ТЕКСТ 1. ЭЛИЗАБЕТ
...на побережье Эгейского моря, на острове Скирос, маленький мальчик от синей волны убегает, смеясь, убегает от той, что любит его, и ловит его, и никак не поймает...
Дождь льет с утра. Не очень холодно, но мокро. Слишком мокро. Слишком темно. Хочется туда, где светло и сухо. Он заходит в магазин - на двери робко звякает колокольчик. Крошечный магазинчик - книги, карандаши, ручки, журналы, еще что-то, мелкое и разноцветное. Сбоку узкая винтовая лестничка, ведущая наверх, в жилые комнаты, где живут хозяева.
Книги! Он любит книги больше, чем женщин. Хотя женщины его тоже любят. Но не долго. Он быстро утомляется. Ему скучно с женщинами. Он высокий, носатый, слегка полный - чуть-чуть, совсем немного. Ему это идет. Придает основательности, надежности. У него красивые руки, длинные музыкальные пальцы, никогда не прикасавшиеся ни к струнам, ни к клавишам. Он филолог, славист. Специалист по русской литературе. Он приехал на конференцию - вот у него на пиджаке бирка: "D-r Dimitry Dorn". Имя изысканным курсивом выведено на белом фоне. Его забавляет это сочетание трех "D". Сам он предпочитает писать заглавное "Д" на русский манер. Напоминает домик.
Ди-ми-и-трий - какое красивое имя! Вы грек? Почему-то все принимают его за грека, хотя в его внешности нет ничего греческого. Впрочем, ничего русского тоже, хотя он наполовину русский. Он находит несколько полок со старинными книгами. Букинистический отдел. Он гладит кожаные переплеты, ласкает их, листает ветхие страницы, вдыхает их слегка затхлый запах.
В сущности, он ужасно одинок.
По лестничке, стуча каблучками, спускается дама. Она невысокая, хрупкая. Подходит к стойке. Он видит ее поразительно прямую спину. Как у балерины. Дама раздраженно выговаривает кому-то невидимому: Элизабет! Сколько раз можно повторять... С ударением на "и" - ЭлИзабет!
Ах, да! Там была девушка - бледное светловолосое создание. Он видел ее мельком, когда устремился к полкам с книгами. Наверно, девушка сказала ей о посетителе, потому что дама начинает говорить тише. Он не вслушивается в резкую речь. Ему все равно, что там говорит эта дама с прямой спиной. Но все же до него долетает кое-что.
Элизабет! Запомни раз и навсегда: я не потреплю... Господи, ну и грымза! Бедная Элизабет. Он представляет себе это бледное создание, похожее на мышку. Бедняга! Звякает колокольчик. Дама наконец уходит.
Ему давно пора в гостиницу. Он устал. Он мечтает о горячем душе и о горячем чае. Он прекрасно заваривает чай. Он не признает пакетиков и пьет чай из тонкого стакана с золотым ободком в серебряном подстаканнике. Как его дед. Никто больше так не пьет чай. Впрочем, подстаканник остался дома, не везти же было его с собой!
Он нашел книгу и хочет ее купить. Ему немного неловко - он слышал, как дама ругала девушку. Поэтому он выходит не сразу. Он ждет, чтобы девушка успокоилась. В магазинчике тихо. Слышно, как барабанит дождь. Девушка вздыхает. В этом вздохе - все дождливые вечера от сотворения мира. Он осторожно выглядывает из-за полки. Девушка смотрит в окно. Черное окно. За окном - дождь и темнота. Нет ничего. Она смотрит тысячу лет в это окно. Он подходит к стойке, достает деньги: я возьму эту книгу.
Она оборачивается.
Он чувствует мягкий толчок в сердце, мягкий, но сильный. Больно. Девушка удивительно красива. У нее нежная кожа, светлые волосы - как лунный свет, думает он. Длинная стройная шея. А глаза карие. Как темный янтарь. Это поразительно - карие глаза при светлых волосах, думает он. Но очень печальные. Глаза собаки, потерявшей хозяина.
Он уходит под дождь и уносит с собой ее взгляд. Пройдя половину пути - он любит ходить пешком - он останавливается и думает: надо было пригласить ее выпить чаю. Или кофе. С пирожными. Всегда так. Я всегда упускаю возможность. Но возвращаться не хочется. Дождь.
Жена бросила его, так ужасно, позорно. Уехала с любовником. И дочь увезла. Он вернулся домой - никого нет. Как будто и не было. Оставила письмо: я никогда тебя не любила, я всегда тебе изменяла, и ребенок - не твой, прощай.
Не твой ребенок! Фредерика. Это он придумал ей такое имя - Фредерика. Малышка Фрик! Темные кудряшки, а глаза - синие... Трепетание стрекоз, быстроживущих, синеглазых... Синие, как у него. Не его дочь! Он скучает по девочке. Уже три года прошло. Сейчас ей уже семь, Фредерике... Жену он тоже никогда не любил. А может быть, и любил.
Он пьет чай в номере. Пьет чай из белой гостиничной кружки. Он смотрит на свои руки, держащие кружку - холодно, пальцы озябли - и видит руки деда. У деда были такие же длинные пальцы. Он знает, что похож на деда - лицом, фигурой, жестами. Мама всегда говорила: господи, как ты похож на деда. Он вздыхает. Деда давно нет в живых, и мама вот умерла, а он все набирает ее номер, забывшись. Ему грустно.
Он представляет, как она сидит, глядя в черное окно, Элизабет. И днем, и ночью. И окно черное всегда. А когда кто-нибудь входит в магазин, она смотрит на него взглядом брошенной собаки: не ты ли мой хозяин?
Не ты? ...
Он долго не может заснуть. Болит сердце. Он принимает лекарство, ходит по номеру из угла в угол. Где там особенно ходить? Как в тюремной камере. Хотя он никогда не был в тюремной камере. Он смотрит в окно. Все так же идет дождь, ровно шумит по крыше.
Он думает об Элизабет.
Собака была такса. Как же ее звали? Коричневая такса с маленькими кривыми лапками и большими ушами. Карие глаза, совсем человеческие. Ему было десять. Или восемь? А может, двенадцать. Была зима. Они жили где-то в горах - он забыл, где. В пансионате. Еще дед был жив. Сосны, снег. Много снега. И собака. Она была ничья. Ее кто-то оставил, уехав из пансионата. Или ее хозяин умер? В общем, брошенная собака.
Хозяин пансионата был охотник. У него были свои собаки, настоящие. И такса привязалась к маленькому Димитрию. Они играли в снегу. Мягкая шерсть, уши наизнанку, горячий влажный язык. Карие глаза. Они не могли взять собаку себе - у мамы была астма. Он долго разговаривал с таксой, объяснял. Но она не понимала. Не умела понять. И плакала. Настоящими слезами. А он не плакал, нет. Ведь он мужчина. Мамина опора. А собака долго бежала за машиной на своих маленьких кривых лапах, вязла в снегу...
Не оставляй меня.
Элизабет закрывает магазин. Она поднимается наверх по узкой лестничке. И комната у нее узкая, как пенал. Чистая, но бедная - ничего лишнего. Как келья монахини. Она идет на кухню и включает чайник. Он вскипает быстро, очень быстро. Она пьет чай из трав - бледный, невкусный. Пьет стоя, из простой белой чашки. Она смотрит в окно.
Идет дождь, проезжают редкие машины. Она одна. Анна играет в бридж у одной из подруг. Они играют два раза в неделю, каждый раз у кого-то другого. Иногда здесь. Тогда Элизабет подает чай. Ей больше нравится, когда у кого-то другого. Она любит оставаться одна. Можно мечтать. Можно поговорить по телефону с подругами. Ведь у Элизабет есть подруги. Их две: черноволосая Минни и толстушка Дотти. Но сейчас ей хочется просто смотреть на дождь...
Капли барабанят по стеклу. Редкие прохожие под зонтами. Машины рассекают воду. Много воды... Целое наводнение. Вода поднимается все выше и выше, бурлит, как настоящая река, скоро затопит комнату. И Элизабет утонет. Превратится в русалку. Интересно, каково это, когда у тебя рыбий хвост вместо ног?
...Жила-была маленькая русалка...
Русалка плывет по улице, заглядывает в окна. Вот Анна играет в бридж с подругами. Они все держатся очень прямо, поразительно прямо. Как балерины. Доктор Димитрий Дорн пьет чай. Пьет чай и читает старинную книгу. Привет, Доктор Димитрий Дорн! Вот Дотти, она тоже читает книгу. Учебник. Дотти учится. Она поступила в университет. А Элизабет не поступила. Глупая Элизабет! Зачем русалке университет? Нам не нужен университет! Это кричит Минни и машет ей руками. Плыви, плыви ко мне...
Элизабет, опять ты заснула!
Она заплетает волосы в косы и идет в ванну. На ней целомудренная ночная рубашка. Она смотрит на себя в зеркало. Ей не нравится то, что она видит. Она видит нескладное существо с дурацкими косами и глупым лицом. Гусыня, думает она. Я бы хотела быть другой, думает она. Может быть, такой, как Минни? Не знаю. Но только не такой, как Анна, нет.
Она возвращается в спальню и все-таки звонит Минни. Анна вернется еще не скоро, можно и поболтать. Анна не любит, когда Элизабет долго говорит по телефону. Она сидит на кровати в длинной ночной рубашке и шевелит пальцами ног. Пальцы смешно шевелятся, как зверушки. Минни верещит в трубке.
Хорошо бы, думает Элизабет, завести птичку. Или собаку. Или кошку. Но Анна - против всех. Жалко. Анна против животных, от них одно беспокойство, говорит она. Можно завести бабочку, думает Элизабет. От нее никакого беспокойства. Завести бабочку и назвать ее Полин. Ей нравится имя "Полин".
...Жила-была бабочка, и звали ее Полин...
"Элизабет" ей не нравится. Оно слишком длинное и жесткое. Как вагон метро. Пустой вагон. Внутри только она одна - слишком маленькая, мягкая и беззащитная. Как червячок. Как червячок, из которого никогда не получится бабочка.
Она садится на кровати по-турецки. Она озябла. Минни все говорит.
Элизабет думает о бабочках. Они красивые и хрупкие. Бабочки пролетают четыре тысячи километров, чтобы заняться любовью. Через океан.
Потом самцы умирают, а самки летят обратно. И выводятся детки. Подумать только! Четыре тысячи километров, чтобы заняться любовью! Элизабет давно уже думает об этом, представляет себе бабочек над океаном. Как они машут своими хрупкими крылышками.
Так странно. Зачем лететь так далеко?
Пока, Минни! Пока-пока!
Она ложится, накрывается одеялом. Бабочки! Гусеница превращается в куколку и там, в своем тесном коконе, переделывает себя в бабочку. Распадается на миллион маленьких клеточек и строит из них тело бабочки. Как же она строит, когда ее нет? А есть только миллион маленьких клеточек? Откуда они знают, что надо построиться в бабочку? Так странно.
Она лежит на спине, руки поверх одеяла. На потолке бегут тени от проезжающих машин.
Идет дождь.
С утра жизнь не кажется такой мрачной. Дождь перестал, но все еще пасмурно. Он опять идет в магазин - посмотреть на Элизабет. Но ее нет, есть Анна. Он покупает ручку. Или карандаш. Отсчитывая сдачу, Анна смотрит на него. Ему хочется отряхнуться от ее взгляда. Грымза, думает он. Он уходит. Анна смотрит ему вслед. Ему кажется, она видит его насквозь. Насквозь! Как рентген...
Где же Элизабет?
Он идет в университет, на конференцию, будет читать свой доклад. Он умеет читать доклады, вести лекции. Знает, когда пошутить, когда подпустить пафоса. Может держать аудиторию. Он говорит о Достоевском. Он большой специалист по Достоевскому, прочитал все, по-русски и по-английски, по-немецки. Что эти немцы могут понять в Достоевском! И англичане. О, Do-sto-jev-sky! Братья Карамазовы, Великий Инквизитор, Раскольников, Сонечка... вечная Сонечка, как мир стоит... Село Степанчиково. Фома Фомич...
...Гумберт Гумберт...
...Лет на двадцать моложе, думает он. Да ты что, на все тридцать!..
...Настасья Филипповна, князь Мышкин, красота спасет мир...
И тут он видит Элизабет.
Она сидит на самом верху, рядом с толстушкой в очках. Теперь он говорит только для Элизабет. Она поразительно красива. Несвоевременно красива. Настолько несовременна, что кажется странной. И нелепо одета. Ей так не идет этот костюм! Но сейчас у нее не такие печальные глаза, как вчера. Она такая юная! Сколько ей - восемнадцать? Двадцать? Шестнадцать? А ему - уже... страшно подумать! И завтра он должен уехать. Завтра! Он прибавляет пыла в свою речь: О, не надо мне монумента! В сердцах своих воздвигните мне монумент! Тварь я дрожащая, или право имею?
Лекция кончилась, все аплодируют. И Элизабет старательно хлопает ладошками. Ей понравилась лекция. Доктор Димитрий Дорн - он так красиво говорит, делает красивые жесты, у него длинные музыкальные пальцы. Элизабет представляет, как он играет на фортепьяно. Что-нибудь из Моцарта. Звуки, как солнечные льдинки.
Элизабет не читала Достоевского. Надо бы почитать. Интересно.
Все постепенно расходятся. Элизабет и Дотти идут вместе, потом Дотти сворачивает направо. Пока, Дотти! Какая она смешная в этой куртке! Пока! Элизабет не хочется идти домой, к Анне. Надо было лучше учиться, а не мечтать на занятиях, тогда и ты поступила бы в университет! Глупая Элизабет! Спасибо Дотти - она иногда проводит Элизабет на какие-нибудь лекции. Не очень часто. Элизабет нравится слушать лекции, о чем угодно. Ей все интересно. Но часто - нельзя, неудобно. Она же не студентка.
Анна встречает ее сурово. Смотрит внимательно и строго. Слишком внимательно и слишком строго. Иногда Элизабет кажется, что Анна совсем ее не любит. Вообще-то, Анна никого не любит. Ни кошек, ни собак. И мужчин не любит, и женщин. Даже бабочек! Элизабет так устает от этого. Так трудно сопротивляться этой нелюбви, приходится любить всех вдвойне. Нужно же сохранять равновесие! Анна так не похожа на нее. Может быть, она вовсе ей и не мать? Элизабет представляет, как Анна уводит ее с собой, маленькую, глупую. Как Крысолов - играет на дудочке, и Элизабет бредет за ней, спотыкаясь. Да нет, зачем бы ей уводить чужого ребенка? Чтобы было кого не любить?
Элизабет одна. Покупателей нет. Иногда за весь день никого. Скоро они совсем разорятся, и Элизабет пойдет работать в супермаркет, как Минни. Будет заворачивать рыбу. Бр-р-р! Или стоять у кассы. С вас - двести пятьдесят. Пожалуйста. Спасибо. Вот ваши покупки. Там много людей, интересно. Анна будет недовольна. Ей не нравится Минни, не нравится супермаркет.
Хорошо бы ее матерью была Полин! Элизабет так любит Полин. Розовая, кудрявая, пышная Полин. Смешная. Сначала Анна была к ней благосклонна. Рада Вас видеть, Полин! Чашечку чаю? Как Ваше здоровье? Заходите почаще, дорогая! Потом Полин почему-то перестала приходить. Элизабет скучает. Иногда они видятся в городе, редко. Девочка моя! Как ты поживаешь? Полин никогда не спрашивает про Анну. Элизабет хотелось бы посидеть с Полин в кафе, поговорить обо всем. О бабочках. Кофе, пирожные. Полин никогда не любила чай.
А может быть, она похожа на отца? Элизабет ничего не знает про своего отца. Анна не рассказывает. Поэтому можно думать, что угодно. Какой он? Получается, такой же, как Элизабет. Ведь у нее нет ничего общего с Анной, только волосы! Такие же светлые. Значит, у него карие глаза, как у Элизабет. У Анны - зеленые. И он, наверное, тоже рассеянный, как Элизабет...
Хорошо бы он вдруг нашелся и увез ее куда-нибудь. В Париж, в Лондон, в Мюнхен... Куда-нибудь. Все равно. А вдруг окажется, что он - король какой-нибудь... какой-нибудь Руритании? У Элизабет плохо с географией.
Рассеянный король Руритании. Потерял свою дочку. А вдруг Элизабет на самом деле - принцесса! И ей наплевать, что Анна ее не любит! Вот! Конечно, никакой король не выдержал бы долго Анну с ее прямой спиной. Элизабет его не осуждает, нет. Только почему он так долго за ней не приезжает? Она даже писала ему письма, неуклюжим детским почерком: "моему папе"... А он так и не приехал. Вот она и живет с Анной. Старается любить всех на свете - Полин, Минни, Дотти, покупателей, прохожих, кошек, собак, бабочек. Даже Анну. Уравновешивает мироздание.
...Жила-была принцесса, и было у нее три имени. Первое имя было Розабланка - белая и невинная, чистая и благоуханная. Утренняя роза...
В магазине тихо, иногда скрипят сами по себе половицы. Тикают часы. Темнеет. Ничего не происходит. Тысячу лет ничего не происходит. Время остановилось. Теперь всегда будет шесть часов вечера. Элизабет завязла в этом времени, как пчела в сиропе.
Господи, пусть бы пришел кто-нибудь! Господи, Господи, Господи!
Пусть бы пришел... Доктор Димитрий Дорн. Он прочел всего Достоевского. У него красивые руки, внимательные глаза. Синие, как у младенца. Так странно! Сам старый, а глаза детские. Он добрый. Элизабет чувствует это, он добрый. Он увезет ее в Лондон, в Париж, в Мюнхен... Или еще куда-нибудь. В Руританию.
Она больше не может так жить. Слишком много нелюбви.
Завтра он уедет. Завтра.
Он входит в магазин, вступает в это остановившееся время. Вечные шесть вечера. Желтый свет. Книги, книги, книги. Слова, слова, слова. Никакие книги не помогут. Я слишком стар для нее. Приглашу ее в кафе, думает он. Добрый вечер. Позвольте пригласить Вас на чашечку кофе! Так я скажу, думает он. Добрый вечер. Выходите за меня замуж! - говорит он. Он это сказал! Невероятно.
В ее глазах безмерное удивление. Время сдвинулось с места. Уже 10 минут седьмого. Невероятно. Он это сказал! Такой прямой ответ на ее молитву. И так быстро. Я согласна, говорит она. Я согласна. Она смотрит ему прямо в глаза. Синие глаза. Черные зрачки. Карие глаза. Прямо в душу.
- Берешь ли ты, Элизабет, этого мужчину...
- Я, Димитрий, беру эту женщину...
- В бедности и богатстве?
- В горе и в радости.
- В здравии и болезни?
- И пока смерть не разлучит нас.
Так не бывает.
Вокзал. Она идет рядом с Димитрием. Рядом и чуть впереди. Собака нашла хозяина. Можно, я буду называть Вас - Лиза? Элизабет - это так длинно! Лиза? Она примеряет свое новое имя, как платье. Платье тоже новое. Лиза! Ей нравится. Короткое, уютное. Лишние буквы осыпаются с нее, как сухие листья с дерева. Лиза. Пчела звенит в розе.
Минни и Дотти машут руками, Минни ревет, глупая. Прощай, прощай! Анна не плачет. Она никогда не плачет. Нелюбовь. Вот что тебе остается. Одна нелюбовь.
Анна смотрит на Димитрия. Смотрит внимательно и строго. Видит его насквозь. Вот, возьмите вашу птичку, сударь. Такая хорошенькая, такая послушная птичка. Надеюсь, вы позаботитесь о ней? Что вы, что вы! Конечно, клетка входит в комплект!
Время летит, как бабочка. Только что было девять - уже восемь пятнадцать. Потом без пяти десять. И все то же утро. Стучат колеса. Гудит локомотив. Ди-ми-и-три-и-ий... Лиза?
Он любуется ею, как она хороша, как прелестна, даже в этом нелепом платье! Он купит ей новые платья, туфельки, будет ее наряжать, баловать, он будет ее любить... любить... В полумраке спальни... на смятых простынях...
На двадцать лет моложе, подумайте! Да что вы, на все тридцать!
Смущение, белая нежная кожа... Нет, нет, нет, не сейчас, потом, потом, еще не время... Не время? Маленький алчный зверек прячется в свою норку, в заветный ящичек, под замок его, под замок, и задвинуть подальше, подальше... Еще не время.
Еще час на поезде, такси... когда же они приедут, наконец!
А у вас есть сад? Можно мне будет заниматься садом? Совсем он не старый. Он подарил ей цветы. Нарциссы. Он не знал, что она любит розы. Она разведет розы, только розы. Белые, красные, чайные, желтые, розовые... Странно звучит: розовые розы. Сиреневая сирень. Лиловые лилии. Фиолетовые фиалки.
Он поцеловал ее.
Ее никто раньше не целовал. Даже в щеку. Даже Анна. У него мягкие губы. И пахнет он приятно. Но она ничего не почувствовала, совсем. Так, прикосновение. Минни - она ходила на свидания, целовалась с мальчиками. А они с Дотти - нет. Дотти смешная, толстая, слишком умная. А Лиза - глупая. Анна ей запрещала, все на свете запрещала. А она слушалась. Она думала, если будет слушаться, Анна ее полюбит. Глупая, послушная девочка.
Конечно, она знает, что бывает между мужем и женой. Теоретически. Даже интересно. У Минни было. Почти. Она говорит, ничего особенного, немножко противно, немножко приятно.
Так странно. Зачем лететь за четыре тысячи километров?
© Евгения (Дженни) Перова, 2012-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2012-2024.
| НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
 |
| Айдар Сахибзадинов. Жена [Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...] Владимир Алейников. Пуговица [Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...] Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..." ["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...] Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа [я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...] Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки [где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...] Джон Бердетт. Поехавший на Восток. [Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...] Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём [В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...] Владимир Спектор. Четыре рецензии [О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.] Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! [Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...] Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... [Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...] Анна Аликевич. Тайный сад [Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...] |
| X |
Титульная страница
Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
