ОБРАТНАЯ СВЯЗЬ
Рубрику ведет
Сергей Слепухин


Словесность


Последняя статья

О рубрике
Все статьи


Новое:
О ком пишут:
Игорь Алексеев
Алена Бабанская
Ника Батхен
Василий Бородин
Братья Бри
Братья Бри
Ольга Гришина
Ольга Дернова
Юлия Долгановских
Михаил Дынкин
Сергей Ивкин
Инна Иохвидович
Виктор Каган
Геннадий Каневский
Игорь Караулов
Алиса Касиляускайте
Михаил Квадратов
Виктория Кольцевая
Сергей Комлев
Конкурс им. Н.С.Гумилева "Заблудившийся трамвай-2010"
Конкурс "Заблудившийся трамвай"
Александр Крупинин
Борис Кутенков
Александр Леонтьев
Елена Максина
Надежда Мальцева
Евгений Минин
Глеб Михалёв
Владимир Монахов
Михаил Окунь
Давид Паташинский
Алексей Пурин
Константин Рупасов
Илья Семененко-Басин
Александр Стесин
Сергей Трунев
Феликс Чечик
Майя Шварцман
Олег Юрьев







Новые публикации
"Сетевой Словесности":
Анна Аликевич. Тайный сад. Стихи
Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа. Стихи
Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... Стихи
Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки. Стихи
Айдар Сахибзадинов. Жена. Повесть
Джон Бердетт. Поехавший на Восток. Рассказ, перевод с английского: Евгений Горный
Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём. Миниатюры
Владимир Алейников. Пуговица. Эссе
Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною...". Эссе
Владимир Спектор. Четыре рецензии.
Литературные хроники: Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! Вечер памяти поэта Ильи Бокштейна (1937-1999) в рамках арт-проекта "Бегемот Внутри"
ПРОЕКТЫ
"Сетевой Словесности"

Книжная полка

[12 февраля]  
Александр Соболев. Круг разорвать - Таганрог, "Нюанс", 2020.
"Круг разорвать" - пятая книга поэта Александра Соболева. Очередная в серии хронологически последовательных, содержание с предыдущими не дублируется, но очень многие стихи из неё вошли в сборник избранного "Между волком и собакой".
В названии книги заключена её главная идея, отражённая в программной "Притче о страхе".



Сергей Слепухин

ТОЧКА СБЛИЖЕНИЯ

(о стихах Геннадия Каневского)


"Следуя извечной привычке, основанной на необходимости,
человек рассматривает как вещь в строгом смысле слова
лишь те предметы, до которых можно дотронуться...
Когда предмет переходит в область дальнего, он
дематериализуется. Если расстояние велико - дерево,
замок, горная цепь у предела недостижимого горизонта,
- все обретает иллюзорные очертания потусторонних
видений"
Хосе Ортега-и-Гассет. О точке зрения в искусстве.   


Поэт открывает окно. Окно одновременно разделяет и соединяет пространство комнаты и внешний, "заоконный", мир, "стоящий за окном театр провинциальный".

    ... окно. как распахнутый глаз,
    с которого жизнь начиналась.

Не старайтесь увидеть из окна комнаты Геннадия Каневского привычный московский пейзаж. Вы его не найдете. "Художник не должен ограничивать себя только тем, что он видит в оконной раме. Он отличается от обычного фотографа тем, что может показать сцену такой, какой она видится ему с разных сторон балкона", - писал сто лет назад Умберто Боччони. Вот и Геннадий Каневский в своих стихах также решительно отказывается от традиционного принципа построения перспективы из одной точки. Ибо он знает правила дальнего зрения, ведает, как "жизнь свести / в точку, неразличимую вдалеке".

Уже никто не помнит, что пейзаж когда-то зародился как метафизический жанр, что этот трамвай, этот бумажный змей в небе, этот клен в Разумовском на самом деле гораздо больше, чем бумага, машина, дерево. Когда родился жанр пейзажа, человек вдруг перестал ощущать себя центром Вселенной, он начал теряться в бесконечности космоса, а его фигура превратилась в фигурку.

Лирический герой Геннадия Каневского - едва различимый элемент столичного ландшафта, уравненный в правах с другими "москвичами и гостями столицы", кошечками и собачками, голубыми кремлевскими елями и ясеневскими кленами, мерсами, тойотами и пассатами, небоскребами, хрущобами... Уравненный в правах, или же их лишенный ...

Хайдеггер когда-то заметил: мы живем в мире, где все ни близко, ни далеко, словно лишилось дистанции. В последнее время мы еще больше преуспели в устранении любых расстояний. Но вспомним старого философа: "Что же тогда близость, если вместе с ее отсутствием куда-то делась и даль?"

У поэта постижение жизни начинается с выяснения точки зрения. Есть два типа зрения: дальнее и ближнее. Предмет ближнего - Вещь, дальнего - Пустота. Вопрос о точке зрения неизменно переключается с "откуда?" на "кто?" А это для поэта главное: Ecce - Homo? Се - Человек? Кто я, Наблюдатель, в этом мире? Обо мне ли стихотворение - эта жизнь, бегущая за окном?

    - О тебе бегу, наблюдатель, с пятого этажа глядящий,
    воздвигающий эти врата, откладывающий в долгий ящик
    все на свете, заслышав осипший тростник знакомый.
    О тебе, даже и тогда не выходящий из дома,
    ссылаясь на геморрой, на лень, на теплое лоно,
    когда мимо тебя пробегает твой истинный звук, настоящий...

    (- О чем ты бежишь, утренний бегун в парке?..)

Небо, горизонт, море - мироздание Каневского. Не имеющие четких границ, постоянно смещающиеся в пространстве, увиденные под разными углами зрения. Когда-то полубезумный Каспар Давид Фридрих упрекал современников, что в их картинах угол обзора всего сорок пять градусов, тогда как необходимо - сто. Наблюдатель, что "на крыше живет жестяной", в стихах Геннадия Каневского обладает более широким полем зрения. Он, вооруженный "фонариком и сном", способен видеть жизнь и с высоты облаков, из глубины внутреннего моря, через стены многоквартирного московского дома. Почему так? -

    Просто нас угораздило жить свысока,
    Видеть вещи с другой стороны...
    Нам отдали с лотка, по цене коробка
    Спичек - пару мгновений весны.

    (По второму каналу опять - сериал...)

"Раздвигая плечом небеса, / Плыть легко и глотать торопливо..." - это призвание, это дар лирического героя Каневского.

    Язык так зыбко-непонятен,
    И так составлены слова -
    Из точек, черточек и пятен -
    Что можно голову сломать...

    Как сладок твой полет обманный,
    Твой легкий разворот ночной
    От рифмы противотуманной -
    Во тьму метафоры двойной,

    По тайным закоулкам смысла -
    Туда, к реке, где гладью вод
    Отражены стихи и письма,
    И о любви теченье врет...

    (Из музыки построить стены...)

Фантазия и свобода. "Наблюдатель жизни" совершает свой волнующий полет не один: с ним его любовь, подруга, жена... Геннадий Каневский с присущим ему особенным мировидением поэтическую метафору жизни делает самой жизнью, "превращая полет чувства" в настоящий полет влюбленных. Границы реальности ("то, что небом у них называлось, / было комнатой...") смещаются на глазах, а мир, искажая перспективу, приобретает иное измерение.

    Он соломинкой в спальне назвал
    Чью-то тень - погоди - не тебя ли?

    В это надо - зажмурив глаза,
    Как в холодную воду - с обрыва,
    Раздвигая плечом небеса,
    Плыть легко и глотать торопливо,

    А не так, как педанты из школ,
    Все вокруг разбирая по фразам...
    Это - Солнце ловили сачком
    И спустили, горячее, наземь.

    (...Понимаешь - он так говорит!)

Любовь - бумажный змей. Тянется в небо тонкая, звонкая бечева. Как же страшно однажды почувствовать в руке ее обрывок! И как после этого жить? Как подниматься в небо с одним крылом?! Где найти точку опоры? Как избавиться от навязчивых поисков точки отсчета? Как попасть в точку сближения с тем, кого ты потерял навсегда? "Свернуто небо. Выхода нет", "...и рыдает в углу полудурок, / Тыча пальцем в погасший экран".

    ...А влага в глазах стоит -
    Предательская - навек...
    (Любимая. Чистый снег.
    Невеста.)
    И щелка между твоих,
    Прикрытых неплотно, век,
    Была горизонтом мне,
    И песней...

    (Псалом)

"Бумажный змей исчез, покинув теплый дом..." Где же эти знакомые "дерево, замок, горная цепь у недостижимого горизонта", рождающие иллюзорные очертания? Где та дальняя точка Неба, куда тебя не взяли, куда - нельзя? Как достигнуть ее "в переходе через тьму / (Запах, вспышки, сучий потрох)"? Нет тебе места в занавешенных небесах. Тогда где же тебе место?

Кажется, "жизнь кончилась недавно лет назад. / Лишь голоса полночные скользят / Над тихою разлившейся водою..." "Страшно проснуться утром..." Кажется, Земля опустела, а Небо недостижимо.

    Зверь выпущен, и опустела клеть.
    Жизнь кончилась, но начинает петь
    То, что когда-то называлось смертью.

    (Vita nuova)

"Одинокий человек / воет на луну / и записывает вой..." Но, нужно же что-то делать! Надо развернуться на все сто восемьдесят, уйти глубоко-глубоко в себя, во тьму внутреннего моря, mare internum?! Моря, поглотившего когда-то паром Estonia, в день, странно совпавший с самым высоким твоим полетом - рождением общего с ней сына?

    - Зачем ты не даешь мне опуститься?
    Стать мертвой рыбой на песчаном блюде?
    Стать камешком, ничтожнейшим на свете?
    - Иди ко мне. Ты нужен мне живым!

    И я взлетаю, как летают птицы.
    Иду вперед, как двигаются люди.
    И улыбаюсь, как умеют дети,
    Под шум дождя...

    "Я нужен им живым..."

    (Mare Internum)

Нужен живым... Но для этого надо оставить на Земле груз, который продолжает тянуть тебя в хтонический ужас внутреннего моря: "оставь оставь / не возьмешь на небо / оставь его". Для этого необходимо снова перенастроить оптику, по-новому объять пространство, найти точку сближения с той, единственной... Твой собственный Апокалипсис, наблюдатель жизни. Твои личные библейские аллюзии: образ "Жены, облеченной в солнце", "под ногами ее - Луна", "печальный ангел отпирает небо...", тревожные сгущения атмосферы, вот-вот готовой разразиться грозой, ливневыми потоками, стихами небывалой силы...

    А я - я буду дымом смотреть с небес,
    Полупрозрачным облаком пролетать,
    Пытаться листья лавра рукой листать,
    Пытаться эти запахи вспоминать,

    Шептать, лепетать, щебетать - и только потом
    Смиряться с тем, что тень девятого дня
    Накроет эти горы, да и меня
    (А чем я лучше?) зыбким своим "ничто".

    (Двенадцать летящих пчел, и вокруг - никого...)

Эта лестница в Небо, это "лучшее из занятий - мостостроение", стало возможно только тогда, когда лирический герой, ведомый рукой поэта, принимает решение "казнить картографов" и "строить, как хотим"

    Лучшее из занятий -
    Мостостроенье:

    Ангелы - начинают,
    Мы - продолжаем.

    (Поезд, ход замедляющий...)

    Нынче бумага - кончилась. Завтра пересечемся.
    Где-нибудь на Покровке, возле воды и лета.
    Пусть все будет неправильно. Пусть все будет нечетко.
    Из загогулин, черточек, точек и пятен света.

    (Лучшая из моих масок...)

"Не рубец, не короста - буквы. / Ни страны, ни погоста - буквы", "бесконечным пейзажем - буквы..."

В Небе,

залитом "крошками света", " на пределе меж светом и тьмой", где "веревка врезается в тело / и гудит под ногами огонь". Где "бритвой по вискам / срезанная вдоль, / ходит в небесах / полная луна / и несет мою / головную боль".

В мире,

где "натянута латынь, как нити или звезды - Скопление фигур, окованное льдом..."

В воздухе "строчном",

где мельтешат "бессонные, ручные" многоточия и тире - "быстрокрылые знаки препинания" былой любви... "С темного края неба - / На светлый край, / Из ада - в рай..."

    Упорствуя в своих несчастьях,
    Не умирай, не воскресай,
    А, точно легкий шар воздушный,
    Лети меж женщиной и сном,
    Когда придут по наши души
    Со сковородкой и веслом.
    Они тебя в полете дивном
    Не опечалят, не сдадут.
    Лети меж женщиной и ливнем,
    Частично - там, частично - тут.
    Сквозь восходящих улиц сети,
    В оплывшей влаге дождевой,
    Одним лучом закат подсветит
    Текучий мир. Когда-то - твой.

    (Смешение дыханий частых...)

Поэт обретает дар "в толще тишины" "трогать руками запретное", открывать настежь "новый воздух, иные пути", различать во тьме "невнятные письма" - "стихотворный мерцающий бред" прошлого.

В своих стихах Каневский добивается необычного эффекта. Ему, как когда-то Каспару Давиду Фридриху, удается в один и тот же момент времени изображать лирического героя в двух измерениях, двух состояниях: это человек, уже переживший утрату, и прежний, еще не готовый ее пережить, не знающий о предстоящих жизненных испытаниях.

качни два острова
два глаза
и парность вечную
терпи
непрочный день
и хрупкий разум
как медвежонок
на цепи
назад ли
в огненное лето
вперед ли
к вечной белизне
а равновесие
нелепо
как односложность
да и нет

(Круг, VI)

Если на знаменитой лейпцигской картине, художник Фридрих "выводил" на мол гавани одного и того же героя, показав его подростком, зрелым мужчиной и стариком (всех трех одновременно), то Геннадий Каневский, используя этот прием, идет дальше. Никогда нельзя точно установить, в какой точке пространства и времени находится его герой.

Мятущаяся душа ищет точку сближения с невозвратимым... Пожалуй, только стихи - единственный способ достичь желаемой близости...

КОРОТКОЕ ПОСЛЕСЛОВИЕ: Эссе, предложенное читателю, отражает лишь одну грань творчества Геннадия Каневского. Это сравнительно старые стихи, знакомые, большинство из них было опубликовано в нашем журнале. Жизнь же не стоит на месте, поэт развивается, открывая все новые и новые горизонты. Сегодняшние стихи Геннадия не перестают удивлять его новыми формальными открытиями в поэзии. Но об этом - в будущей статье.