""было бы что терять" -
ехидничала совесть" -
это я произнёс то есть,
запрокидывая опять
голову, как когда
кровь выбегает носом.
я в небо смотрел с вопросом
в надежде услышать "да".
день подходил ко дну.
к концу подтекали силы.
мысли отголосили.
я не успел одну
задачу решить - понять,
во что же совал я нос-то..
казалось бы, всё так просто..
да было бы что терять.
снег бил наотмашь, по-российски,
гостей столицы без прописки
под главной вывеской страны.
слепили фотоаппараты,
мешая стрелке циферблата
идти и с этой стороны.
мы перескакивали люки,
от онеменья сунув руки
в пустой до одури карман.
тебе - немного, мне - немного,
нам так хотелось диалога,
как полицейским - по домам.
я говорить старался проще,
но мне препятствовала площадь,
вставляя в горло тесноту.
тогда в виске сверлило страшно,
и вечер выходил вчерашним,
потом - шагали по мосту.
смотрели в воду и молчали,
как встретившись ещё в начале...
ты задала вопрос, поди:
"а вдруг и мы не существуем?".
хотел ответить поцелуем,
но на мосту стоял один.
а человек не хочет жить.
ты говоришь ему: "давай
соорудим аэроплан
и улетим за небеса".
а человек не хочет жить.
"ну ладно", - говоришь, - "давай
пойдём походим по воде,
поотражаемся чуть-чуть".
а человек не хочет жить.
"да что ж такое", - говоришь, -
"давай посадим апельсин,
чтоб падали плоды на снег".
а человек не хочет жить.
ты говоришь: "гореть в огне
таким непрошеным, как мы".
и жить не хочешь заодно.
и человек не хочет жить,
и ты уже не говоришь,
а только открываешь рот,
чтобы потом его закрыть,
услышав, будто человек
"хочу", - спокойно говорит, -
"но - если честно - не с тобой".
и - человек не хочет жить.
и ты стоишь на берегу,
и я стою на берегу.
и ты себя не сбережёшь,
и я себя не сберегу.
корчует время радость глаз,
река слезится на бегу
коротких взглядов. про запас
есть дерево в простом снегу,
усталость неба, гайморит,
жизнь, перед коей я в долгу,
и будто кто-то говорит,
что мы стоим на берегу,
но ты меня не бережёшь,
и я тебя не берегу..
какой-то был сюжет похож -
да что-то вспомнить не могу.
по улице, на всякий, перерытой
ещё спешили женщины и дети.
витрина, вместо ясного "открыто",
шипела: "кры". сходились буквы эти
в значенье "кровь" на мёртвом языке.
я, потерявший память в рюкзаке,
уверенный лишь в том, что вера - роскошь,
подумал вслух: "немного плоско". плоско ж
всё это не было. ничуть не без объёма,
как дно и берега без водоёма,
зевало всё на всё без интереса.
фонарный столб, как заменитель леса,
качался и листами шелестел,
пророческая шалость на листе
"Кры и Россия навсегда едины"
служила пояснением витрины.
хорошо что можно выпить
чтобы пустоты не видеть
чтобы из сознанья выбить
всё что разъяснял друзьям
обсудить футбол полити-
ку закуску город питер
ни за что а просто выпить
то что врач сказал нельзя
вагон храпит.
за окнами - наверное - леса,
как полчаса,
как час,
как три часа
назад,
как год,
десяток лет,
как век..
так трясся зек
в надежде на побег,
так конвоир рассчитывал на что-то,
и было им - как мне - курить охота.
вагонный храп
как памятник заросшим лагерям
ведёт меня
к несмазанным дверям,
а дальше - в тамбур,
где - хотя "нельзя" -
табачный дым соединяет всё и вся:
Москву-Петрозаводск,
безвремье-время..
где вместо храпа -
шанс поминовенья.
на острове тишина
разворачивается - такая, что
страшно сглотнуть слюну,
думаешь: "всё спугну,
испорчу,
пойдёт по краешку
дерева ветер на
прошлое - времена,
когда из-за поворота
этого
выйти кто-то
мог, а за ним - хана".
и мнёшься вот так. кругом
темень стоит врагом.
тихо. столетний лес.
будто в чей-то карман залез.
"орган из церкви перешёл в концертный зал", -
сказала женщина, да так - что не поправишь,
одёрнула пюпитр - лист с нотами сползал,
присела и дотронулась до клавиш.
пришедшие настраивали слух,
постукивая ножками в бахилах,
так дети узнают за буквой звук
впервые - и сдержать восторг не в силах.
и всем казалось, будто ничего
случиться не могло, что радость будет,
что знает музыка побольше моего
и твоего, и чем другие люди,
усталые - такие же, как мы -
наполненные тем, что "ё-моё" ты
именовала в розжиге весны,
когда на юг спешили вертолёты.
орган замолк, под хлопанье ладош
цветов на сцену полетела алость,
и нам казалось, будто мир хорош,
но всё чуть-чуть иначе - оказалось.
Елена Мудрова (1967-2024). Люди остаются на местах[Было ли это – дерево ветка к ветке, / Утро, в саду звенящее – птица к птице? / Тело уставшее... Ставшее слишком редким / Желание хоть куда-нибудь...]Эмилия Песочина. Под сиреневым фонарём[Какая всё же ломкая штука наша жизнь! А мы всё равно живём и даже бываем счастливы... Может, ангелы-хранители отправляют на землю облака, и они превращаются...]Алексей Смирнов. Два рассказа.[Все еще серьезнее! Второго пришествия не хотите? А оно непременно произойдет! И тогда уже не я, не кто-нибудь, а известно, кто спросит вас – лично Господь...]Любовь Берёзкина. Командировка на Землю[Игорь Муханов - поэт, прозаик, собиратель волжского, бурятского и алтайского фольклора.]Александра Сандомирская. По осеннему легкому льду[Дует ветер, колеблется пламя свечи, / и дрожит, на пределе, света слабая нить. / Чуть еще – и порвется. Так много причин, / чтобы не говорить.]Людмила и Александр Белаш. Поговорим о ней.[Дрянь дело, настоящее cold case, – молвил сержант, поправив форменную шляпу. – Труп сбежал, хуже не выдумаешь. Смерть без покойника – как свадьба без...]Аркадий Паранский. Кубинский ром[...Когда городские дома закончились, мы переехали по навесному мосту сильно обмелевшую реку и выехали на трассу, ведущую к месту моего назначения – маленькому...]Никита Николаенко. Дорога вдоль поля[Сколько таких грунтовых дорог на Руси! Хоть вдоль поля, хоть поперек. Полно! Выбирай любую и шагай по ней в свое удовольствие...]Яков Каунатор. Сегодня вновь растрачено души... (Ольга Берггольц)[О жизни, времени и поэзии Ольги Берггольц.]Дмитрий Аникин. Иона[Не пойду я к людям, чего скажу им? / Тот же всё бред – жвачка греха и кары, / да не та эпоха, давно забыли, / кто тут Всевышний...]
