Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


Наши проекты

Мемориал-2000

   
П
О
И
С
К

Словесность




ПАМЯТИ  ПОДРУГИ


Скорблю, что я, выступивши в жизнь, как бы в дорогу... прежде, чем был окончен путь, погрузился в эту ночь...

Цицерон  



Помнишь, это было более двадцати лет назад, во время голода, у тебя были похожие на залитую росой траву волосы, мы, скитаясь, отдыхали, бездомные, в неподвижной тени пыльных деревьев, одна из твоих подруг, ставшая позднее твоей любовницей, уступила нам пригородную дачу, подарив - словно бы мы были лошади - вместе с ключом маленький мешочек овса.

Она еще жива, иногда я вижу ее, деловитую, с молодящейся подругой, а ты умерла, тебя сожгли, твое тело, твои волосы, зимнюю бледно-красную зарю твоих губ, твои глаза, - это хорошо - мне страшно подумать, что сделалось бы с твоим несожженным телом под землей.

«А у нас кастрюли нет?» - осторожно спрашивала ее ты, а она, смеясь, тяжело дыша от слабости, говорила, что там и кастрюля, и печь, - и ты сказала, что это чудо, когда мы, как будто облако сна, оставили, тающую, дрожа, в яви, окраину города. - «Так, зимой», - рассказывала ты, - «далеко на севере, в заполярье, один вуйко - и что ему вздурилось туда попасть? - допытался у причетника местной церкви, есть ли у батюшки свиньи, а на ответ, что у настоятеля нет свиней, предположил, что может быть у матушки есть, после чего грустно побрел прочь, но, завернув за угол, увидел в узком проулке свиней и коз, бегали куры, зрели вишни, было тепло, свиньи ковыряли рылами теплую землю, северная метель превращалась в теплый ветер». - Я спросил, как называлось это блаженное место. - «Вуйко не знав вiмени того мiсця», - небрежно подделываясь под украинскую речь, ответила ты. - «Из блаженных мисць вин слухiв тiлькi об Омерике, то i бачiв, шо це Омерика i iсть».

Давно замечено, маленькие романтические рассказы, полные земной прохлады и потусторонним теплом, сладостными, как будто шербет Шираза, унимают мучительное чувство голода.

«Похожее», - сказал я, - «было во время войны у моего деда. Он не воевал. У него была одна рука, костный туберкулез, как-то так. Однорукий, он был корректором типографии. "Мы выправляли безымянные газетные статьи", - рассказывал дед. - "Обширные, как полковничья шляпа", - добавлял он, цитируя незабвенного Козьму Пруткова. Напротив него, у раскрытого окна, была корректором девушка. По ночам, в предутренних сумерках, ей молча приносил розу молодой человек. Роза казалась совершенно серой. Дед никогда не видел ее настоящего цвета. Это было в сорок первом году. Потом были война, зима, в типографии лежал снег, был день, а он принес розу. Серая, она была похожа на расцветающий под дождем Париж. Он заговорил. У него был странный, словно он был помнящая выученный человеческий язык птица, голос. - Короче, он позвал их с собой, и они пошли. - За типографией был узкий проулок, которого дед раньше не замечал. Как во сне, из него веяло теплом. Трепеща, на его рукав села бирюзовая стрекоза, стряхнув с крыла маленькую упавшую снежинку, и улетела. Между черных стен полыхала зеленым огнем влажная листва».

Еще я хотел сказать, что шла война, что кто-то должен был оставаться и умирать, что они остались, но я молчал, а ты спросила: «Это правда?», и я сказал: «Это правда», потому что верил, что это правда. - В конце концов, написал же один немец книгу о своем путешествии в Стокгольм (вокруг которого растет виноград), в Индию (где на Троицыном лугу мальчик в зеленой шапочке пас гусей), в Венецию (которая расположена на высокой скале и выглядит очень мило) и, наконец, в Рим.

Но, словно оставленная нами окраина города, моя история была только тающим обрывком моего сна.



Я не революционер: во мне нет этой счастливой способности превратить память о нашем голоде и о твоей смерти в революционное действие, пусть даже они, как будто человеческой кровью, полны - кипя - мечтой об уничтожении этого мира.



В одинокой дачной комнате - твоя подруга не лгала - была крохотная печь, похожая на попа с открывающейся дверцей в брюхе и кастрюля, вся как словно грязная поседевшая голова на боку на дровах. Пахло тленом, гарью. В стене был маленький чулан, куда человек мог бы уместиться разве на корточках. Ты заглядывала в него с узелком в руке. - Летними ночами, на улицах, прислонясь спинами к стенам их домов, мы играли им, перекидывая, как будто бы рыхлый мяч. - «Что там у меня?» - спрашивала ты. - «Клочок неба», - отвечал я. - «Неба?» - «Неба». - А небо было похоже на медленно, в тишине, словно на балетной сцене, уходящего человека. - «Ой, врешь!» - говорила ты, смеясь.

Ты вообще много смеялась.

Как смеялась словам одного благонамеренного фрондера: «У поэтов и революционеров одинаковые черепа», сравнившего таким образом пьяного и нищего сифилитика поэта Верлена и Ленина. - Как смеялась, когда мы поняли, что на даче твоей подруги нет воды, воду надо приносить из города, что я не смогу сварить этот лошадиный овес, а ты легла на пол, положив под голову изодранную рогожу, из которой выкатилось - как призрак - огромное молодое яблоко. - И ты, глядя на него огромными яблоками глаз, сказала, что тебе мерещится, что в чулане живут маленькие существа, одно похожее на молодого человека, а другое на старуху, голодные, и старуха просит у него хлеба, спрашивая, не художник ли он. - Может быть, он попробует быть художником, чтобы рисовать ее за хлеб, но у него нет хлеба, нет карандаша, бумаги, нет красок. - «Интересно, какие у них голоса?» - спрашивала ты, задумывалась, мужским голосом спрашивала снова: «А чуланчик тут есть?» - и глухо отвечала сама себе: «А?» - «Чуланчик». - «А?» - «А вот дверца». - «А чуланчик». - Кто были они, будучи людьми? Была ли она школьной или университетской учительницей? Был ли он поэтом? Или они делали новые вещества или механизмы? Или не касались творчества?

Теперь ты сама один из этих призраков, которые вглядываются в нас из пустоты стен, чтобы еще живые увидели сквозь смертную темноту подобия их забытых человеческих лиц.




© Ростислав Клубков, 2018-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2018-2024.
Орфография и пунктуация авторские.





НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"
Андрей Бычков. Я же здесь [Все это было как-то неправильно и ужасно. И так никогда не было раньше. А теперь было. Как вдруг проступает утро и с этим ничего нельзя поделать. Потому...] Ольга Суханова. Софьина башня [Софьина башня мелькнула и тут же скрылась из вида, и она подумала, что народная примета работает: башня исполнила её желание, загаданное искренне, и не...] Изяслав Винтерман. Стихи из книги "Счастливый конец реки" [Сутки через трое коротких суток / переходим в пар и почти не помним: / сколько чувств, невысказанных по сути, – / сколько слов – от светлых до самых...] Надежда Жандр. Театр бессонниц [На том стоим, тем дышим, тем играем, / что в просторечье музыкой зовётся, / чьи струны – седина, смычок пугливый / лобзает душу, но ломает пальцы...] Никита Пирогов. Песни солнца [Расти, расти, любовь / Расти, расти, мир / Расти, расти, вырастай большой / Пусть уходит боль твоя, мать-земля...] Ольга Андреева. Свято место [Господи, благослови нас здесь благочестиво трудиться, чтобы между нами была любовь, вера, терпение, сострадание друг к другу, единодушие и единомыслие...] Игорь Муханов. Тениада [Существует лирическая философия, отличная от обычной философии тем, что песней, а не предупреждающим выстрелом из ружья заставляет замолчать всё отжившее...] Елена Севрюгина. Когда приходит речь [Поэзия Алексея Прохорова видится мне как процесс развивающийся, становящийся, ещё не до конца сформированный в плане формы и стиля. И едва ли это можно...] Елена Генерозова. Литургия в стихах - от игрушечного к метафизике [Авторский вечер филолога, академического преподавателя и поэта Елены Ванеян в рамках арт-проекта "Бегемот Внутри" 18 января 2024 года в московской библиотеке...] Наталия Кравченко. Жизни простая пьеса... [У жизни новая глава. / Простим погрешности. / Ко мне слетаются слова / на крошки нежности...] Лана Юрина. С изнанки сна [Подхватит ветер на излёте дня, / готовый унести в чужие страны. / Но если ты поможешь, я останусь – / держи меня...]
Словесность