Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


     
П
О
И
С
К

Словесность




PETERSBURG  PM


Петербург - столица России, но столица в отставке. Всё теперь происходит в Москве. В Петербурге же всё - случается. Мне случилось попасть в Петербург в апреле, в канун Пасхи. Я приехал ночью и ожидал с утра увидеть туман, серое небо, хмурые улицы и едва различимые контуры зданий вкруг тусклых сырых площадей. Каждый знает, что Петербург таков во все времена года. Лишь снег зимой слегка убеляет мглу. Однако проснулся я от яркого солнца.

Прежде я часто бывал в Петербурге, но солнце здесь видел впервые. Снедаемый любопытством, я поспешил наружу, стремясь застать давно знакомые места в небывалом освещении. Кроме прогулки, было у меня и дело - как я считал, пустяк: я хотел отослать почтой заказное письмо. Вечером я был зван в гости. Времени, таким образом, было у меня в избытке. Я вышел на проспект, ведший к площади Конституции, а заодно и к отделению почты. На глаза мне попался циферблат часов крошечного кинотеатра. Стрелки сошлись и замерли на цифре 12, хотя до полудня было еще далеко. Что ж, бывает, подумал я мельком, зачарованный дивным зрелищем. Солнце прямым лучом било вдоль проспекта, застроенного зданьями в стиле "сталинского ампира". Игра теней и света на балюстрадах, среди колонн, их резных капителей и в глубине арок превращала эти страшилища в пышный и грозный архитектурный ансамбль. Я пробежал проспектом до почты и тут столкнулся с первой трудностью. Вход на почтамт был закрыт, а потеки на стеклах выдавали ремонт. "Просим простить за доставленные неудобства" - гласила вывеска у двери. Что ж, и это бывает, - решил я. - Поеду-ка в центр: всё равно я хочу его видеть.

Я свернул к метро и тотчас наткнулся на стеклянную тумбу для афиш и реклам, увенчанную часами. Обе стрелки слились и торчали вверх. Невольно поёжившись - словно остановилось время - я сбежал к поездам. Двадцать минут - и вот уже древнее здание Московского вокзала, самого древнего в России, предстало передо мной, будто праздничный детский зaмок. Островерхие башенки, стрельчатые оконца, веселый розовый колер стен - всё было радостно, светло, всё приводило на ум добрые сказки северных стран. Кое-что мне не нравилось, но я утешил себя, что уж тут-то, во всяком случае, должна быть почта, пусть даже и здесь часы показывают ровно 12. Увы! В справочном отделе мне почему-то сказали зайти в багажный, а там милая старушка, похожая на фею в солнечном луче (отчасти, признаться, пыльном), объяснила мне, что почта, точно, была, но теперь упразднена за ненадобностью. Что, мол, это не очень удобно, но что если пройти по Гончарной улице, свернуть во дворы и по ступенькам ("там - знаете? - есть деревянная лесенка") подняться к Старо-Невскому проспекту, то по дороге встретится почта. Правда, работает она лишь в будние дни. Увы и увы! нынче была суббота.

Слегка расстроенный, я покинул фею и вышел на Лиговский проспект. Он довольно широк и угрюм, преобладающий цвет здесь - кирпичный. Трамвайный путь рассекает надвое его проезжую часть, по которой машины идут в три ряда. Но тротуары его пустынны. Впервые я растерялся. Уже, должно быть, минул и полдень, хотя вокзальные часы твердо стояли на своем, если только речь не шла о полуночи, а где находится почта, я всё ещё не знал. Я шел, приглядываясь к прохожим, силясь на взгляд угадать, кто из них истинный петербуржец. Но то, как встречные смотрели кругом, убеждало меня, что это место им вряд ли знакомо. Наконец, еще одна фея - моложе первой, под стать зрелому дню, - попалась мне и подтвердила, что я иду не в ту сторону. Как раз на углу Лиговского и Невского есть почтамт. Я послушно повернул вспять. Я уже слегка устал и двигался без прежней прыти. Вот, однако ж, и Невский. Разноцветные старые стены украшены новыми разноцветными вывесками. Солнце в зените, но вывески светят неоном, одна другой веселей. Вот банк, аптека, ещё банк, магазин... Народу всё больше, идти всё трудней... Не вдруг я понял, что уж давно бреду в толпе, меж тем как почты всё нету. Почты нет, зато петербуржцев - сколько угодно. Слегка землистый цвет их лиц в сочетании с темной одеждой не оставлял сомнений. Я выбрал старого, умудрённого, с тихой грустью в глазах. "Да, молодой человек, - сказал он мне, - почта была, была... Лет десять назад. А теперь сами видите: все эти банки, кафе. Вся эта ерунда. Вот почту-то и закрыли". И тут - о радость! - впереди мелькнул золотой кручёный рожок: почтовый знак, принятый в Петербурге.

Он, правда, был на другой стороне, тогда как на этой... Каюсь: я просто отвел взгляд. Не мог же я в пятый раз смотреть на часы со слившимися вверху стрелками! Я видел уже слишком много - и слишком отчетливо при солнечном свете. XVIII-й век и XX-й, XIX-й и XXI-й - все они слились воедино, все были тут. Только времени больше не было, как в страшном пророчестве Иоанна. Я поскорей спустился в подземный переход. Рожок не исчез, пока я подбирался к нему, хотя я вполне допускал такую возможность. Он остался на месте, но рядом с ним, на двери, висел замок, а вежливый лист смиренно просил: "Простите за доставленные неудобства..." Боюсь, что я закричал. Потом беспорядочно, маша руками, стал выспрашивать всех подряд: "Где? Где, Бога ради?! Где главпочтамт?!!" Совсем юная фея чарующе мне улыбнулась: "Но это же так просто! Что вы кричите? Он там, где всегда". - "Где?!" - "На Почтамтской улице".

Вечерело. Сырой воздух полз с Невы, поднимался вверх по гранитным стенам каналов. Закатный свет был призрачен, а белый месяц бросал таинственный отблеск на крыши и стены домов. Главпочтамт был на месте. На месте был и лист "Простите за неудобства..." Я чуть не выронил портфель, завидев его. Но ремонт - хвала всевышнему - охватил лишь часть огромного старого зала с резной галереей и деревянной аркадой. Я отправил письмо, отстояв очередь к окошечку "Ксерокопии, факсы": оно временно заменяло пункт приема заказной корреспонденции. Я заплатил и получил квитанцию и чек. И чуть не бегом кинулся к метро, обгоняя обнявшиеся, зябнущие парочки. Да, в городе была весна, в городе была любовь и даже - в конце концов - была и почта. Но в гости я опоздал.

Мой приятель удивленно взирал на меня, когда, повалившись на диван в его кухне, я залпом выпил стакан чая и попросил второй. "Знаешь, - сказал он, - у меня есть для тебя подарок... Или нет: это не совсем подарок. Это... - Он поискал слово. - В общем, взгляни сам". На миг он вышел и вернулся с огромной, как в сказках, книгой в руках. "Я не знаю, - сказал он, - как случилось, что она попала к отчиму мачехи моей супруги. Но предназначена-то она тебе". И отпахнул обложку. Вначале я разобрал лишь дату - 1897 год, - написанную от руки на форзаце. Потом прочел и всю надпись. Ошибки не могло быть: это была семейная библия. И эта библия давно покинула семью - мою семью. Это была библия моего прапрадеда.

Не знаю, что еще сказать. В Петербурге есть кунсткамера. Но и сам Петербург - огромная кунсткамера. Гигантский музей, полный тайных закутков, хранилищ, запасов. Вероятно, в нем есть и время. Вероятно также, что это не обычное время, не то, которое можно измерить с помощью часов. Но сам город удивительно точен - не смотря ни на что. И щепетильно вежлив - на свой, волшебный лад. А потому - если уж так случилось - он умеет с изяществом извиниться. За любые доставленные неудобства. Тут он всегда верен себе - этот гордый, отставной Петербург.



Впервые опубликовано в Die Zeit, N 21-2003,
в переводе на немецкий язык




© Олег Постнов, 2003-2024.
© Сетевая Словесность, 2003-2024.





ОБЪЯВЛЕНИЯ
Словесность