Словесность 
// -->

Текущая рецензия

О колонке
Обсуждение
Все рецензии


Вся ответственность за прочитанное лежит на самих Читателях!


Наша кнопка:
Колонка Читателя
HTML-код


   
Новые публикации
"Сетевой Словесности":
   
Елена Бородина. Белый шум. Стихи
Лора Катаева. Ласточки наших слов. Стихи
С. К. К. (Сергей Кудрин). Танцпол для парапсихологов. Стихи
Лана Юрина. На грани. Стихи
Акоп Арутюн. Стихотворения. Перевод с армянского: Мартин Арутюнян, Николай Милешкин
Светлана Богданова. Попробуй не засмеяться. Рассказ
Аркадий Паранский. У Печоры у реки... Рассказы
Вахтанг Чантурия. Восемь бит. Рассказ
Мила Борн. Другая Агата, или искусство стать невидимым. Эссе
Юлия Великанова. Что же значило это странное "memory postum" (О поэтическом сборнике Милы Борн). Рецензия
"Поэты останутся в истории не по эстетическим соображениям". Телеграм-беседа с Борисом Кутенковым в рамках проекта Voinovpoetry


ПРОЕКТЫ
"Сетевой Словесности"

Алексей Верницкий. Две строки / шесть слогов

[01 мая]   Избранные танкетки апреля.


        за окном
        планета






КОЛОНКА ЧИТАТЕЛЯ
ЧИТАЕМ:  Александр Кабанов. Кубик-любик. Стихи



Марина Конюшихина

Как собрать кубик-любик?



Каждый поэт, создавая цикл стихов, заново творит мир. "Кубик-любик" Александра Кабанова - мир одновременно смешной и страшный, вывернутый наизнанку. Смех и ужас соседствуют: они стороны одной медали.

Все здесь соткано, кажется, из цитат, но это только на первый взгляд, потому что даже самые избитые образы, цитаты и аллюзии приобретают в поэзии Кабанова абсолютно новое, не свойственное им ранее звучание. Всё это усиливается мастерской языковой игрой, где каждое слово, как звено в цепочке, тянет за собой другое и накрепко к нему припаяно.

Цикл открывает стихотворение, начинающееся ключевыми словами для понимания всей структуры: "Всадники Потешного Суда":

    Всадники Потешного Суда -
    клоуны, шуты и скоморохи,
    это - кубик, это - рубик льда:
    ни собрать, ни разобрать эпохи.

Аллюзия на "Откровение Иоанна Богослова" здесь однозначна и очевидна: конец света предрекают четыре всадника апокалипсиса, персонифицирующие собой различные катастрофы и катаклизмы. Однако слово "Потешного" снимает впечатление ужаса. Мир оказывается обманчивым и "не складывающимся" в единую картину, так как некоторые пазлы или потеряны, или не подходят именно к этой мозаике: "ни собрать, ни разобрать эпохи". Здесь присутствует ужас, но не настоящий - цирковой, балаганный (наверное, как у А.Блока в "Балаганчике", где марионетка умирает, истекая клюквенным соком):

    Сахар-сахар, что же ты - песок,
    и не кровь, а кетчуп на ладони?
    Вот архангел пригубил свисток,
    и заржали цирковые пони.

Бог и человек в этом мире почти на равных: Бог - портье, человек - постоялец.

Следующие стихи раскрывают мысль, предложенную в первом: "Господь не выполняет план", люди, выключенные из мировой гармонии, живут без любви ("вот и любовь - аренда, птичьи мои права"), без надежды ("всё быстрей и ближе слышится серебристый свист косы"), без счастья ("на земле у счастья - никакого шанса, улетай на небо и не возвращайся!")... Каково живётся человеку в таком мире со знаком "-", со знаком "без"? Человеку, который менее божьей коровки, в мире, который умер:

    Старый почтовый ящик, соросовский ленд-лиз
    для мертвецов входящих и исходящих из
    снежного полумрака этих ночных минут,
    Что ты глядишь, собака? Трафик тебя зовут.

Раненый Босхом в спину ("вишнёвый и седой наполовину"), живущий в сотворённом Николаем Васильичем Големом (аллюзия сразу и на самые страшные гоголевские образы, и на персонаж из еврейской мифологии, сотворенный из неживой материи) хорроре, не просящий ничего у "давно бастующего Бога", - человек в художественном мире Александра Кабанова всё-таки центр Вселенной. В которой есть "запотевшие windows" бессмертия и странная любовь - изуродованная, искалеченная ("и любовь в шутовских ярлыках - вот и режут ее по кусочку и уносят в своих рюкзаках") - но все-таки не плотские утехи, а ЛЮБОВЬ, когда невозможно расстаться:

    Вот и любят друг друга они,
    от восторга к удушью,
    постоянно одни и одни,
    прорисованы тушью.

    Я глазею на них, как дурак,
    и верчу головою,
    потому, что вот так, и вот так
    не расстанусь с тобою.

И вера, наверное, тоже есть.

Последнее стихотворение замыкает цикл. В нём нет шутовских интонаций. Оно напевно и проникновенно. Говорение в нем сопоставляется с горением фонарей (у света свой язык), и в этом горении-говорении призыв к состраданию, как к благодати ("и нам сочувствие даётся, как нам даётся благодать"). Недаром в последнем четверостишии появляется образ слепой девочки, рисующей на снегу чёртика (не чёрта). И поэт, увидевший его и запечатлевший в своём стихотворении, таким вот ЗАПЕЧАТЛЕНИЕМ помогает миру выжить.

Стучаться с "челобитной флешкою" к Богу страшно, да и смешно. Но можно попробовать...



Обсуждение