ПЕРЕМЕНА МЕСТ
* * *
Штопала, гнула, кроила, чинила,
Пела, шептала, молчала, ждала,
В склянке окна молодые чернила,
Пёрышко-ялик, пустыня стола,
Что тебе мёртвые губы Мамая,
Чёрные степи, немецкий прищур,
Там, где бродил Сумароков, хромая,
Тихо бездомный скулит убещур,
Дни выцветают, как ситцы линяя,
Прошлое не различимо почти,
Что тебе эта печаль проливная,
Лампу зажги, Кантемира прочти,
Тайные буквы небесного Брайля
Все до единой зачтутся сполна,
Смерть - это курская баба рябая,
Грамоте не разумеет она,
Крестик на ордере в синем конверте,
Метрика прожита вся, до крупиц,
Осень, ухабы силлабики, ветер,
Полоцкий, Тредиаковский, Капнист...
_^_
* * *
Дождь лил и лил, лиловы были дни,
Когда тебя оплакивали в вышних,
Как будто став подобием родни,
Или собрав причастных на девичник,
Металось пламя чёрное в груди,
И тьма росла, и звуки мира глохли,
И смерть твоя стояла посреди
Осенних вод, вся в пурпуре и охре,
И смерть твоя сочилась между строк,
И корчилась, и сладко ухмылялась,
Что не сумел, не смог, не устерёг,
Что всё в сравненье с ней - тщета и малость,
Дождь лил и лил, и словно вторил ей,
Что всякое смешно обетованье,
Что все слова в любом из словарей -
Её земных имён чередованье,
А я твердил, что скоро им в закут,
Что ты вот-вот, устав от их занудства,
Шепнёшь: весна, - и вишни зацветут,
Шепнёшь: апрель, - и пеночки вернутся,
Пусть мы ничто и меньше, чем петит,
Неотличимы от песка в пустыне,
Но пеночка уже летит, летит,
Летит назад из залетейской стыни.
_^_
* * *
Чёрно-белые сны и цветные,
Вдохи ветра и выдохи дамб,
Над Невою мосты разводные,
И с кислинкой колодезной ямб,
Говоришь, это родина, эта
Сигарета в озябшей руке,
Колченогая спесь табурета,
Дальнобойный гудок на реке,
Эта матерь-земля, это небо,
Эта средняя вся полоса,
Уходящая в сумерки немо
Навсегда, как на четверть часа,
Говоришь, никакая другая,
Хоть горбата, крива, да своя,
Говори, говори, дорогая,
Серебрись, серебрись, колея...
_^_
* * *
мои вещи перестают меня слушаться, дуются, не даются в руки,
прячутся, рассыпаются, падают, говорят:
в тебе теперь смерти больше, чем жизни,
уж лучше в тмутаракани, в деревне, в жиздре,
глаза эти - пепел, ресницы - ветер, косицы - вьюги,
которую радость, которую нежность, которую тьму подряд,
матрица с бесконечным временем отклика, бледный йорик,
боль тяжелеет, раскручиваясь как в праще,
корчится зверообразная человекоподобная масса
музыкой на четыре четверти из костей и мяса,
время ставит жирный крестик, ты бедный нолик,
что не удивительно, ничто не удивительно вообще,
для чего мы, мёртвые, мёртвому, догорай без глянца,
выметай осколки, прибирай дыры, привыкай к другим,
оставаться выйдет себе дороже;
чем прямей дороги, тем девственней бездорожье,
мы вернёмся, когда ты опять научишься удивляться,
но покуда иди нагим...
_^_
* * *
лилии белой пугливей
вспыхнуло в синем окно,
- а ливень
угомонился давно,
белое в синем конверте,
почтой ночной без помех,
- а ветер
сбился, смешался, померк,
с тверди слетело небесной
в синее сердце и вот
- над бездной
лилией белой плывет...
_^_
литературное мастерство
П. внимательно смотрит поверх очков,
спрашивает: почему, почему,
имея достаточно развитую поэтическую мускулатуру,
Вы рифмуете "мир" и "ты",
это ведь никуда,
никуда совершенно,
ни в какие ворота, мой друг...
Б. снимает очки,
протирает стёкла,
смотрит в сторону,
спрашивает: почему,
почему Вы рифмуете "ты" и "жизнь",
даже приготовишки на слух различают, что это не рифма,
увы...
Я отвечаю им: да вы только
на неё посмотрите,
хей-хо,
на неё посмотрите,
хей-хо,
и тогда они смотрят,
хей-хо,
на тебя они смотрят,
хей-хо,
на тебя они смотрят
и вместе с вопросами
растворяются в воздухе,
поражённые
точностью рифм.
_^_
* * *
небесной механике больше невмочь
цирконы пускать на запчасти,
пока одинокая тикает ночь
на маленьком левом запястье,
пока баснословный не выпит настой
и призраки рыщут оравой,
но август упрям, и уже запятой
пульсирует жилка на правой,
и время, тасуя пространство одним
сплошным тектоническим сдвигом,
горючему сердцу щебечет: сим-сим,
откройся, и парное мигом,
как в нежные ножны горячий клинок,
вложу для мгновенной проявки,
и тайный поднимут над вами венок
малиновки, пеночки, славки...
_^_
* * *
это она с пасхальным ангелом на крылечке,
белое платье, русых волос колечки,
кожа чуть золотится, вербы стоят, как свечки,
рядом смешные взрослые человечки,
крыш с черепицей красной сплошной петит,
сердце в лучах заката к тебе летит,
дай же ей чуточку, самую малость, совсем немного:
чтобы горело ясно, чтобы не гасло, чтобы не мокло,
маленький домик с мальвами у порога,
доброго пастора по субботам, по воскресеньям доброго бога,
ласточку в небе, штопающую облака,
черного хлеба, белого молока,
голос, омытый воздухом побережья, земной, отважный,
взгляд, отраженный морем, солёный, влажный,
тело, словно звенящее от весенней жажды,
парус, в который его завернут однажды,
девочку с ангелом на крылечке, снега, снега,
синие реки, лазоревые берега...
_^_
песенка
покуда не истлела плоть
подобием тряпья
со мною ты любовь моя
и ты печаль моя
покуда есть муки щепоть
и место для житья
со мною ты любовь моя
и ты печаль моя
покуда тьме не обороть
небесного жнивья
со мною ты любовь моя
и ты печаль моя
и там где смертных ждёт господь
на кромке бытия
со мною ты любовь моя
лишь ты любовь моя...
_^_
* * *
ночью, когда за спиной волшебство
тайной колышется сенью,
вдруг ощущаешь былое родство
с каждой обмолвкой и тенью,
в тихом свеченье небесных шелков
высший твердя из обетов
вольному ордену майских жуков,
жужелиц и короедов,
и, закрывая ночную тетрадь,
смотришь на землю по-птичьи,
чтобы за миг до рожденья принять
смертное чьё-то обличье.
_^_
* * *
отпусти меня опусти меня в немоту
мне от голоса твоего темно бестелесно душно
я по эту сторону ты по ту
замерзает пеночка на лету
как зовут её делия лу надюша
ледяной комочек печаль в цвету
забери её в свой надмирный китеж
ты по эту сторону я по ту
если долго всматриваться в пустоту
то - увидишь...
_^_
ИЗ ЦИКЛА "КАЛЕНДАРЬ"
* * *
что мы, цветная азбука разрезная, кусочки смальты живой,
складывающиеся в слоги, читаемые по складам, рифмующиеся не в лад,
вспахивает толстой небесный, устали вновь не зная, полночью ножевой
орфографический минимум, фонетический хаос, синтаксический ад;
диккенс и достоевский, cumulus congestus, облачный каталог
звёздной библиотеки, последний ярус, где в темноте,
вспыхивая и мерцая, нас как словарь листая, праздничен и далёк,
перистый мелвилл на белом плывет ките...
_^_
* * *
музыки хлеб надмирный и шепотки в курзале,
движутся жернова тугие, снуют ножи,
каждое слово хочет, чтобы его сказали,
каждое сердце - чтобы его нашли,
названное не стоит снов и обетованья,
слов в словаре господнем ровно одно, а здесь,
каждое чудо ищет бирку для бытованья,
каждая пуля - сердца живую взвесь...
_^_
* * *
поврозь или рядом -
не страшно, кому каким -
кленовым, тетрадным -
не важно, - в промозглый дым,
бубновые спины,
трефовые мотыльки -
на жирные глины
под желтые каблуки...
_^_
* * *
человек надевает пальто,
чувствует, что не то,
вроде его и пальто и дом,
но как-то не эдак ему сегодня и там и в том,
он отпихивает кота, мурлычущего у ног,
кот поджимает хвост, думает: тоже мне полубог,
думает: тяжело, видать, на таких двоих,
думает: стал человеком, не узнает своих...
_^_
* * *
неточка, ниточка, запятая смерть, а не точка,
отчего же тогда они
до последнего, до махонького листочка
дрожат от пустяшной хни,
будто вся осенняя снулость
разом выплеснуться на них должна из небесных сит,
а ведь это просто форточка распахнулась,
вот и сквозит...
_^_
* * *
самолётик в обморочной сини
на холщовой ниточке-обманке,
упорхнувший из молочной стыни
за дождей пугливые помарки,
там глаза, огромные как вишни,
вешний город с облачной таможней.
сердце глуше. самолётик выше.
глуше. тише. выше. невозможней.
_^_
* * *
напишешь какое-нибудь слово например алум
или десакрализация (это ведь любовная лирика всё же) думаешь ого-го
а и вправду не стать ли интеллектуалом
метафоры к бою синекдохи наголо
выдумать симпатичный дискурс влюбиться в него поселить его у себя
будет невыразимо славно да и теплей зимой
фонари из тумана вываливаются слепя
ты приходишь и в мире становится меньше одной тюрьмой...
_^_
* * *
прошла сквозь сон и время раскачала
на всех путях где не бывать весне
где пустота заводится сначала
в сердечной мышце а потом везде
где смерть на землю смотрит утомлённо
но не снимает лунного бельма
и каждый вечер призрак почтальона
в окошко машет призраком письма...
_^_
* * *
лежать и слушать засыпая
на легкокрылой простыне
как жизнь стрекочет заводная
с отвесным ключиком в спине
пока из бренной несвободы
душа торопится домой
и тайные смыкает воды
земное время над тобой...
_^_
* * *
красные маки платьице из муслина
синие кущи неба с молочным раем
маки цветут а жизнь отцветает лина
завтра себя сегодняшних не узнаем
вот они лина все кем я был когда-то
выдержка диафрагма как время зыбко
вылетит птичка и улетит крылата
на отпечатке - только твоя улыбка...
_^_
* * *
вся ты, музыка, из пустот,
вся вязанье крючками нот,
и стихи не то, что читается
(что читается - вычитается),
а оставшийся после чтения
зимний воздух пресуществления,
пробирающий до костей,
собирающий из частей...
_^_
* * *
твоего не избегнуть прихода,
хохлома ты моя, кострома,
открывающая без пин-кода
ледяной пустоты закрома,
и, печалью пронзен троекратной,
всех земель и небес отставник
бредит музыкой синей и красной,
закипающей в венах твоих.
_^_
два письма
1
пишет молочнику булочник: знаешь, анри,
жизнь обветшала, не просит и малой краюшки,
сил на полушку уже, и, куда не сверни,
всюду зима да земных сторожей колотушки,
видно, обнимемся скоро и, как ни крути,
вновь попируем у клёнов под сплетни сороки,
ты же, наверное, главный на млечном пути -
вот и подумай о булочной рядом дороге...
2
пишет молочник: мой добрый, мой славный рене,
дружба прочней естества и устойчивей к порче,
как же я рад прилетевшей сегодня ко мне
весточке этой по телепатической почте,
булочный домик с пекарней закончат вот-вот,
здешние клёны тенистей земных и просторней,
будем смотреть на течение медленных вод
и наблюдать за одной из всемирных историй...
_^_
|
