Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


Наши проекты

Мемориал-2000

   
П
О
И
С
К

Словесность



РИТУАЛЫ  ОБЫДЕННОСТИ

избранные стихотворения


* когда слова скользят по руке...
* ЗА ДЕНЬ ДО РОЖДЕНИЯ
* Плоскость моих настроений...
* Хорошо побыть бездельником...
* Никто не знал, что утром будет снег...
* вчера я родился поздно...
* Камень упал с души...
* Невоспитанный мальчик...
* ТАНЮШЕ
* Непостижимо мягкая улыбка...
* БЕЛОЙ ДЕВЕ РИСТАНИИ
* КАК ЗВАТЬ ТЕБЯ
* Стучатся в форточку ночные мотыльки...
* Медленно, очень медленно...
* За последнюю тысячу лет...
* Ты будешь стоять...
* Я снова ранена пространством...
 
* И выпали первые снеги...
* ПЕРЕСАДКА СЕРДЦА
* ДВИГАТЬСЯ ДАЛЬШЕ
* КОЛЫБЕЛЬНАЯ
* Как часто вечером, укутанная пледом...
* Ну, допустим, что я уйду...
* Я хочу быть вашей любовницей...
* РИТУАЛЫ ОБЫДЕННОСТИ
* Еле слышно шуршат камыши...
* СОЛО ДЛЯ МОНЕТЫ
* EX NIHIL
* НАСТОЯЩЕЕ ИМЯ
* ОТРАЖЕНИЯ
* ГОРОД
* ПОЭМА БЕЗ ГАРНИРА
* НЕ БОЙСЯ
* НИ ЕДИНЫМ СЛОВОМ



    * * *

    когда слова скользят по руке
    огибают локоть
    устремляются к ладони
    и пробежав по пальцам
    замирают на кончике пера
    ты хочешь крикнуть им
    остановитесь
    но тщетно
    слова не желают да и не могут
    остановиться
    а тем более вернуться обратно
    и ты понимаешь
    что с каждым уходящим словом
    исчезает частица тебя
    может быть та самая
    которая именно в этот момент
    необходимее всех остальных
    ты видишь
    как ускользающие слова
    уносят с собой твои радости и обиды
    надежды и печали
    и многое другое
    чему ты пока еще
    не успел придумать названия
    ты чувствуешь
    как медленно растворяется
    все окружающее тебя
    постепенно превращаясь в слова
    и монотонно стекая
    в черную дыру белого листа
    и вот тут тебе становится страшно
    ибо нет никакой гарантии того
    что мир бесконечен
    нет никакой уверенности в том
    что одно из падающих слов
    не окажется
    последним...

    _^_




    ЗА  ДЕНЬ  ДО  РОЖДЕНИЯ

    Исследуя мир
    сквозь неровные дырочки глаз
    моей оболочки,
    укрывшей кого-то другого,
    чей внутренний профиль
    совсем не похож на анфас
    наружный, я вижу,
    как движется Слово.
    Я вижу
    цепную реакцию метаморфоз
    каких-то созданий,
    зимующих в коконах зданий
    и медленно тающих,
    словно податливый воск,
    в руках одного из
    ваятелей тел мирозданий.
    Я вижу орнаменты
    переплетенных корней
    ажурных надежд
    и неловко исполненных судеб
    таких же, как я - наблюдателей,
    просто людей
    и даже - стоящих над всем
    безобразием судей.
    Сквозь тонкие стены
    гротесковых камер квартир
    и легкую горечь
    почти растворимого кофе
    я вижу себя,
    не спеша изучающим мир,
    чей внешний анфас
    не похож на мой внутренний профиль.

    _^_




    * * *

    Плоскость моих настроений
    падает белым листом
    в ловушку знакомых коленей,
    укрытых пушистым котом,
    похожим на ветку сирени,
    пульсирующую теплом...
    Плоскость моих настроений
    приобретает объем.

    _^_




    * * *
            О.Я.

    Хорошо побыть бездельником
    в ожидании чудес
    и гулять от понедельника
    до пока не надоест.
    Не спеша укутать бороду
    в натуральные меха
    и уйти бродить по городу,
    погруженному в снега.
    Без малейшего зазрения
    съесть снежинку на бегу
    и писать стихотворения
    пальцем прямо на снегу.
    Хорошо найти попутчицу
    и, желательно, с котом.
    Обязательно получится
    все хорошее потом.
    Обнаглев, предаться шалости -
    сбить кота снежком в сугроб.
    И, почти с такой же радостью,
    получить ответный - в лоб.
    А под вечер, став уступчивей
    (все же холодно зимой),
    заглянуть на чай к попутчице
    и забыть уйти домой...

    _^_




    * * *

    Никто не знал, что утром будет снег.
    Никто такой возможности не верил.
    А снег пришел, укрыв собою грех,
    и, словно пес, прилег у самой двери.
    Он был похож на белый-белый пух,
    одновременно и лежал и падал.
    И все слова, не сказанные вслух,
    окутывали белою прохладой.
    Никто не знал, откуда этот снег,
    но, сами по себе, светлели лица...
    И, где-то удивленный человек
    вписал строку на чистую страницу.

    _^_




    * * *

    вчера я родился поздно
    сегодня проснулся рано
    был вычислен но не опознан
    и строго предупрежден
    о том что линия жизни
    является явным обманом
    а линия горизонта
    сворачивает в гастроном
    войдя в положение бога
    я был коронован на царство
    и тут же пронумерован
    распят и разоблачен
    но после реабилитирован
    как жертва тотального фарса
    которая в данном случае
    была вообще ни при чем
    вернулся в одном исподнем
    поскольку хитон и гвозди
    давно украшали в музее
    до боли знакомый муляж
    позирующий репортерам
    из хроники преисподней
    ведущим очередной
    предвыборный репортаж
    расстроился вышел в осень
    случайно стоявшую рядом
    и чем-то необъяснимым
    звеневшую в пустоте
    совсем незнакомого мира
    вкусившего прелести ада
    прозрел но увидел что поздно
    и тихо ушел по воде

    _^_




    * * *

    Камень упал с души
    и покатился за пазуху,
    обозначив начало времени
    разбрасывания камней,
    притворяющихся словами,
    случайно пришедшими в голову
    одному из моих персонажей,
    отражающемуся в окне.
    Время невольно вскрикнуло,
    вздрогнуло и попятилось,
    жалобно протестуя
    против насилия слов,
    притворяющихся камнями,
    падающими в сознании
    одного из моих персонажей,
    впечатанного в стекло.

    _^_




    * * *

    Невоспитанный мальчик,
    добывающий трением свет,
    ненавидящий всех,
    без исключения, дам,
    пролежавший в анабиозе
    две тысячи лет,
    возвращается к жизни,
    чтобы сходить в туалет.

    Грязная девочка,
    выпавшая из окна
    и взмахом руки
    испугавшая синюю птицу,
    вышла в астрал,
    пополнить запасы вина,
    но встретила мальчика
    и не смогла возвратиться.

    Милая пара,
    пришедшая в полночь ко мне,
    поздравить от имени
    всех, находящихся там,
    открыла мне истину -
    истина только во мне
    и тихо исчезла,
    вписавшись в узор на стене.

    _^_




    ТАНЮШЕ

    Дарю тебе на память сон,
    где изумрудные лисицы
    приходят ночью на балкон
    с тобою всласть наговориться.
    Где фиолетовый енот
    играет в шашки на диване,
    а бирюзовый кашалот
    ныряет в лимонадной ванне.
    Дарю тебе на память сон,
    где в самолетике бумажном
    летает шоколадный слон
    над домом девятиэтажным.
    Где семь цветных карандашей
    рисуют радугу, а выше -
    семья оранжевых ежей
    танцует парами на крыше.
    Дарю тебе на память сон,
    где разговаривают книги,
    а по утрам приходит гном
    с лукошком, полным земляники.
    Где лепят бабу из халвы
    неугомонные мартышки
    и мандариновые львы
    с тобой играют в кошки-мышки.

    _^_




    * * *

    Непостижимо мягкая улыбка
    на фоне летаргического дня
    скользит непредсказуемо и зыбко,
    не вписываясь в контуры меня.
    И замирают прежние попытки,
    пропитывая белизну листа
    предчувствием очередной улыбки
    Джоконды и Чеширского кота.

    _^_




    БЕЛОЙ  ДЕВЕ  РИСТАНИИ

      сказочникам О.Я. и Джону Рональду Руэлу Толкиену

    Ты со мной не искала встречи,
    но по жизни иначе вышло.
    Знать, и вправду назначена свыше
    нам с тобой эта жаркая сеча.
    Из-под шлемов скрестятся взгляды,
    словно два ядовитых жала.
    Ты, смеясь, поднимешь забрало
    со следами губной помады.
    Черной тенью секира грозная,
    светлой молнией меч из ножен.
    Ты прошепчешь: Помилуй, Боже...
    Он услышит, но будет поздно.
    И, воззвав к моему благородству,
    ты нахально отбросишь кольчугу.
    Я ослаблю коню подпругу,
    соглашаясь - давай бороться.
    Вспыхнет солнце палящим факелом
    и угаснет под тучей черною.
    За моей спиной каркнут вороны,
    за твоей спиной всхлипнут ангелы...
    Мы сойдемся с тобой врукопашную,
    захмелев от преступной близости,
    друг из друга пытаясь вытрясти
    все неправильное и страшное.
    Будет битва длиться до полночи,
    рухнут рядом два тела избитых.
    Губы сами прошепчут молитву,
    но Господь не дарует помощи.
    И тогда, на последнем пределе,
    ты, рукою в стальной рукавице,
    принесешь мне из лужи напиться
    и обмоешь раны на теле.
    Где-то в поле кобыла белая
    отзовется на голос чалого...
    Знать, опять победили правые
    всех неправых. Одною левою.

    _^_




    КАК  ЗВАТЬ  ТЕБЯ

    Как звать тебя? Капелька яда?
    Как сладко...
    Может это и есть награда?
    Может это и есть расплата?
    Премиальные за не содеянное,
    незаслуженный гонорар...
    Чертовски самонадеянно.
    Значит - поздно. Значит - пора.
    Из объятий пленительной статики,
    из болезненности восприятий...
    Механические солдатики
    окружают и смотрят. Гнать их!
    Расчертить настоящее знаками,
    вшить ампулу - талисман
    и гнать их, травить собаками,
    натасканными на обман.
    А затем, с поредевшим списком,
    огласить приглашенных к свадьбе
    и в дверях прочитать записку -
    Как звать тебя...
    Как звать тебя? Криком? Шепотом?
    Одичавшим молчанием?
    Эпистолярным опытом
    или слепым отчаянием?
    Губы покрылись инеем,
    ресницы заледенели...
    Проклятье - не помню имени!
    Солнце, даруй капели,
    оттепели, просветления,
    птиц, рисующих пируэты,
    тихого недоумения -
    была же вот только что...
    Где ты?
    Но солнце не распыляется
    по мелочам. Снежинки
    медленно опускаются
    на клавиши пиш.машинки.
    А имя - лишь оболочка,
    фантом, нелепый каприз,
    бирочка в уголочке...
    Как звать тебя? Мистер Икс?
    Миссис Игрек? Мисс Клеопатра?
    Аве, Цезарь! Виват, Бонапарт!
    Выйдите из театра,
    вылезьте из-под парт.
    Слишком жестокие игры,
    слишком смешон результат.
    Вперед, бутафорские тигры,
    пока укротители спят...
    Смеемся. Плакать стесняемся.
    Увиливаем от драк.
    Изменяемся. Изменяем Ся.
    Как звать тебя? А никак.
    Эй, родичи самодовольные,
    что за семейка странная?
    И буйные и спокойные --
    все, как один - безымянные...
    Не нужно мне ваше имя!
    Свое уже костью в горле
    застряло и, словно бивнем,
    прокалывает аорту.
    Падают капли спелые -
    уже не успеть собрать.
    Как звать тебя, птица белая?
    Как звать тебя?
    Как тебя звать?..

    _^_




    * * *

    Стучатся в форточку ночные мотыльки,
    как будто ветром скомканные души,
    движением невидимой руки
    гонимые сквозь духоту и стужу.
    Как будто тени, брошенные в ночь
    в момент предвосхищения ответа,
    пытаются вернуться и помочь.
    А может просто - прикоснуться к свету...

    _^_




    * * *

    Медленно, очень медленно,
    выкарабкиваясь из дыр,
    двигаюсь вдоль отметины -
    я изучаю мир.
    Тело еще не оформлено,
    разум выдвинул щуп.
    Определяю подлинность
    прикосновением губ.
    Напряжены рецепторы,
    анализируя все.
    Мажорно-минорными септами
    раскручиваю колесо.
    Лукавое безобразие
    отбрасываю от струн.
    Двигаюсь вдоль прекрасного,
    не повреждая грунт.
    Видимо, не напрасно я
    по-своему неповторим.
    Двигаюсь вдоль прекрасного,
    соединяясь с ним.

    _^_




    * * *

    За последнюю тысячу лет
    мир практически не изменился -
    все то же унылое небо,
    все тот же холодный песок.
    Все те же ленивые волны
    давно обмелевшего Стикса,
    облизывающие берег
    и мельничное колесо.
    Все те же лепешки помета,
    оставленные Пегасом
    и рядом - его же кости,
    белеющие на песке
    напротив дельфийского храма,
    разрушенного фугасом
    тевтонского бомбардировщика,
    упавшего невдалеке.
    Все та же Харонова лодка,
    рассыпавшаяся до срока
    и маленькая часовня
    с табличкой "мужской туалет",
    где вместо привычной иконы -
    карикатура на Бога...
    Мир, действительно, не изменился
    за последнюю тысячу лет.

    _^_




    * * *

    Ты будешь стоять
    в самом центре осени,
    не догадываясь,
    что это всего лишь окраина
    одной из моих вероятностей.
    Правильным
    будет ли это? Не знаю.
    Дома, отяжелевшими гроздьями,
    нависнут над городом
    в час ожидания ветра,
    сменившего пол
    на угол падения к югу.
    И я, по ошибке,
    сочту тебя доброй приметой,
    но ты передумаешь:
    шутка ли - верить друг в друга.
    А после, когда к горизонту
    потянутся мокрые крыши
    и дома улетят,
    недоверчиво хлопая окнами,
    я услышу,
    я непременно услышу,
    как по городу ходит осень,
    хрустя оброненными стеклами.
    И вот именно это
    окажется той самой темой,
    которая ляжет в основу
    придуманных мною преданий.
    А из ошибки
    я выведу теорему
    бездоказательной значимости
    окраинных очарований.

    _^_




    * * *
        Я снова ранена пространством...
              Виктория Осташ

    Я снова ранена пространством.
    Из-за угла. И в то же место.
    В тот самый глаз, который слишком
    засматривается на запад.
    Теперь, бросая миру вызов,
    я пустоту своей глазницы
    прикрою мудрым Ренессансом
    или историей болезни,
    украденной из психбольницы,
    где все давно уже привыкли
    к моим причудам и капризам.
    А ведь могла бы не родиться,
    и это наглое пространство
    лупило бы мою подругу
    тяжелым нимбом диссонансов
    по голове и всяким прочим
    местам, пригодным для битья.
    Но я живу - парю, как птица,
    роняя перышки и мысли
    на эти туловища, лица...
    Что глаз? Невелика потеря.
    Он все равно смотрел на запад,
    второй - на северо-восток,
    а ноги устремлялись к югу,
    навстречу правому предплечью,
    меж ягодицей и ключицей...
    Один лишь нос, учуяв запах,
    принюхивался к декадансу.
    Весь мир был мой, но оказалось -
    я просто ранена пространством.
    А ведь могла бы не родиться...

    _^_




    * * *

    И выпали первые снеги,
    мокрые и неуклюжие,
    словно крохотные ребенки,
    не доношенные до срока.
    Выпали и обиделись,
    порасползались по лужам,
    успокоились и замерзли
    на ладони у спящего Бога...

    _^_




    ПЕРЕСАДКА  СЕРДЦА

      их сердце, уже недоступное боли,
      их поле как небо - пустое, немое...
            Наталья Акуленко

    обещали зубы дракона
    а подсунули бабье лето
    вместо кофе и Наполеона
    опоили водой из Леты
    напоили и в поле бросили
    мол иди на четыре стороны
    добирайся до края осени
    буераками да косогорами
    а земля под ногами шевелится
    просит хлеба но дать ей нечего
    успокаиваю - перемелется
    потерпи родная до вечера
    как стемнеет придет победа
    обещалась по крайней мере
    ну а беды на то и беды
    чтобы не было скучно верить

    человек без оси координат
    шел по городу без улиц и домов
    шел не понимая для чего
    он идет
    навстречу человеку
    шли дома без окон и дверей
    шли не понимая для чего
    их придумали такие же как
    я
    смеялся
    наблюдая диалог
    человека без оси координат
    магазинов школ и институтов
    диалог стремящийся к нулю
    восходящему над крышами домов
    города который без руля
    шел не понимая для чего
    я
    смеялся

    это не пересадка сердца
    из клетки в другую клетку
    это способ убить младенца
    изнутри и не стать калекой
    это способ забыть о способе
    быть собой и при этом жить
    оставаясь простейшей особью
    размножающейся во лжи
    это просто огонь сигареты
    капля крови на полотенце
    это все что угодно но это
    не пересадка сердца

    _^_




    ДВИГАТЬСЯ  ДАЛЬШЕ

    Осознав чей-то зов,
    покидаю пределы квартиры,
    увлеченный процессом
    движения в толще воды
    сквозь сомнительный угол
    общественного транспортира
    и тончайшую пленку
    колеблющейся темноты.
    Выплываю из грота,
    лавируя между крючками,
    огибая параболой
    стайки дрейфующих рыб,
    монотонно скользящих
    по самому дну плавниками
    в ритуальном экстазе
    утратившей смысл игры.
    Удивляюсь. Но, все-таки,
    двигаюсь дальше,
    пеленгуя сознанием
    чей-то настойчивый зов.
    Пожелав остающимся
    недостающей удачи,
    в тот же миг забываю
    скользящих по дну игроков.
    Окружающий мир
    наполняется диагональю.
    Ощутимо теплеет.
    Извне пробивается свет.
    В обусловленной точке
    сходящихся горизонталей
    выхожу из воды,
    на ходу изменяя сюжет.
    Восхищенный пейзаж
    аплодирует первому шагу,
    поражаясь практичности
    только что выросших ног,
    на поверхности кожи
    хранящих недавнюю влагу
    и неловко ступающих
    в ошеломленный песок.
    Шаг второй. Привыкание.
    Лента упругой дороги,
    протянувшейся мимо
    похожих на сны городов,
    где бесполые тени
    снуют из берлоги в берлогу,
    постигая приемы
    практического либидо.
    Удивляюсь. Но, все-таки,
    двигаюсь дальше,
    на бегу трансформируясь
    в птицеобразный предмет.
    Бесполезные руки
    взлетают и медленно машут,
    оперением пальцев
    лаская податливый свет.
    Легкий ветер.
    Ладони воздушных потоков
    поднимают меня
    на немыслимую высоту,
    где почти никого,
    только память о некоем Боге,
    проходившем вчера
    по ступеням пути в пустоту.
    Может быть...
    Продолжаю парить по спирали,
    игнорируя плотность
    сходящих на нет атмосфер,
    оставляя под ними
    всех тех, чьи земные печали
    так нелепы отсюда,
    из точки слияния сфер.
    Тишина... Бесконечная
    вечная пашня
    с мириадами зерен
    еще не проросших миров.
    Удивляюсь. Но, все-таки,
    двигаюсь дальше,
    пеленгуя сознанием
    чей-то настойчивый зов.

    _^_




    КОЛЫБЕЛЬНАЯ

        Спи, родная,
        как страшно время...
          Андрей Вознесенский

    Спи, родная. Я буду рядом,
    как хранитель твоих ресниц.
    Буду я убаюкивать взглядом
    этих добрых и ласковых птиц.
    Сон твой нежен и так спокоен.
    Ни о чем не печалься, малыш.
    Больше в мире не будет воен,
    если ты так спокойно спишь.
    В поднебесье играют скрипки,
    извлеченные из тишины.
    Я смотрю на твою улыбку --
    дай Господь тебе светлые сны.
    Ночь укроет нас легкой тенью
    и, дыханье свое затая,
    будет тихо струиться время.
    Спи спокойно, родная моя.

    _^_




    * * *
        Но знай, что это я ночами
        в прихожей тапочки краду...
            Евгения Чуприна

    Как часто вечером, укутанная пледом,
    я вспоминаю прошлые года -
    набеги, поражения, победы
    и просто будни ратного труда.
    Я вспоминаю волны океана,
    соленый ветер, крылья парусов
    и строгий профиль трубки капитана,
    торчащей из прокуренных усов.
    Походы, битвы, долгие погони,
    дележ добычи, портовой кабак
    и губы незнакомца из Гаскони,
    наткнувшиеся на крутой кулак...
    Златые цепи, груды изумрудов,
    сиянье жемчуга, тончайшие шелка,
    букеты вин, изысканные блюда
    и звон монет во чреве кошелька.
    Я вспоминаю, как со сладкой дрожью
    бросалась грудью на змею клинка,
    и дико хохотал Веселый Роджер,
    стуча костями где-то в облаках.
    А что теперь? Победы измельчали.
    И даже я, к великому стыду,
    как клептоманка, темными ночами
    в прихожей тапочки краду.

    _^_




    * * *

    Ну, допустим, что я уйду.
    Убегу, улечу, как ветер.
    Незаметно так пропаду,
    словно сумерки на рассвете.
    Ну, допустим, уйдешь и ты.
    Не прощаясь, подобно эху,
    растворишься у той черты,
    у которой совсем не до смеха.
    Разойдемся, как день и ночь.
    Как чужие, как ложь и правда.
    И никто не сумеет помочь
    и никто не вернет обратно.
    Никогда уже нам не сложить
    голоса без оттенка фальши.
    Мы ведь просто не сможем жить.
    Ну, допустим, умрем, а дальше?..

    _^_




    * * *
        Полюбите меня, лапочку...
            Ирина Иванченко

    Я хочу быть вашей любовницей,
    но согласна - хотя бы любимицей,
    если вдруг на меня, разбойницу,
    ничего у вас не поднимется.
    Ни рука, ни нога, ни прочее...
    Как обычно - лишь обещаете.
    Знать, не сильно вы озабочены,
    если женщину не замечаете.
    Не зовете своею лапочкой,
    своей паинькой, своей деточкой.
    И по мягкому бьете тапочкой,
    а не снопиком ивовых веточек.
    Не хочу я быть вашей узницей,
    лучше стану в лесу сорокою,
    и по крохотной гипотенузице
    убегу я от вас, недалекого.
    Будет вам тяжело и безрадостно
    моего не услышать голоса.
    Вы поймете все и раскаетесь,
    но порвете одежду и волосы.
    И тогда я вернусь к вам усталою,
    без репетиций и музыки.
    Городской размалеванной кралею,
    с обаятельным карапузиком...

    _^_




    РИТУАЛЫ  ОБЫДЕННОСТИ

    В ту ночь, когда я выпал из гнезда,
    по городу ходили кривотолки
    и мелодично разбивали лица
    стеклянных рыб, что медленно и плавно
    ложились под ноги. Спешили богомолки,
    и ветер за спиной считал до ста
    семидесяти по-пятиминутно.
    Бежали улицы. Смеялся лунный полоз,
    дрожа улыбчивыми уголками рта
    и отражаясь в зеркале зрачковом,
    где рыскали трамваи, словно волки,
    отыскивая людные места
    по запаху. Неуловимый голос
    накатывал, откатывался, жил
    сам по себе и тут же отклонялся
    чуть в сторону, лишь на одну минуту
    опередив событие. Иголки
    втыкала в небо шалая звезда
    в ту ночь, когда я выпал из гнезда.

    _^_




    * * *

    Еле слышно шуршат камыши,
    словно день притаился и спит,
    Это мыши шаманят в тиши,
    уходя голосами под спирт.
    Это мысли ведут разговор
    на дознание, вдоль по стеклу,
    сквозь которое внутренний вор
    просочился и плачет в углу.
    Это тени танцуют канкан,
    плавниками лаская малька
    и рука поднимает стакан
    в ожидании слова-глотка.
    Но не прячет, а делит на семь,
    возвращаясь немного назад,
    потому что бегут в колесе
    заспиртованные голоса.
    И, как тигры, ползут облака -
    расшалившиеся малыши.
    Пью из горлышка. Наверняка
    это мысли шаманят в тиши.

    _^_




    СОЛО  ДЛЯ  МОНЕТЫ

            И невдомек ему было,
            что все это ложь...
              Хулио Кортасар

    аверс

    И был день второй точно таким же, как первый,
    словно тонкими пальцами кто-то играл на аорте.
    И глаза разбегались, пытаясь нащупать улыбку.
    И плакали трубы, как дети, но не было музыки.
    А на улицах дети бросали друг в друга оскалки
    и бегущие ноги топтали их белыми пятками,
    оставляя следы на асфальте вчерашнего блюза -
    этой жалкой пародии на красное платье Лэн...
    Это было вчера. В сладком дыме дешевых кофеен
    проходили премьеры под градусом импровизации.
    И висел саксофон бесполезного смысла,
    зацепившись петлей за монету, упавшую в море.
    Что - орел или пусто? Волна не имеет значения.
    Просто падает камешек синий, как тени скользят.
    Просто падает камешек...

    реверс

    Еще дышу. Окошко на стекле
    так непохоже на окно в Европу,
    как мантия на голом короле
    на телогрейку. Лужи от потопа
    еще не высохли, но мокрые дела
    не входят в компетенцию поэта.
    Плевать на них. Тут женщина ушла
    и не вернулась. Можно ли об этом
    спокойно думать? Говорят нельзя.
    Но я же думаю, а значит - существую
    сам по себе. Коллеги и друзья
    cидят в подполье, радостно толкуя
    о том, что мир давно уже протух
    и самые устойчивые крыши
    отъехали, но жареный петух
    все не клюет ни в темечко, ни ниже...
    Еще бегу, хотя уже трусцой,
    и на краю очередного криза
    сочувствую не ставшему отцом
    соседу - теоретику стриптиза
    и практику ухода за черту
    ежевечерних микросуицидов.
    А нынче утро. Муха на лету,
    плюя на кортасаровских глицидов,
    пикирует в уже остывший чай
    и тонет. Заводные молоточки
    стучат по крыше. Дождь. Из-за плеча
    хрипит о чем-то глас радиоточки.
    Еще живой... Внезапным сквозняком
    распахивает форточки и двери
    и выметает сор. Таков закон.
    Еще дышу. Хотя уже все реже.

    _^_




    EX  NIHIL

    Четыре стены по периметру мира.
    Несколько дыр, именуемых окнами.
    Солнце на нитке - улыбка вампира,
    спящая между фигурными стеклами.
    Время в коробочке. Плоская музыка.
    Чай вместо воздуха, сон вместо хлеба.
    Желтое тело плененной акустики,
    лающей на коммунальное небо.
    Несколько метров изящной словесности.
    Несколько шансов уснуть до рассвета.
    Горы стеклянных свидетелей трезвости
    и, за периметром - мистика лета...
    Хлопает форточка. Падают кубики.
    Взгляд недоверчиво мечется в раме.
    Тощие мысли, как паста из тюбика,
    лезут из черепа за топорами.
    Все перебить - разговеться до месива.
    Прозу - по листику, лирику - скопом.
    Факел под крышу - опасно, но весело
    пляшут язычники под микроскопом.
    Под микроскопом... Как обухом в темечко.
    Плещется небо о берег сортира.
    Время в коробочке щелкает семечки.
    Четыре стены по периметру мира.

    Четыре стены по периметру мира.
    Время в коробочке щелкает семечки.
    Плещется небо о берег сортира,
    под микроскопом... Как обухом в темечко.
    Пляшут язычники под микроскопом.
    Факел под крышу - опасно, но весело.
    Прозу - по листику, лирику - скопом.
    Все перебить - разговеться до месива.
    Лезут из черепа за топорами
    тощие мысли, как паста из тюбика.
    Взгляд недоверчиво мечется в раме.
    Хлопает форточка. Падают кубики.
    И, за периметром - мистика лета:
    горы стеклянных свидетелей трезвости
    несколько шансов уснуть до рассвета,
    несколько метров изящной словесности,
    лающей на коммунальное небо...
    Желтое тело плененной акустики.
    Чай вместо воздуха, сон вместо хлеба.
    Время в коробочке - плоская музыка,
    спящая между фигурными стеклами.
    Солнце на нитке - улыбка вампира.
    Несколько дыр, именуемых окнами.
    Четыре стены по периметру мира.

    _^_




    НАСТОЯЩЕЕ  ИМЯ

      Неужели из всех наград и отличий
      Не найдется и серого камешка?
          Ольга Данилова

    Прекрасное изобретение -
    сетка координат,
    где в центре, как на распятии -
    метафизический ноль.
    Где все, что имеет значение,
    находится под или над,
    а все, что имеет отличие,
    возможно, но исключено.
    Движение по вертикали
    ритмично, как фазы луны,
    обыденно, как Апокалипсис,
    и так же священно, как ложь
    во имя эффекта присутствия
    разновеликой стены,
    именуемой Равновесием,
    достоинством в ломаный грош.
    Но все это только символы -
    семиотический бред,
    где в центре, как на распятии -
    переплетенье стихий.
    Где все, что имеет значимость,
    обозначается "грех",
    а все, что имеет смысл,
    не вписывается в стихи.

    тенью по темному городу
    в зеркале полнолуния
    короткими перебежками
    пересекая себя
    расталкивая секунды
    сомнения и обстоятельства
    роняя спички и мысли
    к подножиям фонарей
    взлетая и тут же падая
    смехом крещенского холода
    ориентируясь только
    на эхо твоих шагов
    плыть по остывшим улицам
    заснеженной мифологии
    и растекаясь воздухом
    медленно понимать

    Дам тебе имя Воздух.
    Дам тебе имя Вода.
    Разбегусь по мосту и прыгну
    на дно глубочайшей пустыни,
    где, задыхаясь от солнца,
    выдохну: Никогда
    никому не выдам
    твое настоящее имя.

    _^_




    ОТРАЖЕНИЯ

    1

    Медленно падаю в воду
    одной и той же pеки -
    дважды, четыpежды, вечно...
    Иллюзия - это свобода,
    а пальцы твои - мотыльки,
    только поймать их нечем.
    Рыбы смеются плавно,
    словно стекло о стекло.
    Музыка тише, тише...
    Только бы помнить о главном.
    Пpоснись - уже pассвело.
    Слышишь? И я не слышу.
    В ладони лодки улитка
    ползает не туда.
    Я не хочу на беpег.
    Плывет по pуке улыбка -
    щекотно, но не беда,
    ласково, но не веpю.
    Что ты читаешь? Сказки?
    Не стоит, хоpоший мой.
    Музыка тише, тише...
    По небу плывет гpимаска
    и шепчет: Поpа домой.
    Слышишь? И я не слышу.

    2

    Бросил кости, выпало - гостем.
    (в лучшем случае - фотографией)
    Бросил карты, а это просто -
    география.
    Вышел утром воды напиться,
    зачерпнул из реки молитвами.
    Обернулся - в окно стучится
    запах липовый.
    Обернулся зеленым глазом,
    похмелился дорогой дальнею,
    закатился, как ум за разум -
    до свидания.
    Долго плавал лимонной долькой,
    отмеряя секунды лицами.
    Прикоснулся, а это только -
    репетиция.
    Так и ходит худой и бледный,
    ищет повода для спасения.
    Бросил кости, выпало - лето.
    Воскресение.

    _^_




    ГОРОД

    1. Вступление

    Нагружая кофеином кровь,
    тянутся дрожащие к сосуду,
    в радиусе полуночных слов
    поддаваясь творческому зуду.
    Падают хромые на панель
    и, стыдливо прикрывая веки,
    пожирают белую постель
    хрупкими зубами человека.
    В этот самый миг звенит бокал,
    отражая магию ухода,
    и выходят из кривых зеркал
    капли поэтического пота.
    Собеседник отступает в тень,
    прикрываясь вылинявшей шторой.
    Плачет ночь. Солирует сирень
    вне урбанистического хора.
    Я смотрю и узнаю сюжет,
    вызревший под примитивной сферой.
    На арене - контурный поэт,
    принявший обличье Агасфера.
    Легким фоном оживает зал,
    состоящий из кабриолетов -
    театрализованный вокзал,
    медленно читающий либретто.
    Что ж, осталось раскрутить кино,
    выдохнув мара-миазмы хлора
    и, неловко, выпрыгнуть в окно.
    Там не страшно.
    Там всего лишь город.

    2. Прогулка по Андреевскому

    По кривой Андреевского спуска,
    вдоль академических плевков,
    бродит одичавшая закуска,
    поглощая гроздья шашлыков.
    Бродит рой голодных некрофилий,
    рассыпая истеричный смех
    на мазки штампованных идиллий,
    гнусно заклинающих успех.
    Бродят неприкаянные тени,
    не отображаясь в зеркалах,
    но - гипнотизируя тела
    духов алкогольных испарений.
    Бродят заводные самописки,
    будоража контурами ног
    персонал Андреевского писка,
    пьющего капроновый чулок.
    Бродят гости - жители столицы,
    в лабиринте уличных лекал
    совершая некий ритуал
    самопосвящения в тупицы.
    Бродят лики трафаретных истин,
    прикрываясь масками афиш
    и, незримо, опадают листья
    серыми распятиями крыш.
    Бродит Некто с помутневшим нимбом
    в поисках двенадцати ханыг,
    променявших просветленный миг
    на шашлык из розовых фламинго.
    И смеется тихо гробовщик...

    3. Болезнь

    Плывет над городом река,
    лениво огибая крыши,
    отсвечивая свысока
    багрово-изумрудной тишью.
    Плывут усталые века
    сквозь силуэты колоколен
    и эмигранты-облака
    грустят, просачиваясь болью.
    А город заболел всерьез -
    коварный вирус ностальгии
    пробрался в капельницы гроз
    и тихо лихорадит Киев.
    Исходят потом купола,
    каштаны кашляют от дыма
    и бьет крестом в колокола
    температурящий Владимир.
    Туман, как психотерапевт,
    гипнотизирует аллеи,
    рассасывая мягкий свет
    неизлечимых сожалений,
    которые, издалека,
    сквозь силуэты колоколен,
    несет над городом река
    багрово-изумрудной болью.

    4. Праздник

    Где столетия перехлестнулись,
    нарушая естественный фон,
    разбежались подстрочники улиц,
    подготавливая марафон.
    Раскрутились колеса историй,
    прогнозируя ажиотаж
    и, сквозь крыши, пророс мораторий,
    провоцирующий шабаш.
    Распахнулись подрамники спален,
    констатируя видимый факт -
    этот город не просто нахален,
    этот город чистейший терракт.
    Этот город спланирован Богом,
    накануне имевшим укол,
    начертавшим на каждой дороге:
    Все дороги ведут на Подол.
    Здесь неволя дороже охоты
    и тоска беспробудно светла.
    В день второй годовщины чего-то
    даже дождь не залил купола.
    Здесь от смеха рождаются слезы,
    а брусчаткой стекает кармин
    и печали - всего лишь курьезы
    на холстах гениальных картин.
    Этот город запутался в струнах,
    заблудился в керамике стен.
    Вечно старый и только что юный
    то ли маг, то ли олигофрен.
    Но столетия перехлестнулись
    и сплелись в грандиозный прикол
    разбежавшихся по миру улиц,
    чьи дороги ведут на Подол.

    _^_




    ПОЭМА  БЕЗ  ГАРНИРА

    часть первая:
    натуралистическая с эпиграфом

        Лед ломается больно...
          Ольга Данилова

    Если вилкой с разбегу в горло -
    это может быть неприятно.
    Это может быть даже больно,
    если действовать неаккуратно.
    Если в ухо вцепиться зубами
    и хрустеть, как хлебною коркой -
    могут после остаться шрамы,
    если их не присыпать хлоркой.
    Если глаз проколоть булавкой
    и поджарить на газовой грелке -
    можно глаз подавать на завтрак,
    вместе с ухом в одной тарелке.
    Если в душу накапать водки
    и не очень-то спорить о вкусах -
    можно выпить ее под селедку
    или попросту выбросить в мусор.
    Ну, а утром, забыв похмелиться
    после радостного застолья,
    можно запросто убедиться
    в том, что лед ломается больно.

    часть вторая:
    просто торжественная

    О, совершеннейший из колющих предметов!
    Не претендующий на необыкновенность,
    но безгранично уважаемый поэтом
    за строгость линий и проникновенность.
    Твое могущество не ведает преграды.
    Ты - воплощение порядка и закона.
    Недаром обитатели Эллады
    так уважали вилку Посейдона.
    В любой беде надежная опора
    (хвала неугомонному Гефесту!)
    ты, если нужно, попадаешь в горло,
    а если нет - совсем в другое место.
    Да будешь ты навек благословенна
    в руке незаурядного поэта,
    смотри - я опускаюсь на колени,
    о, символ моего менталитета!

    часть третья:
    лирическая с эпиграфом

      Вот вилка падает, мол, женщина придет.
      Я улыбаюсь, оттого, что не поверил.
      В природе должен наступить переворот,
      Чтоб эта женщина коснулась этой двери...
                Юрий Лорес

    Который день все валится из рук -
    тарелки, сковородки, мясорубки.
    Упала шляпка. Оборвался крюк,
    и люстра обломалась на минутку.
    Звенит хрусталь, шатаются шкафы,
    летают вилки, ложки и стаканы
    и, в ужасе, бегут из-под софы
    мои друзья-соседи тараканы.
    Но вилка падает и это неспроста,
    как утверждает мудрая примета.
    Мол, женщина придет и на места
    все встанет и наступит лето.
    И я терплю такой переворот
    в надежде на обещанное чудо...
    Когда же, черт возьми, она придет?
    И уберет. И вымоет посуду.

    _^_




    НЕ  БОЙСЯ

        А ты попробуй и загляни в его душу...
              Ольга Данилова

    ... не думай об этом выбора нет и не будет проливной дождь снаружи но душная комната внутри запертая на ключ с той стороны...

    А ты, действительно, попробуй
    и загляни - внутри не страшно.
    Вот видишь - тапочки у входа,
    а хочешь - можно босиком
    войти и даже дверь не скрипнет,
    лишь где-то, в уголке сознанья,
    чуть колыхнется занавеска,
    затронутая сквозняком
    и вновь застынет в ожиданьи
    твоих шагов, твоей улыбки...
    Входи, не бойся- псы не тронут.
    Они привыкли - ты своя
    для всех живущих в этом странном
    меняющемся лабиринте,
    не обустроенном, но все же
    пригодном в качестве жилья.

    ... сказки напоминающие детство плюс детство напоминающее сказки от перемен меняются не суммы но сущности впрочем кому какая разница три минуты назад или два столетия вперед...

    Вот зал - на стенах гобелены
    с изображениями разных
    фрагментов славных поражений
    и опрометчивых побед,
    мечи, трофейные знамена,
    портреты предков и потомков,
    пустые рамы и, на фоне
    огня камина - силуэт
    хозяина. Но это призрак.
    Поскольку здесь давно привычны
    любые образы и формы -
    он выбирает быть собой,
    приветствуя себе подобных.
    Немые слуги-сарацины
    застыли, словно изваянья,
    у самых стен. Звучит гобой.
    А, может - флейта или арфа...
    Неважно. Тонким серпантином
    тебя опутывают звуки,
    плетя затейливую вязь
    несуществующих мелодий
    и стены плавятся и тают,
    как сон в минуту пробужденья
    безмерно удивленных глаз.

    ... не более чем шутка детям плевать на табу и моратории им просто хочется тепла одна маленькая искорка но чтобы честно и опять же нелепо спорить о хронологии когда время остановилось...

    Вот осень - ты идешь по саду,
    вдыхая золотистый воздух,
    пропитанный уходом лета
    и горьким запахом костра
    из листьев, писем, фотографий,
    и прочих недоразумений,
    навязываемых лукавым
    с назойливостью комара...
    Деревья наклоняют ветви
    и тянутся к твоим ладоням,
    как опытные хироманты
    пытаясь прочитать узор
    пересекающихся линий.
    Но ты, невольно, прячешь руки,
    тем самым, как бы отменяя
    не оглашенный приговор.
    И сразу умолкают птицы,
    ломается и гаснет ветер,
    как будто где-то во вселенной
    внезапно кончился завод
    одной единственной пружины
    и время вырвалось на волю
    из тесной клетки циферблата
    и потекло наоборот.
    Не бойся - время не опасно -
    пока ты здесь - ничто не в силах
    разрушить магию иллюзий
    по эту сторону черты -
    пока ты здесь - вполне реально
    и запросто осуществимо
    любое мыслимое чудо -
    пока ты здесь - не жди беды.

    ... ключ поворачивается шаги по коридору знакомые и чужие одновременно невинный розыгрыш между отчаянием и пониманием не существует ни той стороны ни этой...

    Угас камин. Мерцают свечи
    в резном старинном канделябре,
    похожем на скелет дракона,
    присевшего на край стола.
    Меланхолические тени,
    как стаи рыб глубоководных,
    плывут сквозь контуры предметов,
    не замечая их. Игла,
    запутавшаяся в спирали
    обыкновенной грампластинки,
    давно охрипла и уснула,
    не доиграв. Скрипит перо
    и оживающие буквы
    слагаются в слова и фразы,
    бегут покорно друг за другом,
    как поезда. Вокзал. Перрон.
    Темнеет. Запоздалый поезд
    уходит в ночь. Пустынно. Зябко.
    Последний пассажир в испуге
    забился в тесноту угла
    и затаился - еле дышит,
    следя нахохлившимся взглядом
    за тем, как ты проходишь мимо
    невидимая. Звон стекла
    раскалывается под сердцем
    и убивает каждой гранью
    пронизывающих осколков
    уже сложившихся в сюжет,
    где ты - узор в калейдоскопе,
    звено в цепочке вариаций
    самой себя, одновременно
    простой и сложной. Яркий свет,
    распавшийся на части спектра -
    он тоже ты. Цветные блики,
    танцующие на осколках
    стекла - не просто двойники,
    не копии - оригиналы
    оттенков истинного смысла,
    заложенного изначально
    в скупую графику строки.

    ... почему их так много и все разные вот маска не лжет она постоянна в любви и ненависти хотя ей наплевать но эта пустота за маской так обманчива ах если бы...

    Все эти лица - персонажи
    той самой, бесконечной сказки,
    где каждый поворот сюжета
    несет подвох или обман.
    Не бойся - мир калейдоскопа -
    всего лишь плод воображенья,
    созревший в темном закоулке
    ума, сходящего с ума.
    Не бойся - миражи разбиты
    и выброшены вон из круга,
    в котором больше нет подобий.
    Нет никого. И даже страх
    пропал в одном из коридоров
    придуманного лабиринта,
    услышав собственное эхо -
    стук в дверь в шестом часу утра.

    ... бессилен что либо изменить да и нужно ли говорят это мойра но в комнате должно быть окно и дождь снаружи не опасен мокрые волосы глаза глоток и...

    Смотри - сошлись в одном порыве
    земля и небо - сотни радуг
    переплетаются в колонны
    дождя, скользящего плющом
    к твоим ногам. Но ты уходишь,
    не оборачиваясь - прямо
    сквозь тишину. Все дальше, дальше...
    Не бойся-приходи еще.

    ... ключ поворачивается быстрый взгляд удивленные глаза смешно только ветер и дождь только ветер и дождь только ветер и до...

    _^_




    НИ  ЕДИНЫМ  СЛОВОМ

    1
    От любви до ненависти - один шаг.
    Шаг вперед, два обратно.
    Бродит растерянная душа
    в поисках правды.
    Болью наматывает круги,
    тычется мокрым носом
    в чье-то отчаянное "не лги",
    пахнущее сенокосом.
    Звуки выскальзывают из рук
    юркими змейками эха,
    слишком похожего на испуг
    смеющегося человека,
    на удивление малыша,
    увидевшего улитку...
    Бродит растерянная душа,
    запутавшаяся в попытках.
    И так бесконечно, по краю дуги
    еще не рожденного слова,
    душа наматывает круги
    от великого до смешного.
    От смеха к плачу и наоборот,
    не замечая повтора,
    два шага обратно и шаг вперед -
    лишь бы ни шагу в сторону.
    А чье-то нечаянное "не лги"
    оказывается ошибкой,
    случайной улиткой на кромке дуги
    пытки, не ставшей попыткой.
    Все просто - очередной круиз,
    в честь юбилея - бесплатно.
    Толку с того, что шаг - на карниз,
    если потом - обратно.

    2
    Лестница - вверх и направо.
    Изломанная змея
    с выбитыми позвонками,
    хрустящими под ногами,
    добирающихся до жилья.
    Лестница - кожа да кости.
    На каждом шагу - пролет.
    За каждым идущим - тени
    и километры ступеней,
    развернутых наоборот.
    Лестница - головоломка.
    Инвариантность игры.
    Прыгаю без парашюта,
    не вписываясь в промежуток.
    Вверх и налево - обрыв.

    3
    Еще танцуют пузырьки в бокале,
    хотя все меньше. Вот уже совсем
    ни одного. Прозрачными руками
    перебираю спицы в колесе.
    Звенит стекло. Меняют кожу листья.
    Ладонь ломается на ЛЯ и ДО
    по линии судьбы. Иду на ВЫстрел
    под мелодичный перезвон. Динь-дон...
    Часы пробили смену караула
    и раскололись бликами огней
    на ДО и ПОСЛЕ. Истина уснула
    во мне и улыбается во сне.
    Перебираю спицы... Слышу имя.
    Звезда упала, но не обожгла,
    а лишь согрела. Пальцами слепыми
    дотрагиваюсь...

    4
    Ягоды нынче рубиново-синие,
    Крупные, сочные, словно пощечины.
    Влажно-тугие, вальяжно-спесивые,
    манят то спелостью, то червоточиной.
    Долго ведут потаенными тропами,
    шорох листвы отклоняя ладонями.
    Словно читая забытую проповедь,
    благословляют меня перезвонами.
    Я прохожу, наклоняюсь и падаю
    сквозь тишину и обманы молчания
    перед иконой, согретой лампадою,
    перед невысказанным обещанием.
    Это все ягоды - горькие, сладкие,
    все перепутали - с ног да на голову.
    На карусели цветными лошадками
    выпали и разбежались по городу.

    5
    Щепотка соли, горсть изюма,
    отек расплавленного воска.
    Дыхание лесного шума,
    вплетенное в изгиб прически.
    Улыбка, силуэт скамейки,
    уют осеннего ненастья.
    Смешная бисерная змейка,
    скользящая вокруг запястья.
    Шаги, знакомый переулок,
    луна - испуганное эхо...
    И голоса ночного гула,
    задетые щепоткой смеха.

    6
    Если поезд уже под откос,
    слишком поздно еще стоп-кран
    и зубами выстукивать SOS...
    Остается вагон-ресторан.
    Остается протяжный вой,
    тонкий голос и толстый грусть
    между кем-нибудь и не собой,
    между может быть и ну и пусть.
    Между тем, кем ты буду вчера
    или тем, кем я стала потом,
    остается в кармане дыра,
    сквозь которую падает поезд...

    7
    Некому, нечего, незачем, пусто.
    Холодно, ветрено, все измусолено.
    Как там намедни вещал Заратустра? -
    Если позволено - значит позволено.
    Если обещано - значит приложится,
    Если загадано - стало быть, сбудется,
    если разбито - обратно не сложится,
    если забыто - возможно, забудется.
    Смех колокольчиком, гулом проклятие.
    В небе ни облака, лишь многоточия.
    Аэропланом маячит распятие -
    тень остывающего колокольчика.
    Если обещано... Вышло не густо.
    Слышали, да невнимательно слушали.
    Как там намедни вещал Заратустра? -
    Некому, нечего, незачем... Нужно ли?

    8
    Короткой тенью перечеркнут снег
    и жадными глотками выпит сон,
    но абсолютно трезвый человек
    рисует на снегу Армагеддон.
    Движенье кисти завершает па
    и плавно погружается во тьму,
    где падают снежинки-черепа
    по траектории немого почему.
    Где в полночь осыпаются мосты,
    и глохнет крик на взмахе топора,
    когда выходит проверять посты
    слепой и абсолютно черный Ра.
    На белый снег... Да будет этот миг
    всего лишь сном очередного сна,
    где человек рисует светлый лик
    озябшим пальцем на холсте окна.

    9
    О чистом небе, о широком поле,
    о чуть заметной впереди тропе,
    о тишине и радости покоя,
    но ни единым словом о тебе.
    О свежести душистого покоса,
    о ласковой прохладе родника,
    о маленьких серебряных стрекозах,
    спугнувших золотого мотылька.
    О человеке в поле, о дороге,
    о времени, о вечности, судьбе...
    О чем угодно близком и далеком,
    но ни единым словом о тебе.

    _^_



© Сергей Щученко, 2009-2024.
© Сетевая Словесность, 2009-2024.




Словесность