Вечер. Юрген спешит покинуть свое бюро
и выезжает из порта через Сан-Паули в сторону дома,
как он привык каждый день. На работе лежат счета;
в эти минуты на мониторе гаснет screensaver...
Юрген тратит почти полчаса на поиск парковки
и оставляет машину на улице полевых родников.
Сразу проходит на кухню забросить в духовку пиццу
(и добавляет, подумав, пару пластиков сыра.)
Юрген снимает рубашку, садится с ногами в кресло,
щелкает пультом и попадает на новости спорта,
переключает на "Симпсонов", снова идет на кухню.
К ужину можно позволить глоток сухого вина.
Юрген садится за клавиши, пробует вспомнить рондо...
думает о родителях и набирает номер.
"Мама, как там у вас на Эльбе, не затопило,
правда ли, в Ведель можно добраться только на лодке?
Да, я скучаю по вам..." И мама вздыхает в трубку.
Юрген уносит посуду и принимает душ.
Быстро темнеет. Юрген на старом велосипеде
едет по парку, берегом отводного канала,
через восточный квартал и красные фонари;
ставит велосипед у дорожного знака, идет пешком,
входит по ржавой железной лестнице в маленький клуб,
платит за вход и напиток, сдает свой плащ в гардероб.
Теплая водка с каким-то соком, после второй
можно пойти на танцпол, но там еще как-то пусто.
Лучше small tаlk о публике и чаевых с барменом.
Да, все начнется по-настоящему после часа.
Рядом садятся двое и начинается флирт.
Юрген танцует где-то до трех и уходит. Ночь.
В воздухе вкус металла, влага близкого моря.
Шпили церквей тают вверху в непрозрачной дымке.
Юрген вдруг понимает, что все вокруг стало тихо.
Ветер доносит запах солода из пивоварен в Хольстене;
запахи порта, кофе и пряностей, мокрого дерева,
сколько их можно теперь почувствовать и узнать...
Юрген берет свой велосипед и едет к заливу,
десять минут стоит у воды, включает мобильный
и отправляет короткую новость другу в Берлин.
Едет обратно в город. Сворачивает в Сан-Паули,
снова идет пешком. Социальный район, пять утра.
Юрген выходит на крышу дома самоубийц.
"Мне уже двадцать девять, было вполне достаточно";
делает шаг - и земля приближается... но лишь секунду -
и начинает медленно удаляться... Становится меньше.
Юрген.... Юрген ещё с трудом различает внизу
порт с кораблями, город, улицу полевых родников,
кошку в окне соседа, парковку, почту и магазин.
Не датчане-голландцы в своей слободе
мастерят терема на стоячей воде,
не дрочит каганович в тоннеле.
Но разносятся стуки и пляшут столы,
я иду, отмечая на плане углы,
Мефистофель в своем черном теле.
В середине Москвы пустота, как в гробу.
Злой чечен со двора поджигает избу
да валяется кепка Лужкова.
Пахнут сыростью каждый насест и навес.
Задаешься вопросом, а жили ли здесь,
в чем была этой жизни основа?
Неужели крестились, рожали детей,
разводили овчарни и драли блядей,
пили водку, чаи, кока-колу?
Златоглавая, вшивая, как я устал...
Спит белковое тело, а с ним и астрал,
не стремится, проклятый, на волю.
Друг, пободрствуй немного, а я прикорну;
урожай не погибнет за час на корню,
александровский не гефсиманский.
Принесём сюда извести, сложим костры,
нарастим на очищенном новой коры,
это будет вполне по граждански.
Отклонился от цели наш прежний отряд.
Обыватели часто при нас говорят,
большинство сочинителей лживы.
Что ни день, то война и чумной карантин...
Говорят, всё прошло, дорогой Августин, -
и пускай говорят, мы-то живы.
