Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


     
П
О
И
С
К

Словесность




ОРАНЖЕВЫЙ ЧЕТВЕРГ


Куда делся четверг?

Никак в толк не возьму, как могло такое случиться. Всегда знаю точно день недели и дату. Вчера было тринадцатое и среда, значит... Смотрю: пятница и пятнадцатое. Может, что-то случилось? В интернете пошарил: пятница и пятнадцатое. Куда делся четверг? Куда делось четырнадцатое? Может, что-то случилось не с компьютером и не со временем, а со мной? Мало ли. О потере памяти столько писали. Никто не застрахован. Что было вчера, помню прекрасно. Тем более, ничего необычного не было вовсе.

Время - материя темная. Может, четырнадцатого в четверг время змеино кожу меняло? Или что-то подобное. А новая маловата: один день не влезает, приходится жертвовать.

Что про-и-зо-шло?

Где мой четверг?!

Мельница богов четверг мой смолола?!

Тогда хоть муку в сосуде погребальном отдайте!

Почему случилось? Или - за что? Можно бесконечно гадать. Но если не случайность, а наказание, не обрыв - звено в причинно-следственной кутерьме, то, нечего хитрить, наверняка знаю за что. Спокойная жизнь убаюкала. Страх исчез. За это и отнят день жизни. Не наказание даже - предупреждение.

Мысли мыслями, потеря потерей, а есть захотелось. Сказок о потерянном времени наслушался досыта. Пошел на кухню, разбил два яйца в шипящую сковородку. Один желток расплескал, другой для разнообразия пощадил. Слегка посолил. И - чуточку сладкой паприки. Красиво. Бело-желто, даже бело-оранжево. И шафранно. Словно на море закат.

Куда делся четверг? Может, во времени есть нечто похожее на воздушные ямы, в которые самолеты проваливаются, обрывисто над землей зависая? А может, четверг исчез, потому что четырнадцатого произошло из ряда вон нечто, которое в руки мне не далось? Был четверг, но забылся, исчез - чтобы повторить не хотелось, не соблазняло привычный круг разорвать, вырваться в иное, так сказать, измерение. Новый вкус новой жизни: новые звуки, новые впечатления, новые люди.

А в пятницу те же старые ноты, те же пейзажи, тем более, люди. Вот, кажется, уникум, и ест, и пьет не так, как другие, и стихи без точек и запятых не рифмует, а заснул - и как все, сопит, храпит и ворочается, когда скверное снится.

Или пропащий четверг - воздуха пузырек в воде закипающей. Хорошо, чтобы лопнул - и мысль о четверге отвязалась. Путаюсь, думать больше о нем я не могу. Но я - пленник мысли о четверге, а она - пленница четверга, исчезнувшего из жизни моей в наказание: мол, мучительно ход времени воспринимаю, пытаюсь не остановить его, нет, мой грех ужасней: желаю вспять повернуть, чтобы солнце вставало на западе, а на востоке за море уходило. Полагаю, не по преступлению кара, мука - не по греху. Но меру и времени ход не я определяю.

Может, кому-то пропажа - в конце концов, не нос с лица исчез, в безвременье провалился - может показаться событием заурядным. Всё на свете ломается. Вот и мое время сломалось. Возможно, с другими такое происходит нередко, потому и привыкли. Со мной в первый раз. Верил в незыблемость постулата непрерывности времени. И в вере разочаровываться мне не охота. Потому и пытаюсь во всем разобраться.

Нынче в ночь, получается, с тринадцатого на пятнадцатое, на пятницу со среды, сон мне приснился. Сон - дело частое. Но чтобы запомнился - из редчайших редчайшее. Может, и не случайно. Намек на пропажу четырнадцатого, на исчезновение четверга? Сон скверный, однако.

В руках у меня нечто желтого цвета. Почему желтого? Сон! И это желтое, на ладони моей помещающееся, не предмет - но живое, не просто живое - ребенок!

На ладони. Желтое. И - ребенок. Сущая чепуха.

Но это знаю в пятницу и пятнадцатого. А сон? С тринадцатого, со среды на пятнадцатое и на пятницу. В эту невозможно длинную ночь желтое живое дите на ладони. Как все дети, вертится, крутится, норовит с ладони свалиться. Что делать, не знаю. Привязать? Чем? Нельзя ребенка привязывать. Оградить? Как? Крючу пальцы в виде ограды. Но он норовит через ограду перекатиться. Ходить, наверное, не умеет. Ног его я не вижу.

Во сне информация весьма ограничена. Что увидел-запомнил, то и видишь-и-помнишь. Страницу назад не листнешь. Еще форма ребенка, напомню: желтого, на ладони, вроде как телефон, как раз под ладонь не слишком большую. Точь-в-точь моя.

Самое скверное - почему бы вовремя не проснуться! - как ни балансировал, пытаясь скрюченно удержать, как ни старался, он выскочил. Поднимаю, прижимаю к уху - биение сердца услышать, совсем ничего. Было ли раньше? Пока не соскочил, я ведь не слушал. Может, и не было сердца, а если и было, не билось.

Тогда почему же он дергался? Почему соскочил? Поднимаю, держу. Если в руке моей телефон, пусть и жутко желтого цвета, надо звонить. Скорую вызвать. Немедленно. Но это не телефон. Это желтый ребенок.

Кричу, чтобы вызвали скорую. Кто-то рядом. Не просто кто-то - знакомый. Кто именно, мне не вспомнить. Никак. Пытался - не вышло. Скорую! Молчит. Не вызывает. Разве такое возможно, просят скорую вызвать, а ты ни с места, ни звука! Абсурд. Как и то, что сквозь скрюченные пальцы он проскочил, оказавшись желтым ребенком, у которого сердце не бьется, и, что вовсе не ясно, было ли, а если было, то билось сердце или не билось?


Чего же хочу я? Чего?!

Что же произошло четырнадцатого в четверг, что вызвало такой сон? Что же случилось? Мучить память наверняка бесполезно. Пытался разными ассоциациями себя на след навести, но - мимо, ни ключа, ни отмычки. Думаю, если день этот был, то прошел необычно. По этой причине из общего времени выпал. Но, даже выпав, не мог не быть следствием, а также причиной. Ведь только смерть цепь разрывает, а в пропавший четверг я не умер, в пятницу чуть позже обычного ошарашенный сном о желтом ребенке проснулся.

На невидимом четверге, сознанию не доступном, я наверняка оставил следы, оттиски мыслей, сходных с отпечатками пальцев на чем-то стеклянном, где они видны особо отчетливо. Так что, если в собственных мыслях и ощущениях я заплутаю и дороги назад не найду, меня по этим отпечаткам отыщут или же опознают.

Какой смысл искать в пустоте исчезнувший день? Днем больше, днем меньше. Но если в жизни моей дня этого не было, то в ней была смерть. Чего быть не может никак. Нельзя на день умереть. Словно взять отпуск - по лесу побродить или в море скупаться. Четверг необходимо чем-то наполнить, чтобы с одной стороны жизни на другую переместиться, из одной части перебраться в другую, не свалившись в реку, в горную бездну, среди жизни не умерев.

Этот четверг я обязан найти. Иначе цепь жизни прервется. Должен взять свою жизнь в свои руки. Пусть даже - выдуть мыльный пузырь. Самому выдуть и проткнуть самому. И он мелко радужно на моих собственных глазах разлетится. По мосту радужных сущностей иллюзорных пройти, счастливо бездну минуя, в ров не свалившись, пройти, чтобы восторженно на другой стороне себя обрести.

Самого себя в смертельную тоску и скуку вгоняя, я рассуждал, пытаясь исчезновение осознать. Вдруг осенило. А если не наказание - дар, который почти проворонил. Никаких скверных причин, никаких гнусных следствий. Никакого провала и бездны. Восхитительный этот четверг мне дарован - заполнить, чем пожелаю. За заслуги или авансом. Даже если дар дьявола - ничего взамен не потребовал. Не должен ничего никому! Дары не оплачивают ни жизнью, ни смертью. Четверг - дар, кусок времени, в котором всё, чего я желаю.

Не упустить! Пустяками не искуситься! Чтоб об упущенном остальные дни жизни мне не жалеть!

Чего же хочу я? Чего?!

Единственный шанс. Другого не будет. Карт-бланш. Счастливый шанс и безумное искушение. Что ни случись, или лучше в активном залоге, что ни содею, проснусь я живым. Рисковать можно по полной, хотя это не слишком достойно.

Чего же хочу я? Чего?!

Не всё же мне жить-поживать, друзей неверных да врагов искренних наживать.

Время - субстанция иррациональная, даже всесильной математике не слишком подвластная.

Жизнь больше смерти, потому что ее в себе заключает. И смерть больше жизни, потому что ее в себе заключает.

Вот и решай уравнение, вот и выравнивай!

Что такое исчезнувший день? Бессмыслица, несуразица, мираж, вязкое марево, Летучий голландец, в облаках, словно дымный гекзаметр немой, белопенно плывущий.

Исчезнувший день невозможен, как смерть без жизни или без смерти жизнь. Исчезнувший день есть провал и изъятие: провал в жизни, изъятие смерти. Исчезнувший день - исчезновенье всего: того, что будет и было, всего, языка в том числе из жизни моей извлечение! Каким же образом мне общаться с предками и потомками? Ладно уж современники, мы друг другу и так надоели.

Время распалось, время рассыпалось. Огрызки, ошметки, обломки. Звезды в тарелке рас-сып-ча-ты-е!

Щёлк! Дверь защелкнется, и зубами волчьих щенков тавтологично защелкает безнадежность.

Если представить, что я в четырнадцатое в четверг попаду, то до неузнаваемости изменюсь. Но это меня не волнует. Даже если кого-то там встречу, всё равно друг друга мы не узнаем.

Другое тут: я стану не-я. Что уж предки-потомки, язык. Как с самим собою общаться? Просыпаешься: "Доброе утро. Разрешите представиться".

Как жить со свалившимся на меня четвергом, который в скособоченных скобках будет торчать, непонятно. Ясно, забыть его никогда не сумею. Даже если мудрец теории струн, всё на свете тщащийся связать и объяснить, всё до последнего всхлипа сообщит о природе моего четверга, в пучинах исчезнувшего под звуки дрожащих во времени струн, зыбкий смычок которых коснулся.

Скрипки, альты, басы сольются в звучании, которое, возносясь, ничего не объясняя, всё в свет обратит, объяснение обесценив, сделав его бесполезным.


Сочиню себе остров

Зачем мучиться с этим днем? Пропал, и пропал. Исчез, и исчез. Но возражение: вдруг именно там, в четверге, безвестно пропавшем, летает та бабочка, которая жизнь мою переменит. Не найду пропажу - всё время, определенное для жизни моей, буду блуждать, себя в кромешности невыносимой отыскивая.

- Где ты?

- Ты где? - Эхо ответит.

Странный четверг меня отрицает. Может, самое лучшее, что могу сделать, его подвергнуть обструкции? Или нет, пожалуй, иначе. Если четверг явил власть надо мной, то я день жизни себе сочиню. Помнится, один заключенный на стенах камеры портреты развесил и сочинил себе с ними жизнь, что побегом в вечность назвали. А я один день не осилю? Людей можно не вписывать: погода скверная, из дома не выйду, никого к себе не приглашу. Сочинив, день проживу. С какой стати куском жизни делиться?! Неведомо с кем! И так мало осталось! Говорят, всё впереди. Пусть бы и так. Но сколько бы ни было, всё равно очень мало осталось, почти ничего.

Сочиню себе остров во времени подобно тому, как в прежние времена острова в океане себе открывали. Спущу шлюпку. Налегая на весла, аккуратно рифы миную, и в белопенности звонкой волна шлепнет шлюпку о берег. Весь остров передо мной, полон нерукотворных сокровищ. Ручьи, деревья, цветы, птицы, всякой твари совсем не по паре. Живи, бери, боем часов, неведомо как уцелевших, весело наслаждайся! Стремись самые мельчайшие детали как можно лучше запомнить, чтобы воспоминание смаковать, до полнейшего истощения высасывая последние всхлипы и капли великого наслаждения.

Сочиню! Без конца и без края! Восторг! Упоение! Ни за что не в ответе. У Бога, землю и человека творившего, такого выбора не было. Хотя мог с доски фигуры долой - расставить по-новому. Но был день полной свободы или он не был, здесь и сейчас, в пятницу я такой, каким был в среду тринадцатого. Вчера на мне не отразилось, следов не оставило. Так и записать: ничего, мол, не бысть.

Может, я вчера вечный мир учредил? От глупости лекарство придумал? Потеху новую изобрел? Встать - телевизор включить. Нет телевизора. Радио? Батарейки сменить. Интернет вдруг отключился: электричество вырубилось. Газет не читаю. Что я вчера натворил? У кого узнать? Кто расскажет?

Никто. Кроме меня самого, который не знает. Не знает он потому, что не может понять, чего же он хочет. Осознав - день наполнит, и тот встроится в цепь. Кто этот "он"? Я так о себе заговорил? Так легче представить? Не со мной - с ним приключилось.

Что желал он изведать, к чему, чего раньше не знал, жаждал он приобщиться? Добро жаждал познать или зло? Отсюда - определение места. В тюрьме, к примеру, не просто добро отыскать: заключенные злы на судьбу, надзирателей, скверное питание, скуку, крепкие стены. Надзиратели - на судьбу, заключенных. Если все злы на всех, не забудем: и заключенные на заключенных и надзиратели на надзирателей злы, где добру уместиться? С другой стороны, на фоне всеобщего зла даже самый серый клочочек добра и самое кроткое бегство от зла куда как звонче, ярче, заметней.

Со злом и добром определиться не просто, и к цели - наполнить день утраченным смыслом, а значит, и временем, ни мне, ни ему, на пару абзацев меня подменившему, никак не удается приблизиться.

А может, кто-то надо мной пошутил, учудив что-то с часами? О чем шутник думал? У Дали часы сыром расплавленным растекались. У Бергмана - циферблаты без стрелок. Почему бы ему (себя имею в виду) в эту игру не включиться? Хорошо, допустим, я в этой игре. Как из нее выбираться? Надо знать ведь откуда. Из какого времени? Места какого?

Одно дело дома, на площади - совершенно иное. В новогоднюю ночь под звон кремлевских курантов или в ночь под Рождество? И, разумеется, с кем. Одному или с ней? Может быть, с ним? Или и с нею и с ним? Всё - по Платону.


Пусть будет оранжевым

А если четырнадцатого четверга исчезновение - не мой исключительный случай, но всеобщий закон мировой? Если у всех, к тому особо назначенных, четырнадцатого четверг из жизни их исчезает, как летом река, в песках пропадающая, чтобы зимою бурлить, всё затопляя. Если так, а я совершенно уверен, это действительно так, то исчезнувшим дням необходимо объединиться, сочинив друг с другом союз, подобный душе, союз, о котором всем давно и навсегда всё прекрасно известно. Содружество исчезнувших дней, коротко: СИД. Цели содружества многолики, многомерны и многоцветны. Главная - постановка Корнеля на сцене и в жизни, то есть в театральных кулисах.

Он любит ее. Ее отец его отца оскорбляет. Он ее отца на дуэль вызывает и, разумеется, убивает. Она у короля требует смерти любимого и убийцы. Заметим: хорошо, что есть у кого требовать смерти. У Бога ведь не попросишь. И славно, что кроме дуэлей есть еще сарацины, чье нападение он с отрядом своим отражает. Мудрый король, согласно старинным обычаям, назначает дуэль между любимым убийцей и покровителем ее нелюбимым. Ее рука - приз победителю. Немного крови. Ничья. "Ах", - она свою любовь выдает. Честь или любовь?

Вот вопрос! Вот задачка! Похлеще времени-места и скверных часов, сырно текущих разноцветными стрелками. Провалом во времени дарован шанс уникальный - выбрать сокамерника, если продолжить по-тюремному мыслить. Но совершенно не обязательно спутника-или-спутницу для путешествия в четверг пропащий искать. С добром-и-злом трудно определиться. Тем более с попутчиком-или-попутчицей. Люди ведь разные. Одни от себя прячут веревку. Другие на видное место кладут. Не критерии - ощущения. Зыбко, зябко, зяблик разноцветно певучий.

От фантазий, иллюзий, со-вращений мыслей о не реальном и размышлений об иллюзорности утомился я, подустал. Простоты, ясной однозначности возжаждалось мне, возжелалось. Кому безмятежности мало, пусть в каверзы времени и козни пространства восторженно углубляется. Мне хватит. Довольно. Свой невиданный шанс, дар свой бесценный не продаю - желающему радостно уступаю. Подумал - руки ко мне потянулись из пустоты четверговой. Отшатнулся - я над временем властен!

На ярмарку! Четверг повесить на столб вместо сапог: вскарабкаешься, доползешь, заберешься - сутки жизни в подарок! Владимиром-крестителем денечек побудь. Валдайским звени колокольчиком на шее мокрошерстно овечьей, на белоснежной равнине эпично сереющей.

Хватит. Пора, в конце концов, не о сутках думать - о вечности, где времени не будет совсем: ни стрелок, ни сыром текущего, ни льдом застывающего. Может, четверг мой в безвременье вмерз, словно в замерзший пруд головастики? Растаяло - вымерз обратно, и пятница. Пока отходил, чистился, брился, в порядок себя приводил, пятнадцатое и наступило. Туда, сюда, хвать - ничего поделать уже невозможно.

Так в историю потерянным четвергом и войдет. Есть же черная пятница, он четвергом будет потерянным, однако не черным. Светлым? Занято понедельником. Красным? Не хочется. Голубым? Как бы чего не подумали. Пусть будет оранжевым. По-моему, очень не плохо.

Похоже, отвлекся. Ушел в сторону. Но не навсегда. Навсегда никуда никогда уйти невозможно. Наверное, я ничего от четверга не хочу, раз ничего в голову не приходит. Может, хочу я того, чего от остальных дней не желаю?

Что знаю я об исчезнувшем? Ничего, кроме того, что он был. Что был, тем доказано, что исчез. То, чего не было, исчезнуть не может, не так ли? Вполне вероятно, был переполнен, несообразно тяжел, потому из течения времени выпал. Вопрос: чем, какими событиями был исчезнувший день переполнен, каковы идеи, четверг на дно утащившие?

Рвусь в этот четверг. Но зачем? А если это ловушка? Сумею в пропавшее время прорваться, но вырваться не смогу. День проживу, и он станет последним. Или растянется до бесконечности, которой не существует, чей конец - предел моей жизни, а остаток - единственный день: вместо отмерянного достанется то, что четверг посмеет вместить. На что это похоже? На клетку, в которую волей вольною со всей силы врываешься, себя об острые края обдирая. Ты - внутри, а вовне над глупцом смеются, над дураком издеваются.

Врываясь в клетку, думал всех поразить? Человечество существует давно, у него было время перепробовать не только всевозможные сексуальные позы, но и идеи, в том числе и безумные самые.

Да мало ли что происходит в той клетке, в том дне аномальном. Может, целый день дождь. Вот и придется всю жизнь в сырости жить, молясь о том, чтобы слишком долгою не была. Или в буре песчаной, всю жизнь зубами скрепя и отплевываясь.

Невозможно предвидеть. В обычные дни, как ни скверно, лелеешь надежду: завтра-послезавтра или когда-нибудь переменится. А в этот единственный надежд ни на что никаких. Славно, конечно, что не стареешь. Однако к чему? Ты там один, некому вечной молодостью твоей восхищаться.

Или этот день - лабиринт. Такой, в котором на месте стоять невозможно. Лабиринт этот из времени, в том смысле, что материя, из которой он создан - время, чистое время. А оно - изменение. Значит, необходимо идти. Куда? С какой целью? Зачем? Идя - всё равно не дойдешь.

Чем больше я размышлял об исчезнувшем, тем явственней оранжевый цвет четверга проступал, тем больше напоминая мыльный пузырь. Не тот, что выдувают из маленьких цилиндриков дети, не тот, что выдувают из ведер на улицах люду праздному на потеху.

Оранжевый пузырь - хрупкость слишком грубое слово - необъятных размеров. Чем ближе к нему - тем больше он вырастает, буйством оранжевым окружая, цветов оранжевых ароматами, оранжевой музыкой, оранжевыми видами моря, поля и бескрайности снежной. Погружаешься в соблазн исчезновения-возвращения: исчезновения в четверге и возвращения в мир тусклый, пахнущий чем придется, звучащий хаотично и никакими видами не балующий.


Отметина смертельной сакральности

Этот четырнадцатого четверг, доставшийся мне, подобен глыбе мрамора дорогущей, из которой можно вырубить прекрасную деву или сатира ужасного. И в том случае и в другом надо быть скульптором, которому в глыбе всё лишнее ненавистно. Чтоб удалось, кроме инструментов - их можно купить, и мастерства, азам которого можно, разумеется, научиться, нужен талант, Божий дар, который не купишь и которому не научишься. Выходит: мрамор мне ни к чему. В отличие от прекрасного камня, который можно отдать, продать, подарить, мой дар именной, никто, кроме меня, во владение им вступить не способен.

Бело-голубоватый мрамор, похожий на небо, безумно нежно красив, ноздревато блестяще прекрасен. Мучительно тщательно вырублен и осторожно доставлен. Почему бесталанному неучу чудо досталось? Вопрос важнее того: как и чем наполнить четверг, страшней пустяшного: куда пропало четверговое время.

На этот ошеломляюще жуткий, каверзно манящий вопрос надо непременно, во что бы то ни стало, ценой любою ответить. И все остальные сами собой разрешатся. Для этого - выделить в мраморной глыбе нить главную голубую. И по ариадновой голубой вглубь мраморной толщи пробраться: там всем тайнам разгадка, там нить голубая сердцем мраморным набухает. Оно бьется, по каменной толщи голубую кровь разгоняет, и мастера высекают бюсты императоров и поэтов, душ и тел людских властелинов, у них на виске перед смертью голубоватая жилка, набухая, змейкой дрожит. Она, голубоватая эта, скульптора манит, еще когда перед ним бездыханная глыба, к дрожащей он безнадежно стремится, услышав: зовет, настойчиво призывает. Подобно тому, как манит, ведет, тащит настойчиво, неотвязно оранжевый зов четверга.

Может, чтобы пробиться к тайне моего четверга, надо в шуме времени услышать, различить заклинание: занавес вверх - таинство бессмертия оранжево светится. Декорации "Сида" на сцене. Там, не ведая дней и времен, ошарашенно, оглушенно в полдень в четверг глаза едва открываю. До конца не могу - солнце слепит больно, остро, оранжево. С трудом вдыхаю настойчивый неведомый аромат, сладковатый и неотвязный. Может, севильский? Словно мыши, мысли мои шуршат, настойчиво копошатся, в слова сложиться не смея.

Листьями ветер шуршит. Листья на ветру копошатся.

Земля нагревается, и, скосив глаза в сторону, вниз, вижу прах красноватый, из которого создан. Это первая мысль, возникающая вслед за робкими ощущениями.

Я спал. Долго спал. До полудня. Солнце в зените. Вполне себя ощутив, встаю и вижу плоть незнакомую: со мной очень схожа и от меня ужасно отлична, плоть из искушающего видения моего, с которым заснул.

Во сне ее создал. Четырнадцатого. В четверг, мучительно изводящий. Произнеся заклинание. Преломив время, как хлеб, который есть с кем преломить, чтобы не оставаться наедине с исчезнувшим временем, убежищем, в котором от корнелевых страстей укрываешься.

Каково это? Никто не знает, никто. Как не знает, какой свет в исчезнувшем четверге. Может, черный, увиденный Виктором Гюго перед смертью, если его слова не перевирают? Всё имеет свой цвет. Четверг оранжев. Мрамор голубоват.

Голос зовущий глуховат, хрипловат, слепяще бесцветен.

Думаю, оранжевый четверг - цезура в непрерывной поэзии, напоминающая: стихотворение не бесконечно. А может быть, он, этот бездонный, бескрайний, есть цепь животных, птиц, предметов, иллюзий, уловок, которые отделяют Кощея от бессмертия непостижного? Или оранжевость четверга есть знак, отметина смертельной сакральности, ведь пропащий сам - смерть сакральная времени?

Злостный, благодатный ощупываю со всех возможных сторон, под разными углами рассматриваю, осязаю, вдыхаю, пытаясь ощутить и осмыслить, под него залезая, как механик под брюхо машины, птицей парю, боготворю, проклинаю. Что еще сделать могу? Если войду, сумею ли выйти? В одном уверен: когда и если войду, тогда и если покину, всё, что там было, забуду, и то, был ли он вообще.

Обычные дни моей жизни не слишком заметны в пространстве: редко летаю, езжу не часто, из дому выхожу недалеко. Но оранжевый день пространственно безграничен, растекается до самого края, где сворачивается наподобие расстегая с оранжевого вкуса начинкой.


Казус оранжевого четверга

Взглядом обвила, и он потускнел, обесцветился. Взгляды встретились, и оба они покраснели. Протер тыльной стороной ладони глаза и резким движением головы откинул волосы, на глаза налезающие. Почудилось: подобное и раньше, до исчезнувшего четверга с ним приключалось в обычные дни не оранжевые.

Глаза опустила, затем робко их подняла и скороговоркой спросила:

- Вы кто?

Он представился. И спросил:

- А вы?

Назвала свое имя. Не понял и переспросил. Она повторила. Задал вопрос:

- Здесь вы почему?

Она уточнила:

- И почему и зачем. Чтобы вы себя не боялись. Ведь одинокие люди всего на свете боятся, даже себя.

Хотел возразить, что себя не боится, что оранжевый четверг, который помимо воли выпал ему, не является основанием для подобного утверждения. Но ничего не сказал и саму эту мысль случайной ощутил мимолетной. Гораздо важней смысла слов была мелодика речи, которую, попытайся определить, не нашел бы слова лучшего: завораживающая. В смысл слов не вникая, определения не искал - улавливал звуки, ласкавшие слух, душу, пахли ласково, возбуждающе, рисовали картины блаженства и безмерного счастья.

Пораженный, смотрел завороженно, пытаясь понять: его часть стала целым, слушающим, говорящим, глазеющим, стала новым телом и духом иным: плоти могло быть холодно или жарко, а духу радостно или тоскливо.

Когда произносила слова, бело-голубовато светилась, и у виска едва-едва, далеким намеком набухала голубоватая жилка. В волосах у нее словно пламя горело.

А что если четверг - это цветок, среди веток и листьев, чудесно и неожиданно распустившийся? Редчайшего цвета оранжевая роза ярчайшая.

Говоря, улыбалась. И, слушая, в смысл слов не вникая, в ответ улыбался первой в своей жизни улыбкой. До этого как-то не приходилось. Это было столь непонятно, как само ее появление, словно казус оранжевого четверга.

Ее явление было необъяснимо, он и не стал ничего объяснять, смирившись: не все загадки разрешить разум способен. Вместо этого удивился: кому она улыбнулась? Оглянулся - вокруг земля красно-бурого цвета. Кому улыбнулась?

Пока искал ответ, оранжевый четверг магически округло нахлынул, накрыл с головой, словно волна, которая давит, тащит, дышать не давая. Но волна - лишь сравнение: может приблизить к постижению сущности, а может и отдалить. К сущности оранжевого четверга она не прибьет. Зато может прибить вымытое из глубин огромное яйцо совершенно бесцветное. Одно из тех, что на башне музея Дали. Слетело и покатилось, в море упало, там обесцветилось.

Наколовшись на острые камни, оно звонко лопнуло. Так из бесцветности пустого яйца оранжевый четверг появился. А другая волна осколки скорлупы унесла в глубины моря обратно.

Пока они, стоя друг против друга, глазами один к другому прикованные, молчали отрешенно и завороженно, музыкой взглядов их привлеченный, давным-давно прижившийся в оранжевом четверге змей вокруг дерева лианой обвился.

Иллюзией райского блаженства, парением в эмпиреях блаженных искусить совершенно не трудно.

Только бы всем не облажаться!




© Михаил Ковсан, 2021-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2021-2024.
Орфография и пунктуация авторские.





НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"
Андрей Бычков. Я же здесь [Все это было как-то неправильно и ужасно. И так никогда не было раньше. А теперь было. Как вдруг проступает утро и с этим ничего нельзя поделать. Потому...] Ольга Суханова. Софьина башня [Софьина башня мелькнула и тут же скрылась из вида, и она подумала, что народная примета работает: башня исполнила её желание, загаданное искренне, и не...] Изяслав Винтерман. Стихи из книги "Счастливый конец реки" [Сутки через трое коротких суток / переходим в пар и почти не помним: / сколько чувств, невысказанных по сути, – / сколько слов – от светлых до самых...] Надежда Жандр. Театр бессонниц [На том стоим, тем дышим, тем играем, / что в просторечье музыкой зовётся, / чьи струны – седина, смычок пугливый / лобзает душу, но ломает пальцы...] Никита Пирогов. Песни солнца [Расти, расти, любовь / Расти, расти, мир / Расти, расти, вырастай большой / Пусть уходит боль твоя, мать-земля...] Ольга Андреева. Свято место [Господи, благослови нас здесь благочестиво трудиться, чтобы между нами была любовь, вера, терпение, сострадание друг к другу, единодушие и единомыслие...] Игорь Муханов. Тениада [Существует лирическая философия, отличная от обычной философии тем, что песней, а не предупреждающим выстрелом из ружья заставляет замолчать всё отжившее...] Елена Севрюгина. Когда приходит речь [Поэзия Алексея Прохорова видится мне как процесс развивающийся, становящийся, ещё не до конца сформированный в плане формы и стиля. И едва ли это можно...] Елена Генерозова. Литургия в стихах - от игрушечного к метафизике [Авторский вечер филолога, академического преподавателя и поэта Елены Ванеян в рамках арт-проекта "Бегемот Внутри" 18 января 2024 года в московской библиотеке...] Наталия Кравченко. Жизни простая пьеса... [У жизни новая глава. / Простим погрешности. / Ко мне слетаются слова / на крошки нежности...] Лана Юрина. С изнанки сна [Подхватит ветер на излёте дня, / готовый унести в чужие страны. / Но если ты поможешь, я останусь – / держи меня...]
Словесность