общественное сознание. Истребление советскими моряками и летчиками отборных частей "союзных" ВМФ, их доблестный отход после выполнения боевой задачи в Мурманск под натиском превосходящих сил противника описаны с таким мастерством, что поневоле начинаешь жалеть о том, что на самом деле события развивались не совсем так. При этом если верить комментариям военных историков, которые сопровождают роман, автор очень осторожен при оценке соотношения военных потенциалов сторон, и на практике превосходство Красной армии образца 1945 года над англо-американскими войсками года могло выразиться в более ощутимых успехах, чем это произошло в "Варианте "бис".
Успех книги вполне может подвигнут автора на создание романов и об альтернативной истории, к примеру, послевоенного противостояния СССР и США. 1967 год, юбилей Октябрьской революции: русские высаживаются на Луну ...
На протяжении всей своей истории европейская литература пыталась исследовать проблемы девиантного человеческого поведения. Что такое психическая и сексуальная норма, где та грань, которая отделяет изысканные чудачества от извращений? Ныне модный писатель Макс Фрай в своей книге "История извращений" утверждает, что вся литература последних двух веков игнорирует норму, занимается воспеванием как раз нестандартного поведения. Главными героями становятся психопаты, маньяки и наркоманы. Мысль, конечно, интересная.
Фрай и его соавтор (профессор неизвестно каких наук Щеглов) в качестве примеров приводят выдержки из различных классических произведений от Петрония до Набокова (в промежутке присутствуют, к примеру, Гофман и Горький). Приводятся мудреные названия сексуальных изысков, которые непросвещенный читатель, давненько не бравший в руки СПИД ИНФО, запомнить с первого раза не в состоянии, а затем почтенных авторов обвиняют в скрытой пропаганде того или иного безобразия. Мы ценим Набокова, со школьной поры почитаем Горького, которого в пору полового созревания сменил Петроний, а потому считаем своим долгом вступиться за ныне безответных писателей. Макс Фрай слегка погорячился.
Давно подмечено, что обращение к скандальной теме способно вызвать повышенный интерес читающей публики даже к таким произведениям, которые они в силу сложности изложения обычно в руки не берут. Так, литературная слава Флобера началась с судебного процесса по поводу публикации "Мадам Бовари". Теперь трудно понять, по какому поводу ломались копья: тема супружеской измены сегодня кажется настолько банальной, что современные писатели неизбежно должны разбавить ее хотя бы средненьким криминальным сюжетом, чтобы спровоцировать читательский интерес. Уже в 20 веке аналогичная судьба постигла роман англичанина Лоуренса "Любовник леди Чаттерли". Если вы возьметесь читать эту книгу после, скажем, "Тропика рака" Генри Миллера, то обнаружите, что это весьма затянутая, достаточно скучная история, разбавленная претенциозными рассуждениями автора о том, что свобода воли должна предполагать и свободу сексуальных отношений. Если же говорить о каких-то супернепристойностях, то любители смогут обнаружить со второго-третьего прочтения целомудренные намеки на то, что леди и ее любовник не чурались анального секса. И этот роман в свое время провозглашали революционным произведением, повлиявшим на мировоззрение целых поколений!
Одним из самых почитаемых советской интеллигенцией 70-80-х годов зарубежных авторов был Уильям Фолкнер. Мы настоятельно рекомендуем молодым "продвинутым" интеллектуалам попробовать продраться страниц эдак через 10 такого романа классика, как "Шум и ярость". Большая часть этого произведения представляет собой поток сознания клинического идиота, из которого читатель должен получить информацию о череде бесконечных преступлений на почве подавленных кровосмесительных порывов. После такого чтения молодежь сможет оценить интеллектуальную мощь предков, которые не только потребляли подобные тексты до конца (и неоднократно), но даже получали от них удовольствие, сравнимое с ощущениями марафонца на финише. Такова сила авторитета нобелевского лауреата. Мало кто знает, но мировая слава Фолкнера началась с тоненькой книжечки под названием "Святилище", ныне справедливо забытой. А в 50-е годы она вызвала жуткий скандал в США, сопровождавшийся судебными решениями и коллективными сожжениями романа. Текст совершенно традиционный для Фолкнера: запутанная история деревенской девчонки, отправившейся на поиски приключений. В результате она попадает в лапы негодяя по прозвищу Лупоглазый, который лишает ее невинности и отдает в бордель. Такая вот любовь процветает до сих пор на американском юге, певцом которого заслуженно считается классик. Маленькая пикантная деталь: Лупоглазый был импотентом, а потому для дефлорации жертвы использовал кукурузный початок. Именно этот штришок вызвал взрыв общественного негодования, поднял тиражи и через несколько лет принес Фолкнеру Нобелевскую премию. Приведем цитату из советской рецензии на "Святилище": "... нет такой подлости, такого цинизма, на который не был бы способен американский торгаш ... это американское "Преступление и наказание" со всеми характерными чертами американской национальной жизни". Такой вот Раскольников с початком.
Владимир Набоков недолюбливал Фолкнера, но свой путь к славе проторил похожим способом. После того, как туповатые американцы не смогли оценить изысканность стиля автора-эмигранта, мэтр взорвал бомбу под названием "Лолита". Нобелевский комитет обошел вниманием ее автора, но читающая публика и без этого знает, что такое гамбургский счет мировой литературы. Ход оказался беспроигрышным, так как история нимфетки и ее отчима создала ауру, которая вынудила даже непритязательных читателей ознакомиться с весьма непростым текстом. Литературные критики могут исписывать горы бумаги, доказывая метафоричность набоковского сюжета, говоря о том, что не следует понимать все буквально, что сексуальный аспект романа является тонкой пленкой на глыбе изысканной семантической игры автора. Любой непредвзятый читатель скажет, что написать такое мог только настоящий любитель маленьких девочек, пусть даже он сублимирует свои неординарные пристрастия, используя огромный литературный талант. Тем более что, в отличие от Фолкнера, который после "Святилища" употреблял кукурузу только по прямому назначению, Набоков постоянно возвращается к "нимфеточной" теме в других своих книгах (например, в "Аде"). Автор, конечно, скрытый (или не очень) педофил. А как насчет читателей? Вот мы, честно признаемся, не очень любим "Лолиту". Нам ближе "Бледное пламя". Главный герой этого романа Набокова - безобидный для девочек сумасшедший графоман.
Если на Западе раскрепощение общественного сознания развивалось постепенно, то на российского читателя творчество Фрейда, де Сада, Генри Миллера, Уильяма Берроуза, Набокова, Лоуренса, Филиппа Рота и прочих адептов вседозволенности выплеснулось за каких-то 10 лет. Страна с богатыми литературными традициями (ведь у нас был Барков!) ответила на вызов. Творения Сорокина и Лимонова украшают собой списки бестселлеров. Усиленное неизменное внимание этих авторов к копрофаги и прочей педерастии выдает низкий уровень ранней диагностики психических и сексуальных отклонений в советское время, на которое приходится детство упомянутых авторов. Массовый спрос на подобную продукцию способен вызвать серьезную тревогу за будущее великой России, поскольку молодое поколение весьма эффективно впитывает в сознание стереотипы социального поведения, предлагаемое многотиражной литературой. Западный читатель потребляет более качественную продукцию.
В 2001 году Гран-При Каннского фестиваля удостоился фильм Михаэля Ханеке "Пианистка". Его литературный прототип, одноименный роман австрийской писательницы Эльфриды Елинек, был тут же переведен на русский язык. Персонаж романа, действие которого происходит на родине Моцарта, просто обречен на пристрастие к музыке. У героини "Пианистки" это пристрастие, правда, носит болезненный характер. Мать с детства пыталась сделать из девочки вундеркинда от фортепиано, но Амадея в юбке из нее не получилось. Достаточно ординарная исполнительница вынуждена зарабатывать себе на жизнь уроками музыки. Неудовлетворенные амбиции возводят стену отчуждения между Эрикой и окружающими, она живет только музыкой, примитивная толпа не способна ее понять. Но подсознание (Вена это не только Моцарт, но еще и Фрейд) берет свое. Подавляемые сексуальные инстинкты вырываются на свободу. Эрика отвечает на призывы влюбленного в нее ученика, грубого молодого самца. Утонченные садо-мазохистские фантазии пианистки, воплощенные в действительность, приводят к катастрофе. Оба участника сексуального дуэта, оказывается, норовят усесться на одну половину качелей, каждый способен получить наслаждение только причиняя боль, но не испытывая ее. Побеждает, естественно, тот, кто сильнее. Изощренное действо, которое пианистка пыталась разыграть по нотам, написанным ее воображением, которое годами подпитывалось музыкальными шедеврами, трансформируется в банальный мордобой самого что ни на есть пролетарского пошиба. Финал застает героиню на распутье: убийство или самоубийство. Текст написан изысканно, без малейшего налета пошлости. Раскрытие темы идет нетрадиционным путем. Если до Елинек считалось, что приобщение к высоким образцам искусства способно только облагородить душу (помнится, Герман Гессе исписал сотни страниц, пытаясь убедить в этом читателей) или, по крайней мере, противостоять негативному воздействию грубой действительности, то "Пианистка" весьма убедительно доказывает, что такой мощный эмоциональный фактор, как акустическое воздействие симфонического оркестра на ущербную психику, может привести к непредсказуемым последствиям. Это, как говорится, исторический факт. Гитлер обожал Вагнера, а коменданты нацистских концлагерей наслаждались Генделем, которого для них исполняли хоры смертников-заключенных. У нас, в России, пока что с этим попроще: психические и сексуальные отклонения от Пенкина и Моисеева.
Сходство исторического развития России и Латинской Америки заметно невооруженным глазом: у них Кортес, у нас - Ермак, у нас Кутузов, у них - Боливар. Сапата и Махно тоже были современниками. Как у нас на родине, так и в странах, расположенных между Кордильерами и пампасами, культурно-экономическое влияние просвещенной Европы сталкивается со сложностями, порожденными особенностями национального менталитета. А великие трудности, как известно, порождают великую литературу. У нас Толстой и Достоевский, а у них - Маркес и Борхес.
Если русская литература потрясла мир в XIX веке, то феномен латиноамериканско романа изменил культурные каноны во второй половине века XX. За весьма короткий промежуток времени произошло формирование жанра магического реализма, а теперь буквально на наших глазах происходит его деградация.
Еще в 30-е годы прошлого века Латинская Америка представляла собой литературную пустыню. Отдельные произведения, издававшиеся в Старом свете, интересовали только любителей экзотики, желавших получить информацию не от какого-нибудь Жюля Верна, а, что называется, из первых рук. Помнится, у нас в начале 60-х был издан роман колумбийца Хосе Риверы "Пучина". Там было все! Суровые мачо похищали томных красавиц, увлекая их за собой из льяносов в джунгли, где их ожидали многочисленные приключения в виде незаконной добычи каучука и борьбы с полчищами хищных муравьев, которые способны сожрать даже ягуара. Примерно то же ожидало читателей классического аргентинского романа "Дон Сегундо Сомбра" Рикардо Гуиральдеса. Только вместо мачо там были гаучо, а действие происходило не в льяносах, а в пампе (да какая разница, прерия, она и в Южной Америке прерия!).
Первым латиноамериканским автором, получившим широкую известность в СССР, стал бразилец Жоржи Амаду. В таких давно уже забытых романах, как "Подполье свободы" и "Красные всходы" этот писатель-коммунист повествовал о мужественной борьбе прогрессивных сил далекого континента с реакционерами всех мастей. Сталинская премия обеспечила его книгам миллионные тиражи в Советском Союзе, а заинтересованные читатели уже тогда (в 50-60-е годы), задолго до первого показа "Рабыни Изауры", наслаждались историями о том, как банды жагунсо врывались на фазенды и, выпив все запасы кашасы, устраивали кандомбле с капоэйрой. С творчеством Амаду познакомилось буквально все население нашей страны, когда в начале 70-х на экраны вышел фильм "Генералы песчаных карьеров" (экранизация романа "Капитаны песка"). Правда, не все те, кто напевал тогда чудесный дворовый романс "Я начал жизнь в трущобах городских...", знали, кто создал литературный прототип полюбившейся картины. А еще гражданам страны, в которой не было секса, пришлись по душе эротические сцены таких романов бразильца, как "Дона Флор и два ее мужа" и "Тереза Батиста". Советская цензура, очевидно проявляя классовую солидарность, не кромсала книги Амаду (а затем и Маркеса), оставляя читателям возможность насладиться любовными перипетиями из жизни темпераментных мулатов.
Продвижению южной экзотики на советский рынок помогала "левая" политическая репутация многих авторов. И если в отношении таких писателей, как Отеро Сильва (Венесуэла), Роа Бастос (Парагвай) и Мигель Астуриас (Гватемала) такой подход был вполне оправдан, так как поступки героев их романов вполне можно было интерпретировать с точки зрения классовой борьбы, то аргентинец Хулио Кортасар попал в этот список просто по недомыслию партийной цензуры и благодаря изощренным усилиям замечательного редактора Ирины Тертерян, которая сумела внушить партийным чиновникам от культуры, что книги, которые "бойцы сандинистской армии в Никарагуа перечитывали в перерывах между боями", будут крайне полезны для политического просвещения советской интеллигенции. Без подобных рекомендаций совершенно заумные тексты таких романов, как "Игра в классики" и "62 - модель для сборки", ставшие усладой интеллигентских сердец, истерзанных незатейливостью "шедевров" соцреализма, просто не имели шансов появиться на прилавках наших книжных магазинов в 70-е годы. Аргентинец сумел завоевать в России славу современного Достоевского! Но никакая редакторская дипломатия не могла помочь соотечественнику Кортасара - Хорхе Луису Борхесу. Товарищ Суслов ни за что не позволил бы напечатать книги человека, который публично выступил против вручения Нобелевской премии Шолохову и нанес визит вежливости Пиночету. Поэтому первый на русском языке сборник рассказов писателя, которым с 50-х годов зачитывался весь мир, перед талантом которого преклонялся даже известный литературный бука Набоков, вышел только в 1984 году (аргентинец как раз дал интервью, в котором сказал, что негативно относится к фашизму). Политбюро оттаяло.
Место Борхеса в мировой культуре уникально. Он сумел изменить течение литературного процесса таким образом, как это до него удавалось только Толстому и Джойсу. Настоящий постмодернизм начался именно после выхода в свет сборников "Вымыслы" и "Алеф" в 40-е годы. Следы влияния творчества писателя-библиотекаря (мэтр занимал пост директора Национальной библиотеки Аргентины) можно отыскать в книгах большинства серьезных авторов конца XX века. Так, в рассказе "Аналитический язык Джона Уилкинса" приводится классификация животных, которая якобы извлечена великим мистификатором из древней китайской энциклопедии: "Животные делятся на а) принадлежащих Императору, б) набальзамированных, в) сказочных, г) отдельных собак, д) включенных в эту классификацию, е) бегающих, как сумасшедшие, е) издали похожих на мух, ж) разбивших цветочную вазу ...". Этот изящный бред, достаточно тонко отражающий специфику китайского мышления, послужил толчком для создания философом Мишелем Фуко одного из своих монументальных трудов. Культовый роман Виктора Пелевина "Generation Пи" буквально "вышел" из маленького борхесовского шедевра "Лотерея в Вавилоне". А Умберто Эко вообще вывел Борхеса в качестве одного из персонажей своего знаменитого романа "Имя розы". После рассказа "Тлен, Укбар, Orbis Tertius" хваленые многостраничные антиутопии Хаксли, Замятина и Оруэлла можно списывать в архив. Аргентинский гений стал настоящим отцом современной интеллектуальной прозы.
В США только самых знаменитых людей принято именовать по первым буквам имени и фамилии. Среди литературной братии только колумбиец Габриэль Гарсиа Маркес удостоился подобной чести. На русском языке знаменитые романы Маркеса "Сто лет одиночества" и "Осень патриарха" были опубликованы в 70-е годы и сразу завоевали широчайшую популярность у читающей публики. Тягучие, ритмичные фразы, порой растягивающиеся на несколько страниц, просто завораживают, не позволяют читателю оторваться от текста. Перед нами разворачивается современный эпос, причем достаточно густой местный колорит не создает эффекта отторжения у человека, незнакомого с латиноамериканскими реалиями! Российский читатель получил из-за океана настоящий образчик народного романа, создание которого оказалось не по плечу нескольким поколениям наших деревенщиков. На протяжении 90-х годов поклонники Маркеса были лишены возможности познакомиться с новыми произведениями нобелевского лауреата, поскольку финансовые условия, выдвинутые его агентами, оказались неприемлемыми для наших обедневших издательств. "Любовь во время чумы" вышла в России только в 2000 году и подтвердила высочайшую репутацию автора "Ста лет одиночества". Язык колумбийца стал суше, грамматика проще, а политические темы уступили место любовной истории. Результатом стал шедевр, который можно сравнить только с "Ромео и Джульеттой". Правда, современные любовники уже не столь молоды, как шекспировские персонажи, но история их страсти, которой не может помешать ни возраст, ни эпидемии и прочие стихийные бедствия, завораживают читателя не хуже, чем печальная история, случившаяся однажды в Вероне.
А в этом году российские поклонники колумбийского мастера дождались выхода в свет романа "Генерал в своем лабиринте". Их ждало страшное разочарование. Мы получили слабенькое подражание "Осени патриарха". Только вместо собирательного образа диктатора нам предлагается портрет реального исторического персонажа - освободителя Южной Америки от испанского ига Симона Боливара. Ни одной новой идеи, а чудесный местный колорит почти полностью изгнан со страниц этой книги. Очевидно, Маркес и сам понял, что его художественный талант иссяк, и потому просто перестал писать романы. Сейчас он работает в жанре документальной прозы. ГГМ начинал как способный журналист и завершить свою карьеру он, очевидно, решил, вернувшись к прежней специальности.
После смерти Кортасара и Борхеса, фактического ухода с литературной арены Маркеса на латиноамериканском литературном небосклоне осталась только одна звезда первой величины - перуанец Варгас Льоса (автор таких шедевров, как "Город и псы" и "Война конца света"). Но и его творческие способности в силу преклонного возраста не долго смогут радовать читателя. На смену корифеям приходит племя младое незнакомое.
Очень хочется ошибиться в прогнозах, но, судя по всему, Латинская Америка постепенно утрачивает репутацию фабрики литературных шедевров. Происходит отказ от традиций серьезной новаторской литературы, а наследники Борхеса и Маркеса возвращаются к испытанной временем методике времен зрелого Амаду: немного экзотики, чуточку секса, щепотка рецептов национальной кухни. Успех у читательниц-домохозяек гарантирован. Так, к примеру, пишет современный бразильский автор Моасир Скляр и несколько дамочек из Мексики и с Кубы. А о феномене Пауло Коэльо, заполнившего прилавки наших книжных магазинов своими "художественно-философскими" творениями просто не хочется говорить. Массовая популярность всевозможных "Вероники" и "Пятой горы" среди нашей молодежи свидетельствует о полном отсутствии литературного вкуса у целого поколения, воспитанного на телесериалах. Так что все разговоры о параллелях между Россией и Латинской Америкой хочется пресечь раз и навсегда. Уж мы то с вами знаем, что на родине Пушкина настоящие литературные таланты не переведутся никогда!
Верите ли вы в сказки? Если волшебная неправдоподобная легенда облечена в освященное многовековой традицией одеяние мифа - то к ней стоит присмотреться повнимательней. Много поучительного можно будет узнать, например, о взаимоотношениях между мужчиной и женщиной.
Война полов - это не метафора, а печальная и тщательно скрываемая подоплека существования человеческой цивилизации. Романтическая традиция, начало которой положила поэзия средневековых трубадуров (сегодня ее поддерживают дурацкие молодежные сериалы), представляет собой неуклюжую попытку окультурить суровую реальность. А вот древние были откровеннее.
Одним из шедевров античного искусства признается статуя богини любви, которая во всех выставочных каталогах носит название "Венера каллипига", то есть прекраснозадая. Действительно, натурщица была дама весьма привлекательная, но та часть божественного корпуса, которая используется для идентификации этой Венеры среди прочих афродит, не вполне соответствует общепринятым ныне канонам женской красоты. Ничего выдающегося, довольно плоско... Шутка древнего женоненавистника удалась. Мужской сексистский шовинизм - явление, известное еще в Древней Греции.
Прекрасный пол славится своим умением пробуждать в мужчинах сильные чувства, способные трансформироваться в силовые акции, диапазон которых простирается от бытовой поножовщины до мировой войны. Троянская война - яркий тому пример.
Многолетняя эпопея плохо начиналась, а закончилась еще хуже. Для того, чтобы попутный ветер наполнил паруса эскадры завоевателей, их предводитель Агамемнон принес в жертву Артемиде (богине-девственнице) свою дочь (тоже девицу) Ифигению. Жена царя - Клитемнестра - нашла достойный ответ. После завершения десятилетнего похода она приветливо встретила мужа-победителя, отвела его в баньку, где и "приласкала" чадолюбивого папашу при помощи топора. Межполовые коллизии на этом не закончились, за папу вступился сын Орест... В общем, древние сказители были обеспечены сюжетами на несколько эпических произведений.
Древнегреческая мораль настолько отличается от нынешних политкорректных воззрений на гендерные проблемы, что просто диву даешься, почему в учебных заведениях США до сих пор не запрещены "Илиада" и "Одиссея". Кого воспевает Гомер? Педераста Ахилла, который убивает прекрасного семьянина Гектора! А каков хитрец-Одиссей - двадцать лет скрывался от алиментов. Или вы всерьез считаете, что путь от Трои до Итаки так далек? Взгляните на карту.
Некоторые аспекты отношений между мужчинами и женщинами кажутся современному западному человеку настолько привычными, что он не способен оценить их абсурдность в полной мере. Посмотрите с этой точки зрения на традицию, в соответствии с которой женщина должна вступать в брак будучи девственницей. Многие первобытные племена гораздо практичней относятся к институту брака. На что должен ориентироваться мужчина, выбирая невесту? Правильно, ему нужна производительница многочисленного полноценного потомства, способная в короткие промежутки между периодами перманентной беременности добросовестно вести домашнее хозяйство. Поэтому на некоторых островах Океании лучшие шансы на удачное замужество до сих пор имеет женщина, которая может предъявить суженному пару-тройку веселых ребятишек, прижитых ею от друзей юности. А девственность там считается настолько странным явлением, что в отцовские обязанности входит дефлорация собственных дочерей. Избавим любимого зятя от грязной работы!
Хотя такой подход к выбору невесты и ее подготовке к супружеской жизни не являлся всеобщим. Некоторые индейские племена Северной Америки практиковали другой предсвадебный обычай. Великий и могучий охотник, гордость своего народа, проводил конкурс невест. Заветный приз в виде добытчика-мужа получала та скво, которой удавалось победить в забеге с тяжелым грузом на плечах. А дети - дело наживное. Главное добыть пищу и быстро донести до стойбища, пока не протухла. Надеемся, что широкое распространение среди населения прерий холодильной техники сделало отношение мужчин к женщинам более рыцарственным.
Западный культ девственности во многом опирается на христианскую традицию. Если православные именуют Марию Богородицей, то католики возносят молитвы Деве. Необходимость сочетания в одном лице материнских и девичьих черт породила серьезные богословские проблемы. Каким образом зачала Мария? На одном из великих соборов ответ был найден: дух святой оплодотворил жену плотника Иосифа (самого почитаемого рогоносца в мире, именно ему в католических странах возносят молитвы обманутые мужья) через ухо. Сексисткое ханжество удовлетворено, верующие мужчины могут требовать от женщин самого примерного поведения. Так поступали средневековые рыцари, о верности которых дамам сердца слагались легенды.
Вообще обычаи средневековых джентльменов отличались экстравагантностью. Дамой сердца обычно провозглашалась замужняя женщина. Именно ей, а не собственной супруге, посвящались победы на турнирах. А как же муж? Терпел, обычай есть обычай. Но, отправляясь в крестовый поход, он на всякий случай заказывал пояс целомудрия самой последней модели. При этом сам крестоносец отнюдь не соблюдал супружеской верности. На томном Востоке его, как правило, сопровождал целый гарем прекрасных туземок. Никакого равноправия! И подобное безобразие в Европе процветало вплоть до последнего времени.
После того, как огнестрельное оружие получило самое широкое распространение, рыцари сняли доспехи и превратились в джентльменов. Но их отношение к прекрасному полу не претерпело существенных изменений.
В истории Великобритании самая "джентльменская" эпоха пришлась на царствование королевы Виктории (1837 - 1901 г.г.). Мужчины-викторианцы прославились своим поистине уникальным ханжеством. Они "открыли" великий принцип тогдашней сексологии: женщина в отличие от мужчины не может испытывать оргазма, а потому леди вступает в постельные отношения с мужем только для продолжения рода. В результате по количеству проституток на душу населения викторианская Англия побила все рекорды. Женщины-простолюдинки, не получившие надлежащего образования, ублажали утомленных супружеской фригидностью джентльменов и сами, надеемся, испытывали скромные дамские радости.
Странно, что люди получившие классическое образование, могли внушать доверчивому населению подобные сведения о женской физиологии. Ведь еще персонажами древнегреческой мифологии было доказано, что женщины не только переживают оргазм, но и испытывают при этом удовольствие, интенсивность которого ровно в 9 раз превышает аналогичные мужские эмоции. Жил-был однажды мужчина по имени Тиресий. Как-то раз он имел несчастье спугнуть парочку змей, которые предавались супружеским радостям. В наказание Зевс превратил его в женщину, и в течение 7-и лет (пока бедолага опять не наткнулся-наткнулась на сластолюбивых пресмыкающихся) Тиресий мог сравнивать в свое удовольствие чувства, которые испытывает в интимные минуты противоположный пол. А когда впоследствии у самого Зевса с Герой возник спор по интересующему нас предмету, именно Тиресий был призван в качестве эксперта и дал соответствующее заключение. Нам кажется, что мифологический персонаж все-таки ближе к истине, чем "сексологи" викторианской эпохи.
К счастью, в XX веке женщины покончили с подобными безобразиями. Великая феминистская революция покончила (по крайней мере, на Западе) с ужасами сексплуатации. Теперь женщина может не обращать внимания на фигуру, не следить за модой и не тратиться на косметику. Правда, у нас в России такие взгляды еще не стали преобладающими. Наши дамы еще не потеряли веру в традиционные ценности межполовых отношений. Для счастья им нужно всего ничего: пожизненное заключение ... брака с хорошим мужчиной.
Важнейшее из искусств для нас - по-прежнему кино. Хотя компьютерные игры тоже со счетов сбрасывать не стоит...
Сегодня можно прослыть достаточно образованным в гуманитарных сферах человеком даже не посещая школьных уроков по литературе и истории. Если быть в курсе голливудских новинок, конечно. Что вы знаете о троянской войне? То, что показали нам режиссеры двух параллельно прошедших на наших экранах блокбастеров: Джон Кент Харрисон в "Елене троянской" (2003 год) и Вольфганг Петерсон в "Трое" (2004 год). Если представители старших поколений могли сравнить увиденное с текстами Гомера-Гнедича (большинство, конечно, довольствовалось прозаическими пересказами Куна или переложением для детей Тудоровской), то молодежь знает о приключениях Ахиллеса со товарищи исключительно благодаря харизме Брэда Питта. Разница весьма существенная.
Как уложить огромное по объему повествование в сюжет двухчасового фильма? Кое-чем пришлось пожертвовать. Для начала американские умельцы исключили всяческие "божества из машины". У Гомера весь ход боевых действий определяется олимпийскими стратегами. Две команды богов выступают за ахейцев и троянцев соответственно. В качестве арбитра, естественно, Зевс. Все злоключения греков происходят потому, что Фетида, мать Ахилла, умолила царя богов отомстить за унижение сына, а потому греки могут побеждать в отсутствие вождя мирмидонян только в то время, пока Гера (болеет за ахейцев) соблазняет своего грозного супруга. Олимпийские фанаты выскакивают на поле и участвуют в битве наравне со смертными. Противный Диомед даже ранит красавицу Афродиту! Почему ни один из режиссеров не воспользовался возможностями современной компьютерной техники и не изобразил баталий с применением боевых средств типа "огненная молния" - непонятно. Предельный реализм, долой сказку. Пусть зрители думают, что это иллюстрированная хроника наподобие "Перл-Харбора".
В батальном фильме динамичное развитие действия - превыше всего. Вот какой "сценарий" приводит русский переводчик "Илиады" Николай Гнедич в кратком содержании песен поэмы, пересказывая фабулу единоборства Менелая и Париса: "... до начала сражения Парис вызывает храбрейшего из ахеян; выходит Менелай; устрашенный Парис отступает, скоро, однако, порицаемый Гектором, он решается на единоборство, долженствующее положить конец брани, Гектор объявляет условия боя ... Менелай, согласясь на оные, требует, чтобы договор был освящен присутствием Приама. Воинства полагают оружия; с обеих сторон приготовляют жертвоприношения ... договор единоборства освящается жертвоприношением, которое совершается с обрядами и обыкновениями древности... Гектор с Одиссеем измеряют место для битвы, бросают жребий, кому прежде начать ее; Парис с Менелаем вооружаются, выходят, сражаются ...". Кстати, Менелай не был убит Гектором, как в кино, по Гомеру он благополучно дожил до "конского" вторжения в Трою, получил свою "благоверную", претерпел долгие мытарства по пути домой (из Малой Азии в Грецию через Египет!) и жил дольше своего старшего брата.
Представьте себе, если бы голливудская братия с точностью изображала все эти античные церемонии! Ведь у Гомера каждое боестолкновение предваряется обменом речами, которые способны усыпить любого зрителя. А вот Менелая в кино надо было убить из соображений сексистской политкорректности: негоже законному мужу противиться свободной воле свободной женщины в выборе половых партнеров. Патриархальные греки имели свои представления о справедливости.
В одном из интервью исполнитель роли Ахилла в "Трое" Брэд Питт сказал: "... консультанты по батальным сценам, конечно, поработали круче всех. Они придумали такие приемы! Изучили сцены сражений на античных вазах и разработали абсолютно уникальный боевой стиль. Когда Гектор и Ахилл сойдутся в решающем поединке - их бой никого не разочарует". И не разочаровал.
Как на самом деле сражались воины XIII - XII веков до нашей эры? Какие тактические приемы использовались полководцами тех времен? К сожалению, ни тексты Гомера, ни изображения на вазах не могут помочь ответить на эти вопросы.
Дело в том, что предполагаемый автор эпоса жил лет через 500 после описываемых им событий, да и наличие у него за плечами серьезного военного опыта вызывает сомнения. В результате поэт эпохи упадка (ко времени Гомера блестящая микенская цивилизация давно пала под ударами варваров-дорийцев) допускает забавные неточности: в числе орудий, используемых ахейскими и троянскими рыцарями, неоднократно упоминаются камни. То Гектора приложат булыжником, то Аякса. А упоминая одного из вождей греков, сказитель говорит о его роскошном полотняном (!) панцире. Бронзовое наступательное и оборонительное воинское снаряжение стоило бешеных денег (да и денег тогда полноценных не было, универсальной мерой стоимости служил скот), поэтому экипировку по образцу позднейших гоплитов могли позволить себе только герои уровня Ахилла-Гектора. Прочее войско, скорее всего, обходилось кожаными панцирями и щитами из дерева. Кстати, тогдашние маломощные луки (по-настоящему страшным оружием лук стал только в руках средневековых англичан) не могли бы причинить серьезного вреда защищенным металлом воинам.
Тактика использования стройной фаланги, ощетиненной копьями, также гораздо более позднее достижение военной мысли. В троянские времена бои велись между беспорядочными толпами, а вожди на колесницах устраивали показательные турниры перед началом сражения. Как и чем тогдашние вояки причиняли супостату телесные повреждения разной степени тяжести - также судить трудно. Но вот о чем можно сказать с уверенностью, так это о том, что упоминаемая в поэме (и фильмах) численность сражающихся армий сильно преувеличена. Тогдашня система снабжения войск, уровень развития транспортных коммуникаций просто не могли обеспечить концентрацию стотысячных масс на поле битвы. Так что батальные сцены "Трои" - плод фантазии авторов фильма. Настоящая хроника показала бы нам череду стычек небольших отрядов скверно экипированных и сплошь бородатых дикарей (попробуйте побриться бронзовым лезвием!).
Так что же такое троянская война - действительный эпизод мировой истории или плод воображения многих поколений рапсодов-режиссеров? Археология нам ничего сказать не может: дилетантизм Шлимана, который объявил приамовской Трою, существовавшую на 1000 лет раньше времен Агамемнона (копая вглубь, немец напрочь уничтожил все предыдущие слои), лишил ученых возможности изучения материальных следов того периода. Остаются скудные письменные источники. Цивилизованные хетты и египтяне вскользь упоминают о войнах с "народами моря", среди которых упоминаются и племена "аххиява". По пути в Египет (там варвары получили по заслугам, их полчища полегли в дельте Нила) они сокрушили несколько государств в Малой Азии. Традиционным союзником Хеттского государства как раз и была Троя. Так что на самом деле битва за прекрасную даму была просто небольшим эпизодом в действительно серьезной военной кампании. Почему спустя пятьсот лет в памяти греков осталась только битва за Илион? Это был пусть небольшой, но все же успешный фрагмент проигранной в целом войны. О катастрофе постарались забыть, зато небольшая победа была раздута до эпических размеров.
Так вот и делается история. Все знают про подвиг "Варяга", поэтому если сделать об этом мощный патриотический фильм - будущие поколения россиян и не вспомнят о Цусиме.
Один известный современный писатель, лауреат Нобелевской премии, как-то заметил, что наше время можно назвать эпохой ликвидации грамотности. Если это так, то понятно, почему литераторы сегодня все больше занимаются созданием сказок для взрослых. Читающая публика все больше напоминает первобытных людей, которые обожали слушать волшебные истории.
Литература вышла из сказки, к сказке она и возвращается. Если вспомнить первых профессиональных писателей Запада, то еще в эпоху античности они поставляли на "книжный" рынок органично переработанные варианты древних легенд и сказаний. Поэтика мифа, ограненная рационализмом древних греков и римлян, придает античной литературе тот неповторимый колорит, который заставляет возвращаться к творчеству Гомера и Овидия современных читателей. Однако формирующийся канон европейского романа постепенно начинал требовать от авторов соблюдения некоторой дозы правдоподобия при изложении самых невероятных историй.
Первый современный роман был создан во II веке нашей эры римским писателем Апулеем. Его "Золотой осел" был настолько популярен, что многочисленные рукописи романа пережили мрачное средневековье и уже в новое время вдохновляли европейских авторов на создание рассказов об эротических похождениях бесшабашных героев. Кстати, если бы Пушкин не читал Апулея, русская литература, возможно, не досчиталась бы "Гавриилиады".
История, рассказанная в "Золотом осле", неприхотлива: молодой повеса Луций завел интрижку со смазливой девицей. На его беду дамочка совмещала любовные похождения с колдовством, а потому шутки ради превратила юношу в осла, который в соответствии с представлениями многих народов считается воплощением похоти. Многочисленные приключения, как приятные (нетрадиционный секс пользовался популярностью среди римских матрон) так и не очень (до изобретения автотранспорта должно было пройти еще почти 2 тысячи лет), закалили характер героя, и после завершения метаморфозы древнеримское общество получило в свое распоряжение полноценного гражданина. Вот и говорите после этого, что лучшая школа жизни - армия.
Сказочная история, обрамленная убедительным описанием жизни и нравов античного общества, стала настоящим образцом для всех авторов, работающих в жанре сказки для взрослых.
На смену рационализму XIX века пришло новое мифологическое мышление века XX. Литература откликнулась на потребность читателей, которые устали от ужасов рыночной экономики и экспериментов политических маньяков. Бежать, уснуть, превратиться! Герой знаменитого рассказа Франца Кафки коммивояжер Грегор Замза, проснувшись однажды утром, обнаружил, что он у себя в постели превратился в страшное насекомое. Заботливые родственники вначале ухаживают за несчастным Грегором, но постепенно жизнь в одной квартире с огромным тараканом начинает их угнетать. Финал трагичен: молодой человек гибнет от ран, пробивших его чудесный хитиновый панцирь. Осатаневшие родители просто начали бросать в своего отпрыска первыми попавшимися под руку предметами. Фирменный кафкианский кошмар создается при помощи максимальной убедительности невероятного происшествия. Невыносимая пошлость бытия буквально душит героев произведений мрачного пражского гения.
У литераторов советской России тараканьи метаморфозы также пользовались популярностью. Намек Осипа Мандельштама на "тараканьи усищи" вождя народов стоили поэту жизни, да и весельчаку Корнею Чуковскому пришлось долго доказывать, что его сказка про тараканище не содержит завуалированных призывов к развертыванию контрреволюционной деятельности. Намеки на то, что коммунистический муравейник на самом деле живет по тараканьим законам, воспринимались наверху очень болезненно.
Современное постиндустриальное общество изобрело собственные приемы воздействия на граждан: промывка мозгов при помощи СМИ и PR-технологий сделала свое дело. Граждане "самой читающей страны", воспитанные в школе на лучших образцах реалистической литературы, с удовольствием потребляют духовную жвачку современной сказочной литературы. Истории в жанре "фэнтези" пользуются бешеной популярностью. Колдуны, маги, тролли, поттеры и прочая нечисть, пришли на смену детям капитанов Гранта и Шмидта, Ихтиандру и Шерлоку Холмсу. Ослабленный такой диетой интеллектуальный иммунитет спокойно воспринимает астрологические прогнозы и предвыборные обещания. Но и серьезная литература постмодернистской формации не может оставить без ответа потребность читателей в бегстве от опостылевшей действительности.
В этом году российские читатели смогли познакомиться с очередным романом знаменитого американского писателя Пола Остера "Мистер Вертиго". Представьте себе Питера Пэна и Гекльберри Финна в одном лице, получится Уолтер Роули - герой невероятной истории, рассказанной Остером. 1924 год. В США свирепствует сухой закон, надвигается Великая депрессия. Таинственный выходец из Венгрии мастер Иегуда (чем-то он напоминает Вечного Жида) подбирает на улицах Сент-Луиса малолетнего бродяжку и берет к себе в ученики. Перед мальчишкой поставлена сложная задача: за три года он должен освоить искусство левитации. Изнурительные упражнения, напоминающие инициацию начинающего йога, делают свое дело. В течение нескольких лет чудо-мальчик, способный парить в воздухе и ходить по воде аки посуху собирает полные залы восхищенных зрителей. Но, оказывается, что половое созревание отражается не только на вокальных способностях молодежи. Бывший вундеркинд расстается со славой и проживает долгую и тяжелую жизнь. И вот на старости лет он встречается с хулиганистым восьмилетним мальчишкой. Что-то в нем есть... Летать может каждый.
Старинные сказки, дошедшие до нас из глубины веков, не так просты, как это может показаться при прочтении адаптированных для детского восприятия текстов. Все, к примеру, знают о том, что Спящая красавица ждала своего принца, лежа в хрустальном гробу. Вы не задумывались над тем, чем она занималась по ночам, и почему губки у нее сохраняли алый цвет, несмотря на общую бледность лица? Современная английская писательница Анджела Картер не привыкла оставлять такие вопросы без ответов. Вышедший в этом году на русском языке сборник ее рассказов под названием "Кровавая комната" представляет собой постмодернистскую переработку сказок Шарля Перро. Современный читатель, для которого Кот в сапогах, Красная шапочка и Дракула - герои в равной степени фольклорные, с удовольствие воспринимает такие литературные игры.
Ложно-готический стиль Анджелы Картер поначалу вводит в заблуждение: "Одетая в старинный венчальный наряд, прекрасная королева вампиров, в полном одиночестве восседает в своем темном, огромном доме под присмотром безумных и ужасных предков, глядящих на нее с портретов, и каждый из них продлевает через нее свое мрачное посмертное существование; она раскладывает карты Таро, неустанно выстраивая созвездие возможностей, как будто случайное выпадение карт может разом вырвать ее из этой холодной комнаты, стереть вековую печаль той, которая воплощает в себе одновременно смерть и деву".
Принц этой спящей (днем) красавицы мчится навстречу своей судьбе верхом на велосипеде. Роковой поцелуй, правда, приводит совсем к другим последствиям, чем в классической сказке. И настоящий ужас ожидает младого героя на фронтах мировой войны.
Красная шапочка на самом деле была очень практичной девочкой. Выходя в темный лес, населенный стаями волков-оборотней, она не забывает в корзинку с пирожками положить длинный охотничий нож, острый, как бритва. Горе старой голодной волчице, которая попадается навстречу внучке, спешащей к больной бабушке, она лишается передней лапы и с воем уползает в чащу. А потом классический вопрос: "Бабушка, почему у тебя такие большие руки?" Вернее, рука, потому что вторая куда-то подевалась... Доблестные охотники поступают с бабушкой как положено: серебряная пуля и осиновый кол в сердце. А предприимчивая девочка будет дожидаться своего принца на освободившейся от пенсионерки жилплощади. В доказательство правдивости печальной истории она демонстрирует всем желающим отрубленную старушечью руку.
На наших глазах трансформации подвергаются уже не герои, а сам сказочный жанр. Прямолинейная дидактика заменяется тонкой игрой со смыслами, традиционный хэппи энд трансформируется в открытые неоднозначные концовки, каждая сюжетная линия имеет свой подтекст. Теперь можно пожалеть даже такого жуткого злодея, как барон Синяя борода. Он, конечно, садист, но такую тещу и злейшему врагу не пожелаешь! Муж будущей невесты маркиза Карабаса импотент и скряга, но тактика Кота в сапогах все равно противоречит нормам общепринятой морали. Сверхзадача современной качественной сказочки для взрослых не в том, чтобы заполнить свободное время читателя бессмысленными похождениями мохноногих хоббитов, норовящих вставить острие волшебного меча в очередное магическое кольцо, а в том, чтобы конкретные моральные дихотомии, пусть даже и в чудесном антураже, подтолкнули к размышлениям о смысле жизни самые замшелые мозги. Быль становится сказкой.
Людей издавна интересовал феномен сновидения: что на самом деле происходит с человеком в то время, когда его сознание отключается, где в это время находится его душа. И вообще как отличить явь от сна, не является ли так называемая действительность чьей-то дремотной грезой? С этой точки зрения художественную литературу можно рассматривать как коллективный сон человечества.
Первобытный человек, носитель мифологического мировоззрения, вообще не отличал сон от яви. Знаменитый английский антрополог XIX века Джеймс Джордж Фрэзер в своем монументальном труде "Золотая ветвь" приводит по этому поводу любопытные сведения. Например, бразильские индейцы считали, что душа погруженного в сон человека на самом деле покидает тело и посещает те места, совершает те действия, которые видит спящий. Поэтому индейцы часто рассказывают самые невероятные истории, выдавая их за правду. А европейцы считают их лгунами, хотя на самом деле коренные американцы глубоко убеждены в правдивости своих рассказов. Так вот и зарождается художественная литература.
Со временем люди перестали относиться к феномену сновидения столь легкомысленно. Были разработаны серьезные теории, увязывавшие способность человека грезить с закрытыми глазами и отключенным сознанием с теми или иными религиозными и философскими концепциями. В китайском средневековом трактате мудрец Чжуан Цзы рассказывает притчу о философе, которому снится, что на самом деле он бабочка, которой в свою очередь снится, что она философ. Кто кому снится, и просыпаемся ли мы вообще - понять в принципе невозможно. Литература следует философии. В классическом китайском романе XVII века "Сон в красном тереме", который написал Цао Сюэцинь, приводится описание множества снов. Они производят особенно сильное впечатление, так как автор не сообщает нам, что это сновидения, и читатель думает, что речь идет о яви, пока из текста не становится ясным, что спящий просыпается. Текст читается как фантастический роман. Китайской классике, строго говоря, неизвестен такой жанр, как фантастика, поэтому там все романы в чем-то фантастические (за эту мысль мы благодарны Борхесу).
Индия пошла дальше Китая. Там вообще считают, что все события мировой истории - продукт бодрствования Брахмы, творца вселенной. А когда создатель засыпает - наступает конец света. Новый день Брахмы соответствует очередному историческому этапу. Европейские гностики были настолько очарованы этой идеей, что разработали фантасмагорическую теорию о том, как различные божественные эманации снятся друг другу, а сном самой низшей из них и является наша вселенная. Возмущенные христианские ортодоксы с огромным удовольствие сжигали на кострах таких фантазеров.
Современный европейский роман завершил жанровую кристаллизацию в XIX веке. Эпоха рационализма и тогдашний уровень научных знаний наложил, естественно, свой отпечаток на творческие методы великих реалистов. Описания сновидений героев использовались только как вспомогательный элемент в целостной мозаике реалистического повествования. Типичный пример - знаменитые сны Веры Павловны. Хотя тот же Достоевский в финале "Преступления и наказания" использует прием, сходный с тем, который применялся автором "Сна в красном тереме". Вспоминается и знаменитая история с поэмой Кольриджа "Кубла-хан", которая целиком приснилась автору, а он не успел записать текст до конца, потому что его прервал назойливый посетитель. Конечно, были еще Эдгар По, де Куинси (правда, он описывал сны курильщика опиума), но их творчество лежало в стороне от магистрального направления тогдашней литературы. А в начале века XX миру явился Фрейд (именно с 900-х годов его работы стали известны широкому кругу читателей) и все перевернул. В том числе и литературные каноны.
Мы не знаем, изучал ли великий пражанин Франц Кафка труды знаменитого венца Зигмунда Фрейда. Нам кажется, что это маловероятно (великий писатель умер в 1924 году, когда слава отца психоанализа только еще набирала силу). Тем примечательнее то, что два гения параллельно отразили в своем творчестве новую культурную доминанту: сновидение следует рассматривать не как побочный продукт жизнедеятельности, а как важнейшую составляющую человеческой психики в целом. О "Процессе" и "Замке" - двух лучших романах Кафки - написаны горы научной литературы. Какие только трактовки не предлагаются исследователями, сколько намеков и аллюзий выискивают авторы филологических диссертаций в этих текстах! Нам кажется, что все-таки не стоит поверять творчество алгеброй. Даже самый сложный текст нужно воспринимать достаточно цельно: только тогда возникает чистое читательское удовольствие. А потому романы Кафки нам представляются самым обычным кошмаром, материализовавшимся на книжных страницах. Но дело в том, что кошмары эти снились гению, а потому воздействие подобных текстов на психику впечатлительного читателя можно сравнить с бомбежкой средних масштабов. Казалось бы, написано очень незатейливо: лексика аскетичная, фразы конструируются достаточно просто, откуда же берется ощущение душного кошмарного сна? Герой ходит по кругу, сон не кончается, и постепенно создается впечатление, что выход один - смерть. Недаром "Процесс" заканчивается казнью, описанной так буднично и страшно, как это может привидеться только в кошмарном сне.
Успешно пройдя искус французского нового романа в 50-х и латиноамериканского магического реализма 70-х, мировая литература в конце прошлого века стала немного проще, доступней для рядового читателя. Пришлась ко двору и кафкианская простота, но тенденция сближения элитарной и массовой культуры не позволяет современному автору стремиться к той безысходности, которой наполнены книги великого жителя Праги.
Англичанин Роберт Ирвин выпустил 1983 году роман "Арабский кошмар" (в России книга вышла в 2000 году, с тех пор издавалась неоднократно), который мгновенно стал международным бестселлером. Автор - серьезный ученый-арабист, выпустивший несколько научных работ - создал книгу, в которой колорит "Тысячи и одной ночи" органично сочетается с самой современной литературной техникой. Искусно нанизанные одна на другую историю (читателю со стажем этот прием напомнит незабвенную "Рукопись, найденную в Сарагосе" Потоцкого) завораживают изобретательностью сюжетов настолько, что читатель не сразу начинает ощущать пародийный подтекст, тонкую издевку над приемами психоанализа. Кажется, нельзя найти ни одного расхожего представления о психике человека, которое не стало бы объектом "стеба" ироничного автора. Финал романа напоминает все ту же притчу о философе и бабочке: читатель не может понять, кто из героев кому приснился, и закончился ли на самом деле Арабский Кошмар, от которого страдали жители средневекового Каира.
Сербский писатель Милорад Павич, выпустив в 1989 году роман "Хазарский словарь", по всем параметрам превзошел своего британского коллегу. Если книга Ирвина воспринимается как милый, тщательно выполненный литературный пустячок, то роман балканского автора критика единодушно назвала лучшим произведением мировой литературы конца XX века. В России она выдержала уже с десяток изданий и пользуется неизменной популярностью у читателей. Это действительно словарь, посвященный истории исчезнувшего народа - хазар. Тонкая стилизация под научные (или псевдонаучные) энциклопедические статьи постепенно начинает перерастать в цепочку историй, представляющих собой пересказ сновидений многочисленных героев, в которых происходит постоянное смещение временных и пространственных слоев. Хазарской принцессе снится, что она в облике мужчины живет в современной Европе. Герои средневековых межконфессиональных баталий в своих снах идут на встречных курсах, которые должны в точке пересечения завершиться смертельным поединком. Абсолютно бредовые, невероятные истории завораживают читателя, ведь автор - просто потрясающий рассказчик. По большому счету мировая литература за всю свою историю в самом главном ничуть не изменилась. Когда-то бродячий сказитель травил изумленным слушателям байки о троянской войне, а сегодня мы с экрана компьютера считываем подобные истории в исполнении современного аэда. Причем самых талантливых рассказчиков по-прежнему надо искать на Балканах.
Ничто не остается безнаказанным. В начале XX века один австрийский врач изменил основы современной культуры, создал настоящую мифологию современного западного человека. А к концу этого века он сам стал мифологическим персонажем. Англичанин Д.М. Томас в 1994 году выпустил роман "Вкушая Павлову" (у нас книга вышла в 2003 году), который на первый взгляд представляет собой стилизованную биографию Фрейда. Но это только на первый взгляд. На самом деле автор предпринял попытку подвергнуть психоанализу его создателя! Опираясь на реальные события из жизни великого ученого, Томас пытается представить, какие сны снились Фрейду. Перед нами проходит цепочка сновидений, в которых наружу вырываются самые заветные сексуальные порывы доктора Фрейда (в быту он, кстати, был добропорядочный семьянин). А потом умирающий психоаналитик (рассказ ведется от его лица) сам изучает свои сновидения, пытается дать им оценку. Его дочь Анна пытается помочь в этом отцу. Нам сложно оценить профессиональный уровень такого сеанса психоанализа, но с художественной точки зрения текст заслуживает самых высоких оценок. Грань, отделяющая биографическую канву от авторского вымысла, настолько тонка, что начинаешь верить в то, что Фрейд был именно таким, каким показал нам его автор. Как любят говорить философы, литература и психоанализ прошли через стадию диалектических противоречий и слились, наконец, в процессе художественного синтеза. Чжуан Цзы был прав.
О том, что в области балета и в освоении космических просторов мы до сих пор (пусть на полшага) впереди планеты всей, знает каждый россиянин. А вот отечественная индустрия развлечений, в том числе и фантастическая литература, выходит на передовые рубежи только сегодня.
Мы привыкли гордиться могучей русской литературой, но скажите, часто ли ваша рука тянется к томикам Толстого и Достоевского, ведь хочется чего-нибудь полегче... В век технического прогресса серьезную долю развлекательного сектора книжного рынка стала занимать фантастика. Уже несколько десятилетий поклонники легкого жанра делятся на "детективщиков" и "фантастоманов". Сегодня вопрос стоит так: Акунин или Лукьяненко, а раньше выбор пролегал в другой плоскости: Запад или Восток.
Идеологические шоры советских времен устанавливали весьма жесткие рамки, в конечном итоге именно политика партии определяла, какое будущее нас ожидает, и фантазировать на подобные темы было весьма сложно. Мы, конечно, обожали сначала Беляева, а затем и Стругацких. Творчество идеологически выдержанных Ефремова и Казанцева навевало невыносимую скуку. Тем выше ценились немногочисленные западные авторы, которые печатались советскими издательствами. Азимов, Брэдбери, Саймак, Кларк, Шекли - вот пантеон литературной славы многих старшеклассников и студентов 60-х - 70-х годов. На дворе рыночные отношения. Никакой цензуры, наоборот, сплошной идеологический плюрализм. Поток переводной литературы захлестнул книжные прилавки. Крупные издательства печатают сотни наименований, в том числе и фантастических переводных произведений. Возьми в руки книгу, ощути сладость ностальгических воспоминаний!
Одним из "отцов-основателей" американской фантастики большинство российских поклонников жанра считают Роберта Хайнлайна. С хронологической точки зрения это не совсем верно, достаточно назвать имена Эдмунда Гамильтона, "дока" Смита, Лестера Дель Рея и многих других (вспомним и марсианский цикл Берроуза), кто заполнял страницы специализированных журналов задолго до Хайналайна. Но именно автор "Пасынков вселенной" создал каноны жанра, которые можно считать незыблемыми до сих пор, несмотря на многочисленные кризисы, абортирующие на прилавки книжных магазинов сотни романов в стиле "новая волна", киберпанк и фэнтези. В советское время произведения мэтра фактически не издавались ("проскакивали" только отдельные рассказы в антологиях). И только с конца 80-х любители космических одиссей и опер смогли понять, как много они потеряли из-за того, что в возрасте 12 - 18 лет были лишены доступа к текстам великого американца. Что больше всего привлекает в книгах Хайнлайна - так это ощущение удивительной цельности, несколько наивной чистоты помыслов, ясности целеполагания, веры в силу человека, помноженной на возможности научного прогресса. Плюс завидное умение лихо закрутить сюжет. Скажите, что еще нужно молодому человеку, особенно мужчине? При этом романы Хайнлайна чрезвычайно идеологизированы (в поздних вещах писатель скатился к откровенной дидактике). Те, кто не читал его произведений, могут получить представление о хайнлайновской философии, посмотрев блокбастер "Звездный десант", поставленный по его роману. Сумасшедший напор и абсолютная уверенность в своей правоте иногда просто пугают. Таково американское видение мира, и именно носители подобного мировоззрения в нашем мире господствуют. Интересно, чего можно ждать от воспитанных на подобных образцах самых новых русских? Ответ: ничего неожиданного. Мы это уже проходили. Ведь у нас был собственный Хайнлайн. Звали его Александр Беляев. Сходство мировоззренческих взглядов двух писателей просто удивительно! Перечитайте, например, "Продавца воздуха", "Звезду КЭЦ" или "Подводных земледельцев". Тот же самый подход: человек, вооруженный верой в собственную правоту, которая опирается на самую передовую систему ценностей (неважно, что это: идеалы свободного предпринимательства или стремление построить бесклассовое общество) и самые прогрессивные технологии, свернет горы. Нет таких крепостей, которые бы не взяли большевики (или ковбои). Может быть, потому книги Хайнлайна у нас и не издавались, что его место уже было занято.
Сегодня на прилавках магазинов фанаты фантастики могут обнаружить произведения Мюррея Лейнстера. Имя до боли знакомое любителям космического жанра со стажем. Если соперничество Беляева с Хайнлайном проводилось, если можно так сказать, заочно, то в случае с Лейнстером нужно говорить о самом настоящем идеологическом противостоянии советской и американской фантастики. В самом конце 50-х годов прошлого века признанный корифей нашей сайенс-фикшн Иван Ефремов выпустил небольшую повесть "Сердце змеи", причем в предисловии было сказано, что создание сего произведения было вызвано желанием автора ответить американскому писателю Лейнстеру, чья повесть "Первый контакт" попалась на глаза самому прогрессивному писателю от футурологии. Сюжет обеих вещей сходен: в безднах космоса происходит встреча земного звездолета с инопланетным кораблем. У американца главный герой - капитан нашего корабля озабочен проблемой, каким образом не позволить неведомым чужакам вычислить координаты родной планеты, ведь, не дай Бог, сядут на хвост, да и завоюют мимоходом. Космический ковбой готов расстрелять судно инопланетян. Да и у себя в трюме держит на всякий случай атомную бомбу. В любой момент готовы земляне повторить подвиг "Варяга". Очень нервная штучка получилась. Коммунист-гуманист Ефремов не согласен с таким подходом. Не могут цивилизации будущего, которые, естественно, шли по пути, предсказанному Марксом и Лениным, вести себя таким варварским образом. Его космонавты-большевики даже и не думают в аналогичной ситуации держать палец на красной кнопке. Вместо этого они устраивают настоящий космический стриптиз, демонстрируя изумленным инопланетянам прекрасные обнаженные тела космонавта и космонавтки. Проникшись уважением к идеальным пропорциям тел носителей самой передовой идеологии, обалдевшие чужаки устраивают точно такое же шоу и, просветленные, удаляются восвояси. Такая вот космическая эротика. Вспомнив об этой истории, ни один любитель фантастики не устоит перед искушением купить книгу Лейнстера. В результате он получит несколько весьма средненьких романов из числа тех, что конвейерным способом выпускались американской литературной индустрией на протяжении нескольких десятилетий. Впрочем, о действительном качестве зарубежной книжной продукции мы в полной мере судить не можем. Между русскоязычным читателем и англоязычным автором стоит зловещая фигура переводчика.
"Джейни лежала на животе подобно круглой зубочистке". Это цитата из романа еще одного классика американской фантастики Теодора Старджона "Больше, чем человек", получившего в 1954 году международную фантастическую премию и выпущенного в 2003 году тем же издательством "Аст". Вот пример того, как идиот-переводчик мимоходом создает абсурдистский шедевр, достойный пера Хармса. Старджону еще повезло, основные сюжетные повороты его романов на русском языке вполне доступны человеку со средними интеллектуальными способностями, а вот чудесные романы Ларри Найвена из серии "Мир-кольцо" настолько изуродованы "знатоками" английского из "Аста", что прочтению в принципе не поддаются. И куда только смотрит общество защиты прав потребителя! А ведь были же времена! В 1973 году на русском языке был опубликован роман Холла Клемента "Экспедиция тяготения", произведший фурор среди любителей фантастики. Это был настоящий шедевр, сочетающий лучшие традиции популяризаторской школы имени Жюля Верна с отточенным мастерством по части построения сюжета. Недавно в России вышел толстенный сборник произведений того же автора. Вроде бы то же самое, а впечатление гораздо слабее. Что это, аберрация ностальгического восприятия? Нет, все дело в том, что в качестве переводчиков "советского" Клемента выступали братья Стругацкие (под псевдонимом, естественно). Кое-кто подозревает, что мэтры при этом слегка "улучшили" роман весьма среднего заморского автора. С этим можно согласиться, если сравнить роман англичанина Джона Уиндема "День триффидов" (в советское время - то же впечатление, что и от книги Клемента, перевод Стругацких) с его произведениями, которые в огромных количествах издаются сейчас. Если не знать подоплеки, то просто не веришь, каким образом автор достаточно посредственных произведений умудрился в свое время выдать на гора шедевр. Печальная картина получается: книг много, рецензии завлекательные, имена известные, но лучше взять в руки то немногое, что с любовью отбиралось и переводилось в годы застоя, и в очередной раз перечитать. Или обратиться к книгам новых российских корифеев жанра: Громову, Дивову, Калугину, тому же Лукьяненко.
© Сергей Ю. Кравченко, 2006-2024.
© Сетевая Словесность, 2006-2024.
| НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
 |
| Айдар Сахибзадинов. Жена [Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...] Владимир Алейников. Пуговица [Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...] Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..." ["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...] Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа [я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...] Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки [где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...] Джон Бердетт. Поехавший на Восток. [Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...] Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём [В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...] Владимир Спектор. Четыре рецензии [О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.] Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! [Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...] Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... [Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...] Анна Аликевич. Тайный сад [Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...] |
| X |
Титульная страница
Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
