По Брейгелю, в горах уже зима.
Охотники гуляют от ума.
Сочатся небом вздувшиеся реки.
И на холсте, распятом в облаках,
Рисует Некто с дудочкой в руках
Последнюю мечту о человеке.
Как тонок наст нетронутой любви!
Дыханьем дня его не продави.
Такая тяжесть в воздухе повисла,
Что кажется - вот-вот ударит лёд.
И всё у нас тогда произойдёт.
И ничему уже не будет смысла.
Скажи: изюм. Скажи: меня спаси.
Какой Господь покажется вблизи
За перекрёстком вымысла и смысла?
Как назовёшь - так будешь и роптать.
Лишь имена дано нам выбирать.
...и пауза на небесах повисла.
Ты всемогущ. Ты - Бога называл.
Любое слово - что девятый вал -
Способно и родить, и уничтожить.
...а Бог с улыбкой смотрит на тебя,
дитя своё безумное любя
и знает, что иначе быть не может.
Между нами, мёртвыми, говоря,
Что там каркают вороны января
И кому в небесах не спится?
Нам на кладбище старенький Дед Мороз,
Позабыв про выслугу и склероз,
Тащит водку - опохмелиться...
Тени, тени прошлого - по кустам.
Небеса прилипли к моим устам.
И уже не сказать ни слова.
...Уходящий Будда глядит наверх,
Где, раскинув руки, как птица стерх,
Продолжается тень Христова.
Остывший город жжётся как стекло.
Слова - как лёд в сожжённом Ватерлоо.
Что говорить? Тут говорить не надо...
Когда печаль штурмует города,
Гремит, как жесть, казённая беда,
И со-лютует приступ снегопада...
На дне звезды, в ненайденном раю
Я, умирая от тебя, пою
Такие песни, что - помилуй Боже...
И голосят, как дети, сквозняки.
И никому не протянуть руки.
А я шепчу: и всё же, всё же, всё же...
Зализываю раны сентября.
Смертельные, по правде говоря.
По правде говоря, и сам я умер.
Я умер. И пишу вам из Сети,
Где бродят души мёртвые. Прости
Нас, Господи, за этот вечный зуммер.
Я помню всё. Я всё давно забыл.
Я помню, как в наш дом он приходил -
Один, второй, и третий, и четвёртый...
Она ждала. Поила их собой,
Пока Земля крутилась вразнобой
Фальшивою пластинкою затёртой.
Я девочкой - колдунью называл.
Я душу ей, бездушной, отдавал.
Она брала. И не было мне сладу
Ни с пустотою, воющей внутри,
Ни с песенкой, продутой на пари.
Я сам себя подталкивал к распаду.
Теперь неважно, как и почему
Не стало Бога - солнцу моему.
Его не стало. И её не стало.
А я живу, врастая, как прибой,
В подкладку неба, голубой подбой...
И крутится Земля, как калевала.
Разбиты сумерки зимы параличом.
А солнце плавает у Бога за плечом.
Лишь электричества небесные жучки
Висят на ниточках как будто лампочки.
Мы в зимних сумерках, как бабочки впотьмах -
Тельца залётные на ангельских правах -
Всё машем крыльями, всё требуем любви.
Хоть Бог сказал уже заветное: "живи!"
Покуда вечная не воцарится тьма,
Пусть светит всякая и охра, и сурьма,
И каждый звук пусть источает божий свет.
Покуда сумерки. Покуда смерти нет.
а у сосен солнце грызёт стволы
дни за днями тянутся как волы
страх живёт в воловьей утробе -
для чего живём мы воловий век?
наг и чист рождается человек
а уходит в тоске и злобе
говорят, что есть, мол, ещё душа
что её сам Бог научил дышать
и внимать небесам и аду
а в моей душе - только ветра свист
Бог души моей, видимо, - органист
он играет все ночи кряду
Вот он я, вот он! - иди ко мне, ты,
Снег, налетающий из темноты,
Словно собака в прихожей.
Слышишь ли, нет ли, опять повторю -
Это зима не по календарю,
Это в душе моей, Боже.
Выпита боль, словно чаша вина,
Я просыпаюсь от тяжкого сна,
Хочется водки и снега.
Гордый и голый - стою на ветру.
Я не умру - говорю - не умру!
Чувствую радость побега.
В вольной зиме моей волки поют.
В доме под снегом шампанское пьют.
Светится ангел на ёлке.
Стёрта до белого чёрная ложь.
Ты никогда эту жизнь не поймёшь.
Выпьем, товарищи волки!
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
