СТИХИ НА БЛАНКЕ ПРОПИСКИ
НА МАТЕРИК
Я пишу тебе с острова в Северном море. Во время отлива,
и к тому же в канун Рождества, жизнь особенно нетороплива.
Берег пуст, как и улицы (их здесь четыре.) Все жители, верно,
нянчат дома детей или пьянствуют в маленькой местной таверне.
Через плавни и глинистый ил, наступая на тонкие льдинки,
пробираюсь на мыс к маяку по едва различимой тропинке.
Мелководье окрест. Здесь земля и была, и останется плоской,
от эпохи великих открытий ни записей, ни отголосков.
В доме пастора пахнет корицей... И целыми днями так славно
перелистывать библию старого шрифта и думать о главном,
потому что спешить остается лишь вечером в среду к парому.
Материк - это Дания. Да, королевство. Скучаю по дому,
забывая и путая, где он. А воздух Европы разрежен,
город в Азии у полноводной реки и далек, и заснежен...
Если я проживу много лет, то вернусь. И залечивать раны
будет легче на маленьком выступе суши, краю океана.
_^_
ОБРАТНАЯ СТОРОНА ОТКРЫТКИ
Всё недостаточно - пить крепкий кофе, листать Гумилева:
в тесном объёме ни влаги, ни самого слабого ветра.
Отзвуки, гулкое эхо... Но слышишь, - разносится слово -
Как же ему не последовать - пусть и на самый край света?
Впрочем, ты можешь бесславно брести в глубине континента,
дни собирая в узлы, и, порою, в широкие петли, -
их не спрясти в уходящую к новому берегу ленту.
Тот, кто решился на долгий путь к морю, выходит немедля.
_^_
СТИХИ НА БЛАНКЕ ПРОПИСКИ
Вечер. Юрген спешит покинуть свое бюро
и выезжает из порта через Сан-Паули в сторону дома,
как он привык каждый день. На работе лежат счета;
в эти минуты на мониторе гаснет screensaver...
Юрген тратит почти полчаса на поиск парковки
и оставляет машину на улице полевых родников.
Сразу проходит на кухню забросить в духовку пиццу
(и добавляет, подумав, пару пластиков сыра.)
Юрген снимает рубашку, садится с ногами в кресло,
щелкает пультом и попадает на новости спорта,
переключает на "Симпсонов", снова идет на кухню.
К ужину можно позволить глоток сухого вина.
Юрген садится за клавиши, пробует вспомнить рондо...
думает о родителях и набирает номер.
"Мама, как там у вас на Эльбе, не затопило,
правда ли, в Ведель можно добраться только на лодке?
Да, я скучаю по вам..." И мама вздыхает в трубку.
Юрген уносит посуду и принимает душ.
Быстро темнеет. Юрген на старом велосипеде
едет по парку, берегом отводного канала,
через восточный квартал и красные фонари;
ставит велосипед у дорожного знака, идет пешком,
входит по ржавой железной лестнице в маленький клуб,
платит за вход и напиток, сдает свой плащ в гардероб.
Теплая водка с каким-то соком, после второй
можно пойти на танцпол, но там еще как-то пусто.
Лучше small tаlk о публике и чаевых с барменом.
Да, все начнется по-настоящему после часа.
Рядом садятся двое и начинается флирт.
Юрген танцует где-то до трех и уходит. Ночь.
В воздухе вкус металла, влага близкого моря.
Шпили церквей тают вверху в непрозрачной дымке.
Юрген вдруг понимает, что все вокруг стало тихо.
Ветер доносит запах солода из пивоварен в Хольстене;
запахи порта, кофе и пряностей, мокрого дерева,
сколько их можно теперь почувствовать и узнать...
Юрген берет свой велосипед и едет к заливу,
десять минут стоит у воды, включает мобильный
и отправляет короткую новость другу в Берлин.
Едет обратно в город. Сворачивает в Сан-Паули,
снова идет пешком. Социальный район, пять утра.
Юрген выходит на крышу дома самоубийц.
"Мне уже двадцать девять, было вполне достаточно";
делает шаг - и земля приближается... но лишь секунду -
и начинает медленно удаляться... Становится меньше.
Юрген.... Юрген ещё с трудом различает внизу
порт с кораблями, город, улицу полевых родников,
кошку в окне соседа, парковку, почту и магазин.
_^_
* * *
эй моряк простуженные губы
ты так нежен только руки грубы
чем же затуманен этот взгляд
повторяешь отче отче авва
сушишь на корме скупой наряд
торжествует ли в миру лукавый
и народ в Сионе перебит?
что ты гонишь как извозчик Савл
Петр Петр ты слишком долго плавал
я тебя успела позабыть
_^_
В СЕРЕДИНЕ МОСКВЫ
Не датчане-голландцы в своей слободе
мастерят терема на стоячей воде,
не дрочит каганович в тоннеле.
Но разносятся стуки и пляшут столы,
я иду, отмечая на плане углы,
Мефистофель в своем черном теле.
В середине Москвы пустота, как в гробу.
Злой чечен со двора поджигает избу
да валяется кепка Лужкова.
Пахнут сыростью каждый насест и навес.
Задаешься вопросом, а жили ли здесь,
в чем была этой жизни основа?
Неужели крестились, рожали детей,
разводили овчарни и драли блядей,
пили водку, чаи, кока-колу?
Златоглавая, вшивая, как я устал...
Спит белковое тело, а с ним и астрал,
не стремится, проклятый, на волю.
Друг, пободрствуй немного, а я прикорну;
урожай не погибнет за час на корню,
александровский не гефсиманский.
Принесём сюда извести, сложим костры,
нарастим на очищенном новой коры,
это будет вполне по граждански.
Отклонился от цели наш прежний отряд.
Обыватели часто при нас говорят,
большинство сочинителей лживы.
Что ни день, то война и чумной карантин...
Говорят, всё прошло, дорогой Августин, -
и пускай говорят, мы-то живы.
_^_
* * *
На дне озер таится нечисть,
врастают сети в прелый ил.
И лодку не спасешь от течи,
хотя не раз ее смолил.
На берегу листая книгу
не продвигаешься вперед.
Дано весь век тянуться мигу,
И в плавнях кто-то страшный ждёт.
...Но те еще темней и строже,
кто жить у этих вод привык;
кому, как бритва, след на коже
оставил мыслящий тростник.
_^_
ОТРЫВОК
Неделями висишь на тонкой леске
в простенке между небом и землёй.
А друг в пути, трясется по железке,
спит в номере с потёкшею трубой.
Смеркается. Во всем подлунном мире
стихает даже дворницое "бля"...
Скрип форточки и песенка Земфиры:
"Вернись, мой друг, мне грустно без тебя."
_^_
НЕСЛОЖНОЕ
Мы так всего боимся, в самом деле,
не только ходим, - говорим в обход,
когда загадываешь на неделю -
не то, что - месяц или год вперёд.
И если не раздастся голос свыше:
"Любите, остальное суета!..",
мы не поселимся под общей крышей,
не заведем собаку и кота.
Подогнаны друг к другу, как две ложки,
а до сих пор ютимся вразнобой...
Остатки нежности смахнув, как крошки,
остатки лета разделить с тобой.
Но в чём-то, как и все первопроходцы,
мы будущее выбирать вольны,
когда от поцелуя остаётся
вкус кофе, ниточка слюны.
_^_
* * *
Кто смеётся над тобой
и подстраивает встречи,
те, которым так случайно
суждено произойти.
Кто поддерживает жизнь
в слабом и нелепом теле,
не дает огню погаснуть
там, где гаснут все огни...
бережет далекий дом,
где стареют мама с папой.
грустным и веселым песням
обучает в поле птиц.
_^_
ПЕСЕНКА ДЛЯ НИКА
В надежде жди за годом год
идут дожди и тает лед.
Течет в песок за часом час.
Наступит срок, не станет нас.
Сочится мед и вьется хмель,
другой найдет в траве постель.
Ведь смерти нет, не рвется нить.
Беги на свет, спеши любить.
_^_
|
