НЕСЧАСТНОЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО
(из юношеского трагедийного цикла "Андреевщина или Русские ноченьки")
Бездействующие лица:
Доктор с несусветными челюстями
Кондрат, слесарь
Ий, юродивый
Марина, деловая женщина
Пётр, алкоголик
Пятерняк, художник
Старушка №1
Старушка №2
Виталик и Ульяна, молодые люди
Тамара Ивановна Шмонова
о. Александр, православный священник
Геннадий Львович, политикан
Аристарх, философ
|
№1
Человечество, набранное в клизму
Непроглядная темень. Немой звон и слякоть. Трепет безвоздушного. Человеческий пот. Собралось человечество: люди не различают друг друга, они с трудом видят контуры и очертания, они напрягают зрение, переступаются, включают беспомощные фонарики, перекрикиваются, рыдают, обоняют резиновый запах.
Марина (обращаясь к Доктору): Где мы? Кто вы?
Доктор (поворачивая к ней свои несусветные челюсти): А кто вы? И где вы? И кто эти люди? (теперь его взгляд ложится на рассеивающуюся по сумрачному пространству толпу)
Марина: Не знаю.
Старушка №1 (налетая внезапно): Твари! Погубили! Погубили! Ироды! Ироды!
Доктор, Марина и рядом стоящие: Успокойтесь! Успокойтесь!
Доктор: В принципе, давайте все без паники!
Геннадий Львович: Давайте-давайте. Я всегда "за".
Доктор (ко всем): Идите ко мне. Все сюда. Давайте решим, где мы находимся.
бледные тени не слышат, они бродят где-то вдалеке, переливаясь и перекрикиваясь.
Все здесь присутствующие: Эй! Эй! Сюда. Все сюда! К нам.
через некоторое время на этом месте образуется кучка людей.
здесь присутствуют: Доктор; деловая женщина Марина; политикан Геннадий Львович, он тяжело дышит; Виталик и Ульяна - молодые люди, которые до сих пор не могут прийти в себя; о. Александр, в рясе, румян и с Евангелием в руках; алкоголик Пётр, икающий и медленно матерящийся на всю клизму; Старушка №1 со злобным, ненавидящим лицом; Старушка №2, её лицо точно такое же, как у твоей, читатель, бабушки; художник Пятерняк, он бледен, однако подбежал всех первее и уже приготовился жадно говорить и слушать; философ Аристарх, нищий и внешне похожий на Петра; слесарь Кондрат и Тамара Ивановна Шмонова, ничего не понимают и лица их нахмурены глупостью. Начинается гвалт. Все недоумевают и высказывают своё недоумение. Вскоре устают и вновь принимаются осматривать место пребывания.
Доктор: Господа! Мы в резиновой груше. Я доктор, и знаю, что говорю.
Тамара Ивановна: Вот те и раз!
Старушка №1: Ироды! Ироды!
Старушка №2: Свят-свят-свят...
Виталик и Ульяна (смеясь): Сидим в груше - хотим кушать!
Доктор: Самое интересное, что за грушей ничего нет. Одна пустота. Так бело (глядя в дырочку - место скрепления груши с пластмассовой трубкой).
Пятерняк (в изумлении): Там Вечность!
о. Александр (смиренно): Там Бог наш.
Доктор: Нет, там пусто. Поглядите. Белым-бело.
Аристарх: Раз бело - значит не пусто. Разве пустота имеет цвет?
о. Александр: Белый цвет - цвет Чистоты, Спасения.
Кондрат (крича): И что теперь! Я хочу жрать! Мне дак насрать, что там...
Геннадий Львович: О чём мы говорим, граждане! Я предлагаю назначить главного, который бы решал все задачи, отвечал на наши вопросы и вёл бы нас за собой...
о. Александр: О! Он уже есть. Он среди нас. Это Господь Бог.
Люди (вглядываясь друг в друга): Ну и где Он? Мы Его не видим.
Геннадий Львович (к о. Александру): Вы представляете Его интересы?
о. Александр: В каком-то смысле да.
Геннадий Львович: Есть ли у вас на то бумаги?
о. Александр: О каких бумагах вы говорите? Это выше всяких бумаг...И если уж вам так необходимы какие-то бумаги, то вот - у меня есть Великая Бумага: Библия.
Геннадий Львович (скептически): У него есть Великая Бумага Библия.
Доктор, Кондрат, Марина так же скептически повторяют за Геннадием Львовичем, алкоголик Пётр восклицательно икает.
Доктор: Я - образованный человек. Я похотливо падуч на серьезные книги. По-моему, следует более доверять людям науки, нежели... (заминается)
Пятерняк (очнувшись): Знаете...Я думаю, стоя здесь враскарячку в некотором опьянении от несомненных явлений нашей действительности, я думаю, что всё наше знание - это домыслы. Все наши учения и истины - домыслы. Рассуждения и повествования - тоже домыслы. Весь наш мир - домысел. Домысел к чему-то другому, самому главному, существенному. Правда, и это всё, что я здесь надумал, стоя враскарячку в некотором опьянении от несомненных явлений - тоже чистейший вздор и домысел...Но я не дурак....
Марина: Конечно-конечно. Кто бы сомневался, что вы не дурак. Вы просто домысел.
она смеётся, а следом за ней и Доктор, громыхая несусветными челюстями.
Тамара Ивановна снимает с головы шапку из кролика и чихает.
Пятерняк (про себя): Почему у девушек так плохо получается шутить? Многие девушки совершенно не умеют шутить, некоторые даже не пытаются...Но уж если найдётся среди них шутница, то всех мужчин зашутит досмерти.
Кондрат (закуривая): Хватит болтать!
Марина: Предлагайте что-нибудь.
Пятерняк: Я предлагаю: идти в дыру!
все смотрят на Пятерняка с негодующим видом.
Старушка №1 и Тамара Ивановна (схватившись за сердца): Дурной!
Кондрат (беззаботно дымя): Ты что, придурок?
Пятерняк: Я - художник! Я - поэт!
Пётр (передразнивая): Лично я - отличная личность, уличённая в лиричной личине!
Старушка №2 (к Пятерняку): Ну и прочитайте что-нибудь нам...
|
Пятерняк:
Чтение стихотворения сходу
Глухому народу...
|
|
Доктор (перебивая):
Да ещё и бездарем-поэтом,
Смысла нет во всём этом
|
Друзья, я предлагаю остаться здесь на ночь, а утром всё предельно изучить.
|
Пятерняк:
Что ж, я удаляюсь прочь,
Оставляя на вас эту вечную ночь! |
Художник хотел уже было шагнуть в дыру, но передумал и незаметно растворился в дали мрака.
Старушка №2: Батюшка, можно исповедаться и причаститься?
о. Александр: Конечно.
о. Александр берёт Старушку №2 за руку и отводит её в сторону, внимательно выслушивая.
Тамара Ивановна (провожая их взглядом): Исповедуется...Эй, вы, (к Петру), что тут встали! Не дышите! От вас тащит перегаром!
Пётр (шутливо недоумевая): Не кричите! Что вы кричите. На таких, как я, вся Расея держится.
Тамара Ивановна: Ха! Вы слышали! Ха!
Пётр (сумбурно жестикулируя): А что смешного? Я такой же, как и вы, хоть и бомжеватый. Понимаете ли, я тут слышал разговоры о бумагах и книгах - так вот и я - книга.
Тамара Ивановна: Книга?
Пётр: Да, я - книга, в которой много глав и частей. Я - гениальный роман, великое произведение. Один демон взял почитать меня, ибо я - книга хорошая, толстая, с продуманной композицией и с местами, над которыми можно, обладая непростительно испорченной душою, вдоволь поиздеваться и посмеяться. Демон читал меня неряшливо, несмотря на то, что я написана Классиком (все мы дети Классика). Демон пускал на меня свою слюну и удушал своим смрадом, он читал меня за жратвой, за злодеяниями, он правил меня, менял и черякал буквы, что-то отмечал на полях, совал в меня закладки...Я, гениальный роман, чуть не порвался в грязных руках этого гада. Демон читал меня даже в сортире. Не раз он хотел меня сжечь, бросить в печь, но всё забывал и побаивался (библиотечная книга). Я ношу в себе сокровище мировой литературы, а меня швыряли под кровать, в пыль, к книжным червям и буквоедам. Демон истрепал меня. Демон порвал 18 страницу. Демон глумился и веселился. Демон напечатал моего уродливого двойника - то ли пародию, то ли бесталанное подражание. Демон сдал меня совсем недавно. И что я теперь? Я старая, засаленная, ни на что не годная книга. Кто будет читать меня? Я развалюсь от времени. Но я всё равно буду классикой, навсегда останусь ею. Правда, я всего лишь издание, но на мне напечатано дивное, великое произведение, которое я пронес с великим мужеством и достоинством.
Многие: Дааааа уж!
Доктор: Алкоголик в России больше, чем алкоголик.
Геннадий Львович: Господа, у нас нет времени, чтобы говорить всякий вздор...
Аристарх: Но если в этом мире, по словам художника, всё - вздор, о чём тогда говорить?
Марина: Я не согласна.
Аристарх: А я вполне согласен. Всё - вздор, и время - вздор, и вы - вздор, и я - вздор, и даже моменты, ради которых стоит жить - вздор.
Геннадий Львович: Так не живите. Чего ж вы живёте?
Аристарх: А что делать, что делать...Я мыслю, я существую. И мыслю я, что всё наше существование - ничто, пустой звук, чушь.
Геннадий Львович: А мне наплевать, что вы мыслите. Мне, вот, нравиться жить. Надо просто вертеться, вертеться, жизнь - это верченье.
Аристарх: И кишение, и кипение, и сопенье...
Марина: И ворчанье, и брюзжание, хохотание...И получается - лежание, сон, ничегонеделание. Что ж, к сожалению, я тоже в последнее время стала задумываться о таких вещах. Я предполагаю, что во время всей своей жизни человек хочет основательно-храпливо поспать, но ему этого не даёт сделать множество будильников, которые его с беспощадным постоянством будят. Эти дрянные будильники, постоянно кем-то заведённые на определённые часы, звенят так сокрушительно, что человек и просыпается только ради того, чтобы выключить эти дрянные будильники. Как раз всё это и называется человеческой деятельностью. Вся биография человека, вся история цивилизации - это череда пробуждений человека с целью выключить будильники. Ведь они так сокрушительно звенят!
Аристарх: Хм, вы правы. Если развивать вашу теорию, то как же повезло глухим - вы просто не представляете! Но как несчастны те, кто одарён чуткими ушами...Я, к примеру, постоянно не сплю. У меня миллиарды этих будильников. В каждой дырке спальни найдётся по маленькому дребезжащему будильничку. Я бегаю и выключаю их, у меня устают руки, но я продолжаю выключать. А над головой пронизывающе и отрезвляюще бьют большие настенные часы. И пока что мне их не выключить. Я слишком мал ростом, мне даже не допрыгнуть. Но, может, скоро я вырасту и разделаюсь с ними. А, может, в этом деле мне поможет моя истинная любовь. Она бы взобралась на мои плечи...
Виталик (до этого стоявший в отдалении и целовавшийся с Ульяной): Да, да такие будильники мешают заниматься нам любовью...Но зато нас двое, мы легче и быстрее выключаем их.
Доктор: По-моему, господа, вы все говорите о разных будильниках.
Ульяна (недовольная, Виталику): Не отвлекайся и не разговаривай. Это очередной будильник...
все смеются, кроме Кондрата и Старушки №1
И вообще, я хочу домой!
Вдруг из темноты появляется новый странный персонаж - юродивый Ий. Он убивает на рту улыбочку, тем самым не давая разойтись рту в ней. Он скачет козлом, кричит и трёт свой живот.
Аристарх: Это что за явление такое!
Кондрат: Что это за мудак?
о. Александр со Старушкой №2 отвлекаются и приближаются к присутствующим.
Доктор: Что это за феномен?
Ий: Родственно, тепло и тихо льётся откуда-то свет. Эй, прислушайтесь, это вроде журчание, это струя, золотой ключ. Бежит он из моего сердечка, выдумавшего себе дом и тоскующего по нему. Как всё подло и подло вблизи и вдалеке! А дома - ликование.
о. Александр: Он похож на юродивого.
Геннадий Львович (к юродивому): Что вы кричите! Кто вы такой? Вы знаете, где мы находимся?
Доктор (пытаясь приблизиться к нему): Вы здоровы?
Ий: О! О, это вы нездоровы! И Оно не здорово! О, Оно не здорово! Готовьтесь! Готовьтесь! Познаем желудок нездешнего! Брюхо конца! Познаем нашего брюхо конца! Грозно, грозно заревем мы, жёстко заревем мы! Запляшем немотой! Немотой запляшем! Войдём мы! Войдём мы обратно, где котлеты новомосковские, войдём мы, где салями, где окорока гниют войдём мы! И выпустим смрад веков! Выпустим и заплачем мы! Вместе с собою выпустим! Вместе с...
Но внезапно клизма начинает трястись. Она трясётся так, что люди, визжа, стукаются о резиновые стенки груши. За доли секунды клизма опускается в какую-то жидкость и вбирает её в себя. Всех обитателей клизмы захлестывает мощным, убийственным потоком. Кто-то умирает сразу же от удара об грушу, многие - захлебываются. Некоторые выжившие плавают что есть сил, надрывно кричат и продолжают стукаться о стенки.
Постепенно вода вместе с людьми уходит из груши через ту самую дыру. Поток проносит с собою через дыру всех представителей рода человеческого. В пластмассовой трубке в живых никого уже не остаётся. Все умирают от приближающегося смрада, воды и необычайной тесноты.
№2
Человечество, зашитое в кресло
Всё пространство залито как будто горьким шоколадом. Все лежат и стоят на чём-то мягком. Над головой чуть брезжит тусклый свет. Очнулось человечество. Оно напугано и разбито. Головы людей шумят, и глаза их закрыты от страха, люди стонут и вновь недоумевают. Всюду царствуют пыль, грязь и хлебные крошки.
Старушка №2 (совершая крёстное знамение): Что сатана замыслил! Куда ведёт нас он?!
Но с нами Бог. С нами Бог.
Старушка №1: Ироды! Суки! Суки!!
Виталик: Эй! Кто-нибудь здесь живой! (Ульяна дрожит у его плеча)
Доктор (отзываясь): Мы здесь, мы все здесь! Идите к нам!
Молодёжь и старушки идут на его голос. Увязая ногами в вате, они добираются до остальных.
Доктор (констатируя): Над нами какая-то ткань.
Ульяна: Что случилось? Куда мы попали?
о. Александр: Мы не попали, мы очутились... (почти шепотом) Да, мы очутились.
Виталик: По-моему, мы, скорее, попали, чем очутились. Чёрт подери! Как это могло произойти? И почему так темно?
Ульяна (улыбнувшись): Виталик, не нервничай. Мне уже кажется, что всё весело...
Виталик: Радость и нега идут от тебя, Ульяна...
Молодые люди улыбаются. И Виталик, взяв Ульяну за руку, опрокидывает её на вату. Они утопают в вате на некоторое время.
Аристарх: Как я хочу быть молодым. Молодым гедонистом. Быть старым гедонистом - одни мучения.
Старушка №1: Разврат! Творят разврат средь бела дня!
Старушка №2 (протирая очочки): Бела дня?
Старушка №1: Вот возьмём меня. Я такими гадостями никогда не занималась. Незачем. А вы всё время моетесь, смываете грехи и потом снова идёте пачкаться. Ироды. Некоторые моются по три раза на дню. Я раньше мылась раз на неделе, а теперь один раз в год. Зачем мне часто мыться, если ко мне ничего, простите, не прилипает? В детстве - вообще не мылась. Почему дети не хотят мыться? Так упорны в своих отнекиваниях от купания? Да потому что безгрешны. А взрослые? Эти "чистюли" взрослые! Только и норовят помыться. Даже когда воду горячую отключают, всё равно - кипятят и моются. Конечно. Омовение-то для них, свиней, пропуск в рай. Почему бы не вымыться лишний разок? И к тому же это очень приятно. Хы-хы. Голое тельце. Хы-хы. Тьфу! А после половых актов, думаете, почему подмываются? Да-да. Греховодники. Посовокуплялись, Бога позлили - и концы в воду. Суки! ТЬФУ!
Старушка №2: Однако хорошо, что не забывают мыться. Хорошо это, что не забывают...Чувствуют, значит, ещё люди тяжесть греха. И на этом спасибо.
Пятерняк (выпрямившись): Не за что.
Доктор: Всё же надо решить, господа, что делать? Кто нас сюда поместил? Кто виноват?
о. Александр: Для меня всё ясно. Нас сюда поместил Бог.
Доктор: Значит, это Он виноват?
Пётр: Вы говорите с бесовским акцентом, доктор.
о. Александр: Почему сразу же виноват...На вопрос "Кто виноват?" следует отвечать: "Я", а на вопрос "Что делать?" - "Молиться и каяться"
Доктор (о. Александру): Ну, поглядите, как мы мучаемся. Разве это не издевательство над живым человеком?
о. Александр: О, нет, нет. Совсем нет. Видите ли, жизнь нам дана для проверки себя на фальшь. Жизнь - это полигон. Огромное поле, всё в ловушках, всё в препятствиях и загадках, которые мы обходим, разгадываем, ломаем. Жизнь задаёт нам вопросы, на которые кто-то отвечает правильно, кто-то неправильно, кто-то отшучивается, а кто-то вообще молчит. Понимаете, нравственный выбор есть у каждого. Таким образом Господь послал нас на проверку. Выдержим ли мы её? Если - да, то...
Геннадий Львович: То нам поставят "отлично" на небесном экзамене или выдадут белый диплом как пропуск в рай. Мне кажется, вы говорите бессмыслицу.
о. Александр: Те, кому всё кажется бессмысленным - не имеет Бога в душе, ибо Бог - смысл всего. Бог осмысляет собою эту жизнь. Когда-то и моё сердце было черно, когда-то и моё сердце было грязным хлевом, покуда в него не пришли Иосиф с Марией, покуда не родился в грязном хлеву младенец Иисус. И сердце моё отныне засияло. Засияло чистотой Спасителя!
Геннадий Львович: Ну, вот допустим я уверовал. А смысла как не было, так и нет. Весь смысл жизни в деньгах.
Аристарх: Смысл жизни, я думаю, в осмысливании жизни.
Марина: И ещё в семье...А деньги нужны для семьи. И Бог для семьи.
Пятерняк: На кой чёрт семья. Нас и так здесь уйма. Противная, трогательная людская уйма. Зачем жениться и рожать? Это лишнее. Это отвлекает нас от себя и мира, и небес.
Марина (Пятерняку): Что вы такое говорите? Вы потеряли рассудок...Вы - нечеловек?
Аристарх: Берите выше.
Кондрат (зевая): Мне охота спать. Глаза бы мои всех вас не видели! Мне, честно говоря, на всё наспать.
Старушка №1 (бегая тараканом): Да что за скотство такое! Что за скотство! Твари и ироды!
Доктор (Старушке №1): Успокойтесь.
Тамара Ивановна: Старость - не радость.
Ульяна: Особенно, для окружающих эту старость людей.
Кондрат (сквозь зубы, о Старушке №1): Сука злоебучая!
Марина (презрительно глядя на Кондрата): Как так можно называть пожилых людей!? Ты же нечеловек. Ты же помойный отброс!
Аристарх: Берите ниже.
Пятерняк: Обыватели - вот уж корень всякого зла! Сам сатана разводит рогами при виде этих тупых существ.
Доктор: Граждане, давайте по-деликатней. Давайте, мысленно взявшись за руки, скажем "нет" ненависти и злорадству. Не надо нам их, не нужно нам злорадства и ненависти. Зачем нам эти качества? Давайте уже посерьезней! Это всё-таки наша жизнь, а не смерть! Смотрите, над нами мерцает свет, хоть он и тусклый, но свет. Это наша надежда.
Пётр: Успокойтесь, доктор. Вы больны. (смотрит вверх) Надёжно больны.
Доктор: И не дурачиться! Дурачество - отвратнейшая штука! Она разлагает душу, выедает сердца. Дурачась, мы обрекаем себя на муки. Дурачеством человек начинает смердеть. Шутовство - это паразит, который сидит внутри человека и пожирает все его добрые устремления и помыслы, дурачество берёт человека в плен, связывает по рукам и ногам. Шутовство, дурачество, хамство - абортируют человековы плоды добра. Не надо нам этих низких качеств, ибо от них и злорадство и ненависть. Надо быть деликатным. Деликатный человек никогда не позволит себе злой выходки. Он всегда останется самым человечным из людей.
Пётр: Давайте деликатно скажем "нет" злорадству и ненависти.
Доктор (вздохнув): Как хотите...
Пётр (Кондрату): Пойдём, выпьем, сынок. Здесь не нальют. А всем вам совет - пейте и кончатся ваши мучения. Смело изменяйте сознание! Тогда все слова, которые вы произносите, будут словами благодарности. Благодарности ко всему. И даже матюг покажется вам высокой деликатностью.
Аристарх: Господа, по-моему нам всем нужно смирится с этой жуткой действительностью. Иного выхода я не вижу. Я вообще здесь всё очень худо вижу.
Марина: Точно! Надо создать здесь неповторимый мир! По мере наших сил надо вдохнуть в этот мир жизнь. Нужно обаяние. Ведь обаяние так очаровывает.
Доктор: Что за обаяние? Вы о чём?
Марина: Ну, если, к примеру, человек в чём-то увяз и к чему-то пристрастился, то значит, он очарован! Ему можно здесь жить. Это место обаятельно. Надо пристраститься к этому месту.
Доктор: Каким образом?
Марина: Как бы вам объяснить... Для примера возьмём круг закоренелых выпивох (поверьте, мне это совершенно не близко, просто такой пример самый несложный и (глядя на Петра) наглядный). Пьяницы, положим, собираются за столом во дворе, пьют, говорят, шутят, остроумничают, ржут, как свиньи, делятся опытом, новостями и впечатлениями. И они видят во всём этом какую-то искру: раз кто-то удачно пошутил, вызвав бурный смех, кто-то удачно рассудил, раз кто-то поступил неожиданно и сверх того очень замечательно - это значит неспроста, это не случайность, это искра. Обаяние всей этой разудалой атмосферы пирушки возбуждает в любом из пирующих жажду жизни, именно такой жизни, в которой они видят сокровенный смысл и своё предназначение. Потому что обаяние так походит на истину. Пьяницам и кажется, что жить им можно, нужно только так, как они живут, и никак иначе. То есть встречаться и пить, и ржать, как свиньи, и остроумничать...Ибо вокруг себя они создали свой особый, неповторимый мир, который когда-то их очаровал и продолжает очаровывать.
Аристарх: Откуда это обаяние?
Марина: Я думаю... от творческого потенциала личности... (заминается)
о. Александр: Этот потенциал вкладывает в каждого Господь.
Марина: Да, да, может быть, но каждый обладает способностью творить и создавать миры, или мирки. Кто-то на всю страну творит, а кто-то на весь посёлок. А кто-то и на весь мир. Вот, наверное, в чём причина всех войн, дискуссий, конфликтов, смут и прочих неразрешимостей. Ведь каждый человек правит свой мир, обаятельный по-своему.
Но в этот самый миг из ваты вырастает фигура, похожая на длинный скрюченный гриб. Она садится и выпрямляется, горбится и жестикулирует, затем начинает приближаться к присутствующим. По сверкающим во мраке газам все догадываются, что перед ними кривляется Ий.
Ий: Как? Вы ещё не изведали Свинец Зада Силы?!
Ий энергично трёт свой зад, будто бы очищает его.
Как? Вы ещё мямлите. Вы не придавлены, но уже хрипите, сползаете, уже разворочены, уже протекаете...
Юродивый садится на корточки.
Как неохота злодействовать мыслям моим и сердцу моему. Как хочу я, но прячусь в чертоги благословенные по дням, в кои налетают чёрные призраки и всовывают языки свои в уши мои, одевают тело моё в драгоценные наряды, облачают в шелка, вкрадываются в душу и пляшут в ней, извиваясь. Наряжают тело моё, как своё жильё, надевают на лице моё маску уродливую, даже без прорезей для глаз, только для рта, а в рот суют трубку хрустальную, по которой дым смоляной волшебный движется - я противлюсь, но без слёз. Отобрали слёзы, ну а если бы была слеза, то всё бы и кончилось. Но я травлюсь и хохочу уж постепенно, а демоны злодействовать-жительствовать начинают в моём украшенном теле. И я, истерзанный, с подрезанными крыльями лечу в горячую пропасть и молюсь. А после злодеяний демоны бросают, насмехаясь, жалкое тело моё и летят в свой бездны холодные. А я просыпаюсь в пустыне, истерзанный, с вывороченным сердцем и языком, закинутым на глаз, и прошу прощений и благовонных чертогов...
Все молчат.
Юродивый выпрямляется.
Ну, а вы постигайте Горы-ягодицы, трусливые собаки! Ав-ав, пузырьки! Оно садится!
Все будто бы заледенели, а Тамара Ивановна вообще ничего не понимает, так как совершенно ничего не может подумать, даже подумать, что всё это сон. Остальные дрожат, молчат и плачут. Несусветные челюсти Доктора вздымаются над всеми и устремлены вверх. Вдруг наступает полная темнота. Сверху что-то загораживает людям свет и приближается к ним. Люди даже приседают. Ткань между тем начинает неимоверно быстро прогибаться под каким-то огромным, неведомым грузом. И в одно мгновенье груз обрушивается на всех обитателей кресла, раздавливая их насмерть. Сначала слышатся крики, но постепенно они переходят в общий неслыханный, ужасающий хруст костей.
№3
Человечество, запихнутое в башмак
Затхлая тьма. Влажно и душно. Вонючая гниль. Везде раздаются визги теряющих сознание и изумлённые вскрики только что очнувшихся. Суетно и тесно. Люди харкаются и плюются, по-атеистически трагично переставляют ноги, расплываясь друг у друга в глазах, в ушах, во рту, в волосах. Сквернословия спадают с их уст как перегнившие плоды.
Доктор (очнувшись): А!
Виталик: Какая вонь. Куда опять попали? В какое дерьмо!
Ульяна (поспешно уткнув нос в грудь Виталика): Какой мерзкий запах!
Доктор щупает стенки.
Доктор: Снова какая-то ткань! Вроде, кожа.
Деловая женщина Марина сидит на корточках, расслабив руки.
Марина: Как болит голова! Когда всё это кончится?
Аристарх: А может быть, всё только начинается.
Горбатенькая Старушка №1 бегает в наклонку, отчего имеет вид паука, и вглядывается каждому в глаза.
Старушка №1: Твари! Твари!
Тамара Ивановна тяжело дышит, до сих пор ничего не может взять в толк.
Лицо Петра переливается всеми цветами природы.
Ий с чёрно-белым лицом к чему-то прислушивается, валяясь в тупике (в носке ботинка).
Старушка №2 молится и всё кругом крестит.
Ульяна: Боже мой, как я устала. Мне ничего не хочется. Меня от всего воротит! У меня депрессия.
Виталик (гладя её волосы): Успокойся, всё это кончится, это пройдёт. Посмотри, мне весело, я ничего не боюсь, я мужчина. У меня нет причин для страха и депрессий.
Пятерняк (бледный): Одна, одна лишь холодная причина всех скорбей и несчастий существует для нас. Но неведома мне она. Не приблизился я к ней ещё. А эта причина, эта беда - О, Господи! - овеяна, закрыта, обложена, покрыта многочисленными слоями других бед, от которых так жутко на душе, так горестно, что и жить не в охоту, но и эти беды - ничто по сравнению с главной. А главная пока мне неведома. Главная - это кочерыжка, покрытая другими бедами, как капустными листами. И бедняга-человек, справляясь с одной бедой, приближается ко второй, более высшего порядка, а справившись и с этой, трудится над разрешением следующей, которая ещё страшней.
Доктор: Что вы имеете в виду?
Пятерняк (не обращая ни на кого внимания): Однако первый слой - самый поверхностный. Он для поверхностных людей, он для отребья. Они живут в своё удовольствие и на протяжении всей своей жизни жуют этот первый капустный лист. Это может быть стремление к материальным благам, смотрение телевизора, непогружённость в метафизические выси и бесконечный полёт в землю. А может, первый слой мы все сбрасываем ещё в детстве, едва научившись читать... Однако, если человеку показалось мало этого, он выстоял и возжелал продолжить трудный путь, то он постигает следующий слой. Эволюционный путь тут понятен. (оживляясь, глядя на окружающих). Интересно в такой модели прежде всего вот что: редко кто добирался до кочерыжки, до главной проблемы. Иногда ведь вы чувствуете, господа, беспричинную грусть, мировую скорбь (как ещё называют) - это и есть отголосок той кочерыжки, летящий чрез множество капустных листов, чрез эти слои, и он пока слаб. Но всё равно каждый человек так или иначе чувствовал нечто сродни этому ощущению. Ощущение ничтожества, безысходности, горькое упадочное состояние духа. Иногда это состояние называют меланхолией.
Все: Да, мы чувствовали.
Пятерняк: В большинстве случаев всех ближе к кочерыжке приближались творческие люди. Они писали всё больнее и больнее, трагичнее и трагичнее, истиннее и истиннее - и всё подвигались ближе, ближе к главной проблеме. А там уж холод от неё, озноб, чувство, что никогда не справиться. И все, кто добирался, а их, может, почти и нет, во всяком случае их мало, то тот сходил с ума, спивался или, ничего толком не объяснив, самовольно уходил из жизни. Мне неведомо всё это пока. Не приблизился я ещё.
Аристарх: Эта модель по моим беспощадным расчётам - не нова.
Пятерняк: Я говорил не о модели, а о происхождении депрессии. Вот откуда она.
Доктор: На самом деле причиной депрессии является совокупность маленьких неприятностей. И плюс недостаток внимания и витаминов. Вот и всё.
Аристарх: Видите ли, доктор, художник говорит больше о литературе, нежели о здоровье.
Ий: Литература - вечная кошка.
о. Александр: А по-моему, вы все и томитесь здесь, потому что думаете, что над вами нет Бога.
Геннадий Львович: Нет, после того что было, я очень охотно верю, что Что-то над нами есть.
Лёгкие смешки и дрожащие улыбки.
о. Александр: Вместо того, чтобы жаловаться, лучше бы уповали на Господа нашего. За грехи вы сейчас так мучаетесь.
Старушка №2: Вся правда. Посмотрите вокруг - здесь нет ни одного ребёночка.
Доктор: Интересный факт!
Геннадий Львович: Да нет же, здесь кругом одни дети.
Марина: Вот в детстве как было хорошо. Никаких мук и бед. Никаких насилий и боен. И никакой темноты и холода, никаких дел. Иногда, может, и становилось прохладно, но сквозняк шёл явно из взрослого мира.
Аристарх: Да. Постепенно каждый вырастает из-под своего маленького, тёпленького детского одеяла. И становится зябко ему. Одеяло слишком мало - торчат ноги. И взрослому становится так холодно, его пробирает дрожь, он начинает подгибать под себя ноги, прижимать голову к груди и забираться под своё детское одеялышко, как в домик.
Пятерняк: Точно-точно. И знобит так, будто у тебя скелет изо льда.
Доктор: А некоторые стаскивают одеяла с других.
Марина: Взирая на свою жизнь, я могу с уверенностью сказать, что мы живём ради детства. Выйдя из детского возраста, мы получаем образование, идём на работы, трудимся - только ради того, чтобы в свою очередь обеспечить детство нашим детям. Это так. А наши дети, когда вырастут, будут обеспечивать детство наших внуков. Вот вам весь ход цивилизации. Все наши достижения, все изобретения, всё сердце наше существуют только для наших детей. Потому, что в детстве только и живёт человек, живёт по-настоящему, а не так как мы. Детство - главное. Для детства все мы и созданы, а дальше - отработка детства.
Пётр: Это всё для щедрых на эмоции матерей...Никакое детство и отцовство не изменят мужика. (поёт) Пить-гулять буду, а смерть придёт так умирать буду!
Аристарх: По-моему, вы все, все здесь собравшиеся, за исключением некоторых - тоскующие люди.
Пётр: Вы правы. Я всё время тоскую. По любви, по разуму, по цели. Не знаю и сам. Правильно говорил художник: приблизившись к кочерыжке, я спился.
Аристарх: Вы как раз познали, но не справились. Хотя, может быть, вы непонявший.
Пётр: Да, я действительно непонявший. Я даже не понимаю, о чём вы сейчас говорите.
Аристарх: У меня есть собственная градация личностей.
Пятерняк: А кто я?
Марина: И я?
Доктор (Аристарху): Как же вы определяете? Что у вас за градация?
Аристарх: О, она проста. Людей недовольных чем-то, людей с претензиями и некоторыми знаниями, людей, способных на возвышенные чувства и мысли, но по каким либо причинам не живущих по этим чувствам и мыслям, людей, которые что-то хотят (а может быть, и ничего не хотят!) я называю тоскующими. Одарённых людей, людей выдающихся, но идущих не той дорогой или вообще стоящих на месте, чьё творчество направлено не в то русло и которые воплащают своё предназначение не так, как мне бы этого хотелось, я называю непонявшими. Они как раз познали то, по чему другие тоскуют, но они не поняли, не сумели правильно сориентироваться в открывшемся им. А людей, которые всё распознали и уразумели, собственно, я и называю уразумевшими. Простолюдины, конечно, не в счёт.
Доктор: Всё равно ничего не понятно.
Ульяна (резко): Мне надоело! Я хочу домой. (она заплакала)
Чумазый Кондрат дерзко и откровенно смотрит на Ульяну. Виталик сжимает крепче руку Ульяны.
Виталик: Всё хорошо, всё хорошо. Успокойся, Ульяна. Посмотри, мне весело, я ничего не боюсь, я мужчина. У меня нет причин для страха и депрессий.
Геннадий Львович: Я предлагаю кого-нибудь съесть, ибо я очень голоден. Например, можем зажарить этого юродивого, или слесаря, или молодёжь. Или бабушек.
о. Александр: Гляньте-ка! Откуда-то льётся слабый свет.
Марина (оживляясь): До нас дошёл свет?
о. Александр: Молитвы услышаны.
Виталик (Ульяне): Видишь, я же тебе говорил, что всё будет хорошо
Доктор: Что ж, рано обольщаться. Глядите, как ворочается дурачок...
Ий шевелится.
Доктор (юродивому): Ну, и где мы находимся? Что сейчас мы должны пережить? Вообще, откуда вы такой взялись? Где вы живёте?
Ий: В клапанах мёртвомудрых да в новостройках кипячёных живу я, разретушированный фекалием трубы, сажусь у каждый день за стол из метала и поедаю положенное. Положенное - мой хлеб. Дрянное положенное, размокшее, заснувшее, чёрствое как гвоздь, как утюжок под ногою. Как семь электропроводов. Так и обедаю всё. И двигаются недели мои, отсчитанные да и потерянные. Но только по ночам, по началу месяца, как заслышу рожок, то и бегу, то и бегу, рожок доносится из глубин леса, а лес рядышком, всегда рядышком ночью, по началу месяца, и рожок всегда играет, сладко зазывает. Вспряну я весь, молод да удал, да плоть да кровь весь, дородный и сильный, да побегу в глубь леса на рожок. А пока бегу на ветру, буду складывать песнопенья каждой былинке и пылинке. У меня уж там и хижина есть. Я туда уж и вещи стаскал. Мои предметы! Славные-славные предметы! Это пёрышко аистово, это шарик каучуковый, это несносный парик, это сюртук, трубка из дерева, прищепка бельевая, несусветные челюсти, окошечко очков, философ и художник, слесарь и бабушка, политикан и батюшка и другие и всякие...ну пока что довольно. А потом будет много и полно всего будет - всё будет. А пока что моя янтарная голова да ржаной хуй тешат меня.
Кондрат: Чооо!
Ий: Бедоах-бедоух-бедоох!Бедоох!
Ий прыгает разгневанным козлом.
Разве вы не слышите песню Всемогущих Ног?
Марина: Боже, опять.
Некоторые падают в обморок.
Кондрат рвётся побить Йя, но Доктор держит его.
Доктор: Идемте лучше туда. К свету. Не будем поддаваться его трюкам.
Пятерняк: Я пойду с вами.
Доктор и Пятерняк уходят. Они идут недолго, так как видят над собою зияющую дыру. Однако дыру вдруг что-то закрывает. Становится невиданно темно. На Доктора и Пятерняка это что-то опускается, придавливает и протаскивает их до туда, где стоят все остальные. Все остальные скучиваются в носке ботинка. Но это что-то настигает и их. Все кричат, слышат хруст собственных и чужих костей. Затем ботинок начинает подниматься и опускаться, опускаться и подниматься. Внутри ботинка громко чавкает кровавое месиво из людей.
№4
Человечество, заколоченное в гроб
Густая, гробовая тьма. С высоты, будто с неба, доносятся бубнящие звуки похоронного марша, заупокойные молитвы, тяжёлые рыдания. В тёмной глубине кружат шёпоты и всхлипы. Человечество очнулось. Люди ничего не видят: ни своих рук, ни своих слёз, ни себя. Музыка органа усиливается. По всему пространству стоит мёртвый запах дуба.
Старушка №2: О, снова! Снова! Когда же настанет конец выходкам сатанинским!
Ульяна: Я больше не могу! Я жутко устала...
Виталик: О, прошу тебя, потерпи, потерпи немножко. Я тоже мучаюсь. Я тоже ничего не могу.
о. Александр: Правильно, нужно терпеть. Христос терпел и нам велел. Терпение отличает нас от животных. Терпение называли разумом просветители. Терпением мы сдерживаем инстинкты. Интеллект произошёл от нашего терпения. А от нетерпения все войны и революции. Мы видим, что светофор показывает нам красный цвет, мы терпим, мы ждём зелёного, а кто не терпит, тот идёт на красный - оттого и авария, и войны, и убийства, всё от нетерпения. А от терпения и щедрость наша. Терпение - это спасение, оно не толкнёт нас в бездну, удержит от греха. Терпение - завет, данный нам Богом, а мы - Дети Божьи.
Геннадий Львович: Ой, только не начинайте здесь проповедовать. Не до того.
Марина: А по-моему, как раз до того.
Все присутствующие съёжились в кучку. Доктор ходит вокруг них вдумчивыми кругами. Ий блаженно улыбается. Отец Александр и старушки принимаются за молитву.
Доктор: Я уже ничего не понимаю. Всё это выше человеческого разума! Может, скажет кто-нибудь, что делать. Что делать?
Аристарх: Перестать искать виноватых.
Доктор: Кто виноват?
Пятерняк: Люди, делающие дела.
Музыка органа усиливается.
Виталик (кричит): Помогите! Помогите, спасите нас!
Кондрат: Кричи-не кричи, ничего не поможет.
Доктор: Если я не ошибаюсь, мы в чём-то деревянном
Геннадий Львович: Откуда вы всё знаете? По-моему вы находитесь в заговоре с этим юродивым. Эй, юродивый! С кем ты за одно?
Ий: Со всеми вами. Эхо сердца в моей голове говорит, что все вы со мной в заговоре. Вы заговорены, вы приговорены.
Геннадий Львович: Хе-хе. Давай на чистоту...Или ты хочешь, чтобы мы тебя повесили.
Тамара Ивановна (загоревшись глазами): Да, надо его повесить. Это всё из-за него.
Кондрат: Да, это всё из-за него.
Ульяна и Виталик: Да, да, это всё из-за него. Надо его повесить.
Марина: Такие, как он, ввергают нас в пучину страдания.
Пятерняк: Наоборот. Наоборот, жалкие твари. О Вседержитель! Как вы бестолковы, люди! Как вы несчастны в своей бестолковости! Как вы...
Кондрат: Заткнись.
Геннадий Львович: Ишь как запел.
Пятерняк (разгорячившись): Я в отчаянии, я в отчаянии, все в отчаянии, мир в отчаянии... Сколько гадких дел плетётся всюду. Сколько неразрешимостей и бед. Гноеточат всюду язвы на меня, на всех. И сколько гадкого плетётся, сколько мерзкого...И никому не размотать сии клубки зла в нити добра и света. Кто-то эти клубки с великим тщанием производит: да так, что и не размотать, да так, что и не разрешить...Вот я вижу бедных великодушных людей, гибнущих за распутыванием и разматыванием. Я сам из таких. Вот вижу кости умерших за этим святым делом классиков, философов, величайших людей. Но клубки бед в их руках перепутаны, а их кости запутаны этими сакральными нитями. (смотрит на о. Александра). И только Иисус размотал клубочек, и держит Начало нити, а за Конец нити держится всё верующее человечество, всё спасающееся человечество. И спасается. А другие гибнут в огромных количествах среди несметного множества страшных клубков.
Кондрат: О, ещё одно слово и я задушу этого гада! Дайте мне только добраться до него...дайте только добраться и я превращу его из поэта-песенника в поэта-висельника!
Ий: Простите вы меня, простите, хотя б за то, что я простил.
Кондрат: С чего это он? Оба, оба будут повешены! Творческие личности, мать их...
Становится жарче. Слышится какой-то гул и треск огня. Человечество начинает бегать с места на место.
Тамара Ивановна: Что делать, доктор! Помогите, доктор!
Марина: Доктор, помогите, у меня болит голова. Мне жарко. Меня душит голова.
Доктор: Ничем не могу помочь, ибо сам таков. Сам смертен.
Аристарх: Да, человек смертен. Так будь же и ты, смерть, человечна!
Виталик: Помогите! Я живой! Я влюблён! Я ни в чём не виноват... Я ничего не понимаю!
Пятерняк: О как всё спуталось. Весь мир спутался. И я ничего не понимаю, и ничего не различаю. Смеяться ли над этим, плакать ли? И над чем смеяться-то вообще? И над чем плакать? И неужели каждый ничего не понимает? Неужели каждому кажется, что в мире всё спутано и перепутано, или только мне?
Геннадий Львович: Я всё понимаю. Я вижу мир ясно, всё у меня по полочкам, и на каждое явление действительности я даю своё твёрдое мнение, и каждое слово моё как последнее.
Пятерняк (рыдая): Тогда, пожалуйста, возьмите мои глаза, вставьте их себе. И всё у вас спутается. Запутаетесь, и будете ходить непонимаючи и, вероятно, страдаючи, как я.
Геннадий Львович: Я не сомневаюсь.
Пётр (открывая один глаз): Я согласен с художником. Как раз нужно во всём сомневаться, Геннадий Львович! Сомневаться и недоумевать. И мягостным быть. Слабоволие тоже приветствуется. Дрожь души должна быть за каждое действие, за каждое явление, за каждый поступок. И пусть вы будете возражать, и пусть вы будете правы, и пусть я говорю не то, но, по-моему, и вы говорите не то. Все говорят не то. Я ни в чём не уверен. Ик!
Доктор: Так думать нельзя! А призывать к малодушию - тем более.
Пётр: Пусть, пусть это будет малодушие, пусть это слабоволие и слабость как таковая, пусть это бессмысленность и непрактичность - пусть! Я согласен. Но ведь должен кто-то так мыслить, чувствовать и насаждать это, так как есть люди (Геннадий Львович, например), чётко уверенные и всё знающие, у которых истина одна, и добро их с кулаками - которые призывают встать рядом с ними. И им нужен противовес: потому что в этом мире нужна гармония, борьба противоположностей! И вот ещё что. Начитавшись многих мудрецов, у каждого из которых своя точка зрения на истину, невольно задумаешься и засомневаешься. Всё скрыто от нас, или мы скрыты от всего. Непонятно.
Тамара Ивановна (не выдержав): Да чем вы это всё недовольны! Что это вам всё не нравиться, что вы всё хотите, что вы ищете, что копаетесь. И так всё хорошо, а если уж плохо, то только из-за вас. Устроили тут нам ад!
Пётр: Не надо упрекать вечно недовольных. Вечно недовольные вечны. Они - вечный двигатель эволюции. Ик!
Аристарх: На самом деле Тот или Та, или Те, или То (остановимся на То), что отвечает за раздачу всех благ, нескромных сокровищ, что воплащает людские мечты, устраивает человеку настоящий праздник, даёт ему свободу - Оно не будет благодетельствовать меланхолику, ипохондрику, слюнтяю. Оно признает за ним какую-то истину, конечно, но благодетельствовать не будет, и пусть даже у того тонкокожего (или, наоборот, жестоковыйного) будет богатейший внутренний мир, пусть он будет сверхутончён и сложно организован - дарить его роскошествами Оно не будет. Оно будет с печалью и, по секрету скажу, с отвращением смотреть на него, будет ему бесконечно сочувствовать, понимая всю неповоротливость и зависимость его духа. Зависимость от бед. Покуда он будет обращать внимание на свои беды и катострофы и изящно плакаться в пустоту, угнетая свой дух всё больше и больше, в жизни его ничего не изменится. А чтобы всё изменить, нужно свою исключительность - он ведь исключительный: никто не страдает, а он почему-то страдает - эту исключительность нужно превратить в обязательность, обратить в закономерность. И надо просто-напросто восхищаться, благодарить Кого-то за Что-то, целовать сифилитиков, заниматься своим Делом и пренебречь другими делами. И у такого человека не должно быть никакого времени (во всех смыслах). Он должен быть игроком, творцом, танцором, радугой! Он должен быть невероятно любвеобилен. И тогда Он или Она, или Они, или Оно (мы, вроде, остановились на Оно) наградит его по заслугам (так как у него действительно появятся заслуги) и откроет перед ним все просторы и глубины, все ворота и колодцы, все небеса и страны этого Чудесного, Волшебного мира.
Доктор: По-моему, у вас начинается бред.
Аристарх: Вы меня опровергаете?
Тамара Ивановна: Тьфу на вас, на всех, интеллигенция! Собралась тут вшивая интеллигенция...
Старушка №1: Твари! Твари!
Ий: От, пишут, всё пишут, как и пишут-то всё, но напишут и думают: оправданы. Прощены, думают. А ведь тоже ведь издохнут, как кобылы милые, как вялые в платках девки и заштопанные парни, сапоги надевшие сквозною ногою. Думают: написали мы, написали, канальи, сделали дело, удружили Богу, написали мы. И каааак мы написали! Удружили мы Богу; кааак ведь всё думаем написали....
Жара усиливается, гроб заходит в огненный зев кремационной печи.
Гроб загорается.
Пятерняк: Пожар! Пожар!
Виталик (кричит, надрываясь): Спасите! Вытащите нас! Мы живые! Мы молоды! Вы слышите! Мы живые!
Тамара Ивановна: Я вяжу полотенце. Семь колод. Я вяжу полотенце, очень просто.
Доктор (Тамаре Ивановне): Вы сходите с ума. Вы заговариваетесь.
Марина: Все заговариваются: вы заговариваетесь, он заговаривается, она заговаривается, мать заговаривается, ладья заговаривается, машина заговаривается, учреждение заговаривается, Кант заговаривается, седло заговаривается, деревья заговариваются, пятна заговариваются, звёзды заговариваются, останки заговариваются, родина заговаривается, любимый заговаривается, Бог заговаривается...
Геннадий Львович: Вы заговариваетесь, перчатка заговаривается, огонь заговаривается, вода заговаривается, медные трубы...
Звуки похоронного марша сливаются со звуками огня. Огонь поглощает марш.
Доктор (к Ию): Вы ведь тоже слышите похоронный марш?
Ий: Конечно вижу.
Доктор: За что?
Ий: Ау..ау...а угадайте...ау...а уразумейте...
Ий вскакивает и кричит ошеломительно-повелительным тоном.
Где ваш разум! Что ваш разум! Трусливые собаки! Сумасшествие настигнет всех: никому не вырваться. Зевайте дальше, пустозвоны! Бедоох! Бедоах! Бедоух!
Слесарь Кондрат семимильными шагами настигает юродивого и замахивается на него кулаком, сосредоточив в нём всю свою силу.
Доктор: Нет!
Доктор становится между слесарем и юродивым, отчего получает от Кондрата удар по своим несусветным челюстям.
В это же время Старушка №1 и Тамара Ивановна Шмонова корчатся на полу и дрожат головами, у последней широко распахнут рот, из которого валит жёлтым облаком пена.
Алкоголика Петра наконц-то прорвало. Рвота степенно стекает с его истрёпанной, изношенной, лётчицкой куртки.
Ульяна стоит неподвижно как статуя. Аристарх и Пятерняк поднимают Доктора,
Геннадий Львович радостно трёт ладошки.
Огонь проникает в нутро гроба. Огонь охватывает его крышку и стены.
Пятерняк: Небо горит.
Петра взрывает ещё один приступ тошноты. Марина кашляет от дыма и бубнит. Старушка №1 стукается в припадке о горящие стенки гроба, всячески валяется и пенится. Кондрат заползает грязными дрожащими руками Ульяне в лиф, мнёт у ней грудь. Виталик валяется рядом с застрявшим в горле криком, у него разорвалось сердце. Геннадий Львович загорелся.
Старушка №2 стоит на коленях и покорно шепчет слова молитвы, рядом стоит о. Александр, молится и прижимает к груди Евангелие.
Огонь завладевает всем пространством. Становится необычайно светло и жарко. Человечество горит и задыхается. Человечество плавится в огне. Доносятся оглушительные подожжённые крики, Ий хохочет. Гроб разгорается всё ярче и ярче.
Конец
2006
© Дмитрий Туркин, 2006-2024.
© Сетевая Словесность, 2008-2024.
| НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
 |
| Айдар Сахибзадинов. Жена [Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...] Владимир Алейников. Пуговица [Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...] Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..." ["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...] Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа [я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...] Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки [где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...] Джон Бердетт. Поехавший на Восток. [Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...] Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём [В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...] Владимир Спектор. Четыре рецензии [О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.] Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! [Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...] Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... [Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...] Анна Аликевич. Тайный сад [Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...] |
| X |
Титульная страница
Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
