Сергей Слепухин
ЧЕЛОВЕК В ПОИСКАХ "Я"
(читая Владимира Монахова)
"Это вообще проблема - рассказать о человеке"
"Большинство людей плохо ориентируется внутри себя"
|
Владимир Монахов |
Читаю Монахова. Так уж повелось, что центральный персонаж рассказа принято называть героем. Ну, нет! Какой у Монахова "герой"?! Обычный работяга (такие приставки, как супер-, топ-, сэйлз-, столичный-, не применимы вовсе, снисходительно-утешительное "из глубинки", московское уничижительное "с периферии" - да). Тогда, может быть, "маленький человек"? Не такой уж он и маленький. Высокий, крупный, широкоплечий сибиряк, борода - лопатой, молчун, не трепло, даром что Самохвалов. Настоящий русский мужик! ЧЕЛОВЕК, если вспомнить, что первоначально этим словом назывался Мужчина.
Раньше здесь правила и царила жена, а он даже мусорного ведра не выносил. Их последний спор после десятилетия совместной жизни об этом накопившемся мусоре закончился неожиданным примирением. Тогда Самохвалов многозначительно, с нажимной силой сказал:
- Мужчина ничего из дому выносить не должен - только приносить. Понимаешь ты это или нет?! Все только в дом приносить! А не выносить! Заруби себе это на носу!
|
(ОДИНОКИЙ ДОМ ОДИНОКОГО МУЖЧИНЫ)
|
ЧЕЛОВЕК Монахова прожил больше половины отпущенной ему жизни. Нет, он не стар, он, что называется, человек зрелый. В большом пустом доме одинокий хозяин после смерти жены... Дети выросли и разъехались, а приходящие женщины так и не смогли прижиться, "ощущая всю неприязнь чужого жилища". Впрочем, ЧЕЛОВЕК никогда и не старался их надолго удержать...
Чем же он живет, как уживается с самим собой и своим одиночеством? Если правда, что "счастье - это гармония", то как же удается монаховскому ЧЕЛОВЕКУ заполнить гармонией вакуум опустевшего дома, не сойти с ума, не озлобиться и не наложить на себя руки, не потерять свое "я"?
Последнее, что ему запомнилось из утреннего сновидения, так это дом, в котором была еще жива жена, и этот дом, мало похожий на их прежний, у него на глазах провалился глубоко под землю. Он видел отчетливо, как вокруг места трагедии собрались спасатели, но его не пускали к провалу. А он спокойно смотрел на все это и говорил, что это его дом, он его строил, это его имущество, и там осталась жена. К нему подвели врачей, но, увидев, что Самохвалов ведет себя адекватно, они не знали, что с ним делать. Потом во сне появились дети, и теперь вместе с ними Самохвалов стал искать жену в гостинице, куда переселили всех пострадавших. Они знали, что где-то в комнате на пятом этаже поселили их маму. И дети вместе с отцом шли по ступенькам и лестничным маршам, но все время куда-то попадали не туда, и так всю ночь проискали, но не встретились с мамой. Дети спрашивали: " А ты точно знаешь, что она здесь?" Самохвалов уверял, что точно знает, что видел ее в окне, она махала ему рукой. Но попасть к ней в номер они так и не смогли.
|
(ОДИНОКИЙ ДОМ ОДИНОКОГО МУЖЧИНЫ) |
Перипетии непрерывной борьбы с внешним миром за существование и есть жизнь человека, движущей силой этой борьбы за самореализацию каждый из нас называет свое "я". То, что обычно называется "человеком" состоит из множества компонентов, из которых составляется это собственное "я". "Я" не подпадает под традиционные понятия "материального" и "духовного", для нас имеет значение только то, в чем мы можем убедиться сами, что для нас является достоверным и очевидным. Наше "я" - это непреходящее ощущение "необходимости быть" в более или менее отдаленной временной перспективе. "Я" - это проект существования. Как бы ни были серьезны причины, которые заставляют человека противиться своему "я", неизбежным результатом становится чувство внутренней разорванности, превращающее жизнь человека в пытку, постоянное самоистязание. Счастье, реализуемое в гармонии, достижимо через упорядочивание множества компонентов, маленьких "я", ощущавшихся поминутно в прошлом, а в случае овдовевшего немолодого мужчины - через бережное восстановление и сохранение прежнего "я", неразделимого с "я" утраченной половины.
ЧЕЛОВЕК Монахова нередко заблуждается, находясь в убеждении, что его "я" способно подчиняться осмысленным проявлениям воли. Необходимость восстановления status quo своего "я" заставляет ЧЕЛОВЕКА вступать в непрекращающиеся ночные споры с Богом.
Это не переложение ответственности за случившееся на Всевышнего, это попытка собрать свои многочисленные рассыпавшиеся "я", отразившиеся от эталонного зеркала в одно целое, гармоничное "Я". Это стремление сопоставить свои действия, придирчиво оценивая действия того двойника, по образу и подобию которого, как тебя уверяли, ты создан, оценить роль последнего в твоей собственной судьбе. Нет, ЧЕЛОВЕК Монахова не достает "из-за голенища сапожный ножик" и не угрожает "пропахшему ладаном" "раскроить отсюда да Аляски". Но, увы, диалога никогда не получается, это всегда монолог, уходящий в "запись-НОЧЬ-нушки", скорбные ереси одинокого мужчины...
Почему "ереси"? ЧЕЛОВЕК Монахова рожден во времена активной борьбы с "опиумом для народа". И сам автор, и его протеже, возможно, воскликнули бы: не верю и отрицаю! Но вот ведь какая интересная вещь: "странные люди живут в этом доме" и в стране, в целом. Здесь "первый встречный спивающийся мужик задает вопросы о боге, и к чему бы это?" "Сомневающихся, правда, много, но все они склоняются больше к тому, что верят в Бога". Вот и ЧЕЛОВЕК признается себе: "Но о Боге, хоть и не верю, всё-таки думаю". Ответы на какие вопросы он ищет и находит?
- О, Господи, как остро чувствуешь жизнь в первые минуты смерти!
- Понимаю, - посочувствовал Бог и, взяв меня за руку, повёл за собой. - Вживайся!
|
(ПЕРВАЯ ГОДОВЩИНА ВЕЧНОСТИ) |
- Какое у вас твердокаменное небо, как вы здесь живёте?
- Вот так и живём. Если бы не потолок, то, лёжа на диване, никогда бы не узнали, в чём смысл жизни...
|
(ОТКРЫТИЕ ПТИЦЫ) |
... сконцентрироваться только на точке, за которой начиналось Ничто. То самое Ничто, где даже Бог не может прижиться под пристальными взглядами тех, кто боится заглянуть за точку.
|
(ВОСПОМИНАНИЯ БОГА) |
В рассказе, из которого приведена последняя цитата, автор неожиданно для себя (и для читателя) находит главный ответ на все поставленные (и не поставленные) вопросы: "Только по пути к нему* можно убедиться, что Бог есть", Бог ни к кому не приходит, бесполезно задавать ему* пустые вопросы много раз на дню и сетовать при этом, что нельзя "записаться к Богу на прием", не добившись простых ответов на сложные вопросы.
Ну хорошо, почему же все-таки "ереси"? Потому что ежедневно, еженощно ЧЕЛОВЕК Монахова вынужден считаться с присутствием в себе не только Бога, но и Дьявола. Вернее, не исключать того прискорбного обстоятельства, что нередко в человеке способны уживаться обе эти силы, что велик соблазн, не получив ответов у Бога, найти их у Дьявола: "интереснее всего говорить не с Богом - он наше все, - а с Дьяволом: он всё наше Ничто". Но, поддавшись однажды искушению Дьявола, ЧЕЛОВЕК фатально выбирает путь только к разрушению, рассыпая в прах свои многочисленные "я" из которых он тщетно пытался восстановить общее и целое...
Проявление "я" схоже с проявлением воли тем, что всегда носит императивный характер. "Я" управляет нами, порабощает нашу волю, хотя последняя ценой невероятных усилий пытается ослушаться приказа. "Я" требует безоговорочного подчинения, не давая объяснений и не опускаясь до оправданий. За каким из наших "я" прячется Дьявол, а за каким - Бог?
Жизнь принадлежит тому, кто ее проживает, а не тому, кто наблюдает за ней со стороны. "Я" всегда принадлежит настоящему. В языке нет другого слова, которое бы с большей силой выражало сиюминутность. То, что еще секунду назад было нашим "я" в настоящий момент уже иное, а старое "я" - это невнятное эхо слабо резонирующее в настоящем. Эта череда "я" и объясняет непрерывность памяти. Для человека эти множественные составляющие одного, общего, суммарного "Я" означают Жизнь. И вечность? Но Вечность - это Бог. То есть всякое наше "Я" это томограмма Бога? А может быть, Дьявола?
Один человек во мне по утрам идет в сферу материального производства - его одобряют государство, жена и дети. Другой человек во мне вечером возвращается домой - его ждут дети, жена и терпит государство. Третий человек во мне ложится смотреть сновидения - его осуждают все за эгоизм. Четвёртый человек во мне всё это знает, но ценит сновидения больше, чем жену, детей и особенно государство. Но никак не решается вывесить над кроватью плакат: "Да здравствует 1-ая годовщина вечности!" Для этого нужен пятый человек, но он не успевает родиться из-за частых моих пробуждений.
|
(ПЕРВАЯ ГОДОВЩИНА ВЕЧНОСТИ) |
"Я" неизменно проецирует себя в будущее, стремясь к тому, чего еще нет. Будущее - это океан возможностей, но оно соткано из неопределенностей, следовательно, и с задачей самоидентификации "Я" с одним из эталонов - Богом или Дьяволом..
Человеческая жизнь - амбивалентная субстанция "счастье-несчастье". Если устремленное в будущее "Я" беспрепятственно реализуется, то это состояние "я" можно назвать "счастьем", если же не реализуется, то - "несчастьем". "Бедный" ли "Йорик" Монахова?
Ответ на этот вопрос у писателя связан с "нахождением последней точки", то есть успешной самоидентификации, самодетерминации лирического героя. Именно эта упорная идея руководит Валерием Александровичем Воробьевым, "прописанным" в одном из самых интересных циклов новелл Владимира Монахова под названием "лЖИЗНЬ", связанных автором придуманным им жанром плагиАРТа. Поиск "последней точки" - это и есть самоидентификация. Воробьев совершает этот важный для него (и автора) поиск на страницах творимого романа. Неотступно, шаг за шагом, продвигается Воробьев к заветной цели для того, чтобы прийти к неожиданному открытию: "...литература не поддается окончанию, никакой роман не имеет последней точки, а лишь многоточия, за которыми следует новое коммерческое предложение Бога или Дьявола. Это кому как угодно".
"Поиск последней точки", на самом деле, является поиском собственного "Я".
ЧЕЛОВЕК Монахова переживает множественные метаморфозы: из Воробьева превращается в Воробьева-Гоголя, а из последнего - в старика с "говорящей", многозначительной "писательской" фамилией Фицджеральд. Грани между этими множественными "я" не существует, так же, как и не существует разделения героя и автора, хотя между ними и идет непрерывная, непрекращающаяся борьба за право поставить "последнюю точку".
"Бог-Творец" превратился в "Бога-Дизайнера", замечает Монахов в одной из своих прозаических миниатюр. Что ж, это и объясняет стремление ЧЕЛОВЕКА Монахова обрести собственную мастерскую, создать из этого "ветхого старого мира" не приятный для глаза "новодел", а мир достойный обобщенному "Я" автора.
Не стать еще одним "нечеловеком-видимкой".