УЛИЦА МАСГЕР
Каждый день я приезжаю на улицу Масгер. Она встречает меня вонью бензина, влажной тель-авивской духотой. Она вопиюще безлична, эта улица. Взгляд не может зацепиться ни за полувековые развалюхи, выеденные кариесом океанской влаги, ни за огромные башни, отталкивающие слепыми белками сверкающих окон...Здесь ничто не замечает твоего присутствия. Здесь ты не нужен. А может быть дело в том, что ни один перекресток этой улицы, ни одно ее обшарпанное кафе, ни одна подворотня, уходящая в железобетонную глубь двора, не вызывают в тебе никаких ассоциаций, никак не связаны с твоей жизнью, ткущей без устали паутину прошедшего, и этой паутине не удалось окутать улицу Маcгер?
По телевизору на днях показывали Арика Айнштейна, сидящего в синих трусах на ярко-желтом диване в пустом салоне своего дома. Было жарко, Арик пил воду, и медленно подбирая слова, словно расталкивая ими вязкий воздух, рассказывал о своей юности. Вернее, он издавал отдельные не совсем членораздельные звуки. Но и этого было достаточно, чтобы режиссер смог объединить их с образным рядом, составленным из фотографий, отрывков из фильмов, музыки тех лет, когда Арик был еще молод, и возможно один из создателей фильма слушал его в тесном зальчике на улице Масгер.
Чужая жизнь, вторгшаяся на мгновенье в мою, пенилась как стакан молодого вина. В ней было все: свобода, молодость, ощущение дали и будущего, и в этом с Ариком и его длинноволосыми гитаристами были тогда едины Масгер, Тель-Авив, страна... В те времена улица еще не проросла громадной поганкой здания компании "Исракарт", этого нового хозяина жизни, и лицо Арика еще не было похоже на застывшую маску самого себя, но черты его были текучи, неопределимы, каждое мгновенье - с новой мелодией, новой песней - иные.
Паук памяти без устали ткет свои нити. Память - боль, память - смерть, память - единственная реальность...
Что же делал ты, когда, не подозревая о существовании Арика, месил серый снег на Тверском бульваре? Да что уж говорить, если даже проглядел первое появление Шломо Арци на улице Масгер, и узнал о своей промашке лишь двадцать лет спустя, когда услышал песню про луну, светившую в его маленькую комнату, что была, должно быть, напротив ночного заведения "Пеликан"... Или выходила окнами в этот узкий проход между зданиями, наглухо залитый бетоном? Отсюда совсем не видно неба. И может быть, лишь потом, подправляя непоправимое, Шломо подвесил над своей бывшей комнатой - луну?
Как странно ничего не знать о других жизнях, незримо существующих рядом, словно в заговоре молчания окружающих тебя, без устали ткущих паутину твоей судьбы...
На Тверском бульваре в тот год памятного для Шломо полнолуния выросло как гриб-поганка новое здание МХАТа, а в "Кинотеатре повторного фильма", что на углу бульвара и улицы Герцена, крутили фильм "Искатели приключений". После одного из школьных экзаменов, подзаправившись с двумя закадычными друзьями - по молодой глупости - изрядным количеством красного портвейна, я, тихо икая, сидел на заднем ряду, невидяще уставившись в экран... И вдруг - началась - музыка... В ней была такая даль, такой простор... В ней было столько воздуха! А потом возникла фигурка девушки с золотистыми волосами, пробирающейся со своим велосипедом между ржавыми останками автомобилей. Наверно, так смотрят фильм только в молодости, безусловно веря всему, с наивной безоглядностью растворяя сердце навстречу его прекрасной, победительной лжи. О, как они дружили! Как любили - навсегда. И она погибла, прекрасная золотоволосая Летиция. Но они и после ее смерти были ей мужественно верны. А потоми другой погиб. И тот, которого она любила, остался на белом свете - один... А музыка все звучала обещанием дали, свободы, любви. Обещанием - иной жизни.
И когда через много лет я уехал в другую страну - кто знает - не виноваты ли в этом несколько нот, прозвучавших в полупустом летнем зальчике московского кинотеатра? Сразу же по приезде я стал искать видеозапись фильма. Мне казалось, что стоит пересечь ненавистную границу Союза, как все желания начнут сбываться. Но "Искателей приключений" не было нигде. Может быть, они просто уже побывали здесь и отправились дальше - к Берегу Слоновой Кости? На Амазонку? И я понял, что мне их уже не догнать.
И та иная жизнь, которую покинул, стала словно затягиваться паутиной, окостеневать... И вроде бы она уже и не твоя, эта жизнь, где вился над костром горький дымок подгоревшей каши, и в багряном пламени костра мелькала золотоволосая ведьма, сжимавшая в своей маленькой ручке - вместе с оловянным половником - сердца трех неразлучных друзей, и когда ты начинал играть на гитаре свою мелодию, они застывали, пока звучала она, слушали, как звуки уходят в ночь, гаснут в ней искрами костра...
Всему свое время в этом вечном мире, и может быть пора уже и мне, встав на заляпанную краской стремянку, прибить к облакам оловянную миску луны? Я подымаю голову и вижу ее в моем вечернем небе. Как тускл ее свет! И уже не различить, ты ли идешь мне навстречу, осторожно пробираясь между ржавыми автомобильными остовами улицы Масгер...
Следующий рассказ...
"И вдруг началась музыка" - Оглавление
© Александр Любинский, 2010-2024.
© Сетевая Словесность, 2010-2024.
| НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
 |
| Айдар Сахибзадинов. Жена [Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...] Владимир Алейников. Пуговица [Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...] Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..." ["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...] Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа [я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...] Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки [где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...] Джон Бердетт. Поехавший на Восток. [Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...] Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём [В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...] Владимир Спектор. Четыре рецензии [О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.] Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! [Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...] Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... [Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...] Анна Аликевич. Тайный сад [Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...] |
| X |
Титульная страница
Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
