Все, что происходит сегодня между нами, тянет на последний перекур на линии огня. Теперь любая песня на радио начинается словами: "С тех пор, как моя девушка бросила меня...". Время бросать любимых и собирать чемоданы, время останавливаться на кпп. Но где же вы, где, мои дальние страны, ведь только вами я обязан судьбе?
На этом чудовищно веселом старте таможенные правила бьют поддых, и мой последний адрес найдут в миграционной карте, на которой не осталось точек болевых. Название этой гостиницы совпадает с названием города: отель, в котором вдребезги разбиваются сердца, в нем круглые сутки ставят запись, давно запоротую - мой первый винил, усеянный шрамами в пол-лица. День за днем меня, как флаг на ветру, полощет где-то, я беру на рецепции все, что мне по плечу, на мою кровать садится черный человек из гетто, вот только умирать я пока не хочу.
Вечерний эспрессо скоро съедет с рельсов, таблетка снотворного спросит - как дела? А потом мне споет обдолбанный Элвис про голубые туфли и розовый кадиллак, и что он готов отдать душу за рок-н-ролл, от любви теряет голову - а это полный пиздец, и она болит, когда тинейджеры играют ей в футбол в коридорах отеля разбитых сердец.
Столица дотачивает ножи,
солнце отчаливает в офф-сайд,
радуга в редких лужах лежит,
почти закатанная в асфальт.
И, словно удолбанный санитар,
в дверях возникает Цветной бульвар.
По горло в его в золотых огнях
мы плывем туда, где гремит Колтрейн,
где мама-анархия, лифчик сняв,
молча сцеживает портвейн.
В этой квартире всю ночь напролет
я жду рассвета - за годом год.
Спичка, погаснув, летит в окно.
В легких стоит сладковатый дым
и не уходит. Портрет Махно
был черно-белым, а стал живым.
И я поворачиваюсь к стене:
"Нестор Иванович, Вы ко мне?"
Он говорит: "Не наступит весна,
вы давно просрали свой отчий дом,
на карте битой эта страна
лежит сплошным нефтяным пятном.
А в стакане с виски, как пароход,
качается алый кронштадтский лед.
Где твои любимые? Нет как нет,
их улыбки я скоро навек сотру
со страниц пропахших свинцом газет,
а потом с "одноклассников.точка.ру".
Что тебе офисный ваш планктон?
Двигай за мной, c’mon.
Вам, хлопцы, с вождями не повезло,
у них силиконом накачaн пресс.
Вот оно где, мировое зло
с газовым вентилем наперевес.
Стальным коленом нас бьет в живот
доставший всех Черноморский флот.
Рви системе глотку, пока ты жив,
отвернись навсегда от ее щедрот.
Это совесть наша, бутылку открыв,
отправляется в сабельный свой поход.
Главное, взять без потерь вокзал.
Думай, короче. Я все сказал".
И он уходит сквозь гул времен.
Судьба совершает нетрезвый жест.
Шторы шеренгой черных знамен
яростный шепот разносят окрест.
И словно в мазут окунают меня
черные наволочка и простыня.
От всего на свете позабыт пароль,
потому и не по-детски ломает нас,
наша персональная головная боль
уже несгибаема, как спецназ.
И однажды жизнь, что была легка,
в кружке пива спрячет удар клинка.
Вот тогда мы увидим - горизонт в огне,
джунгли наши каменные сжег напалм,
и с бубновым тузом на каждой спине
валит конармия в гости к нам:
вот король, вот дама, потом валет,
а за ними на полном скаку - конь блед.
И дышать мы будем, во веки веков,
позолоченной музыкой их подков.
когда ты забудешь улицы списанные с натуры все что хотела сказать и поэтому не сказала
эти сумасшедшие дома контркультуры
эти сердца пустые как заминированные вокзалы
оставь мне контрамарку в билетной кассе
распишись на афише смахивающей на парус
я поеду на твой концерт а выйду на пустой трассе
и увижу отлетавший свое икарус
где от карты прибалтики осталось два перекрестка
на черных от асфальта и крови ладонях
и обрывки музыки для подростков
разгуливают в сгоревшем магнитофоне
вот так мы поймем что не сыграть по новой
а мотор молчит наглотавшись боли
и очнемся на дискотеке в заводской столовой
холодной словно зимнее футбольное поле
не принимай это слишком близко
и смерть однозначно пройдет мимо
если с темной стороны жесткого диска
ты выдохнешь мелодию как струйку дыма
затянешься снова и задержишь дыхание
хотя его и так с избытком хватает
для занесенного снегом расширенного сознания
которое проснется - и вдруг растает
нас обоих развозит от слов разлуки плюс ко всему
валит с ног огненная вода фри-джаза
извините панове я футболку с тебя сниму
это все проблемы снимает сразу
все что мы взяли у музыки мы ей всегда вернем
и она оставит нам - без вопросов -
только нервные клетки пахнущие зверьем
и не добитую досмерти папиросу
то ли дождь прошел то ли в прическе сверкает лак
по-любому для нас с тобой облака на порядок ниже
наши короткие жизни проглатывает мрак
как дисковод - болванку с "Последним танго в Париже"
бог моего сновидения он ни хера не прост
за круглосуточным баром и черными гаражами
музыку не для толстых он делает в полный рост
значит будет еще у нас детка последнее танго в Варшаве
пусть шляется за тобой невыспавшийся конвой
каждый кто был в разной степени тебе близок
и пограничник-поляк загранпаспорт листает твой
как донжуанский список
ржавая магнитола играет на дне реки
в кинозале включают свет и я слышу голос почти забытый -
вставай тут Марлон Брандо погиб за твои грехи
а ты спишь как убитый
картонная бабочка выпорхнула из рук
и растаяла в воздухе хлопнув дверью
нержавеющий ливень молча стоит вокруг
и теряет время
я никогда не узнаю - настолько почерк размок -
где теперь тебя носит словно письмо в бутылке
и в каком кафе цеппелина свинцовый бок
распорот ножом и вилкой
под какими звездами дыхание затая
за тобой наблюдает уже полвокзала
а из динамиков льется через края
первый весенний гром со вкусом металла
я тебя буду помнить даже когда умру
так вот они и звучат на улице и в квартире
чайкам не обломившиеся слова на морском ветру
и не поймешь что в записи а не в прямом эфире
к северу от границы крутят песню о двух мирах
заткнувшую глотку морю и антициклону
это вильнюсский поезд несется на всех парах
жемайтийского самогона
в ее квартире ничего уже не поместится
только запах чужого города который и так не прост
ты вспомнишь наволочку с изображениями полумесяца
в окружении выпавших из обоймы звезд
нам поет колыбельную азия-эвтаназия
на губах высыхает чер-р-р-тово молоко
ржавый корпус европы забрызган арабской вязью
а кому щас легко
атлас вечного мира потерян что твой рассудок
ты пьешь из ее ладоней пока они глубоки
будущее в прошедшем предсказывает рисунок
высоковольтных линий ее руки
подберешь окурок на пустой лестнице
только тишина так и давит на звонок
да еще ее знакомые чеченки-смертницы
иногда к ней заходят на огонек
а те кто в драных шинелях выходили на разогрев
у королей поп-музыки с их блевотой про пять минут -
круглые сутки тусуются в парке забронзовев
и с места они не сойдут
в городе мокром и грустном отражаясь в брусчатке
бродит дым сигаретный бродит дым голубой
русский глобус подпоясанный экватором со взрывчаткой
вертится над головой
Неполученной открыткой болен мой почтовый ящик
и, беременный сюжетом, плачет, истины взалкав.
Даже твой любимый город замурован зимней спячкой
в кружева ночных кошмаров с очевидностью звонка.
В мире нецензурных книжек, в мире негуманных жестов
уходить, не попрощавшись, издавна заведено,
и на улицах уставших снега грязные манжеты
щедро залиты рассветом, точно розовым вином.
Рядом дождь февральский бродит, не находит себе места,
будто ангел, с поцелуем перепутавший укус.
Он придумал этот грустный виртуальный праздник секса,
нашим бабам вместо сердца прилепив червовый туз.
Разговор на остановке сыплет гильзами окурков,
на углу подросток чахнет с чайной розой у бедра,
и февраль, уже набрякший литургией переулков,
тычет мне в глаза смиреньем и искусством умирать.
Дождь традиций европейских, весь в занозах от распятий,
хлещет на родную паперть, дым отечества губя.
В этой патоке приличий полыхнет противоядием
маков цвет твоей помады на смеющихся губах.
...Дегустировавший женщин кенигсбергского разлива,
мой двойник в плаще измятом на вокзале водку пьёт.
Нас действительность спасала, а поэзия растлила.
Но и та не пожалеет. И с собой не позовёт.
Елена Мудрова (1967-2024). Люди остаются на местах[Было ли это – дерево ветка к ветке, / Утро, в саду звенящее – птица к птице? / Тело уставшее... Ставшее слишком редким / Желание хоть куда-нибудь...]Эмилия Песочина. Под сиреневым фонарём[Какая всё же ломкая штука наша жизнь! А мы всё равно живём и даже бываем счастливы... Может, ангелы-хранители отправляют на землю облака, и они превращаются...]Алексей Смирнов. Два рассказа.[Все еще серьезнее! Второго пришествия не хотите? А оно непременно произойдет! И тогда уже не я, не кто-нибудь, а известно, кто спросит вас – лично Господь...]Любовь Берёзкина. Командировка на Землю[Игорь Муханов - поэт, прозаик, собиратель волжского, бурятского и алтайского фольклора.]Александра Сандомирская. По осеннему легкому льду[Дует ветер, колеблется пламя свечи, / и дрожит, на пределе, света слабая нить. / Чуть еще – и порвется. Так много причин, / чтобы не говорить.]Людмила и Александр Белаш. Поговорим о ней.[Дрянь дело, настоящее cold case, – молвил сержант, поправив форменную шляпу. – Труп сбежал, хуже не выдумаешь. Смерть без покойника – как свадьба без...]Аркадий Паранский. Кубинский ром[...Когда городские дома закончились, мы переехали по навесному мосту сильно обмелевшую реку и выехали на трассу, ведущую к месту моего назначения – маленькому...]Никита Николаенко. Дорога вдоль поля[Сколько таких грунтовых дорог на Руси! Хоть вдоль поля, хоть поперек. Полно! Выбирай любую и шагай по ней в свое удовольствие...]Яков Каунатор. Сегодня вновь растрачено души... (Ольга Берггольц)[О жизни, времени и поэзии Ольги Берггольц.]Дмитрий Аникин. Иона[Не пойду я к людям, чего скажу им? / Тот же всё бред – жвачка греха и кары, / да не та эпоха, давно забыли, / кто тут Всевышний...]