Стекает по лицам жара, словно жир по армейским котлам,
Походные деньги звенят - пересчитаны, в пальцах согреты,
Война в Иудее, но что бы не выпало нам,
Героев средь эллинов больше, чем жриц и поэтов.
Величье и власть мы в громовом несём кулаке,
Не зная усталости и не взыскуя награды,
Вдоль скудных селений под тёмным невидящим взглядом
Собаки пастушьей ли, девочки в чёрном платке.
Здесь бани не жди - научись умываться песком,
Здесь спрос на живых - жаль, что жизнь не дороже цикады
Или стрелы, что из раны ты вырвешь с куском
Мяса, когда уцелеешь - один из попавших в засаду.
...И вышвырнет Зевса из Храма восставшая чернь,
Веря в нелепую сказку, что избрана богом,
(Только, если бы он оказал наглецам эту честь,
То, разглядев, не пустил бы их дальше порога).
Смерти колёса гремят, павших сжирают костры,
Небо несёт на плечах, изнемогая, пехота,
И усмехаются вслед смуглые дети Торы,
Зная, что бог их спасёт, а мы сгинем за тем поворотом...
Яд пораженья разбавим, уйдём в забытьё,
Но ни вино, ни гетеры израненных нас не излечат,
Кончен поход, но вонзается в сны, как копьё,
Свет Иудеи и талесы в сумерках,
Как негасимые свечи.
До старости был жене и подругам полезный,
На то и еврей.
А теперь они жили: она со своей болезнью,
Он - со своей.
Прошлое рассыпалось,
С памятью стало плохо,
В карты играли - всё время он был "дурак".
По столу бы в ярости грохнул -
Не сжимался кулак.
И тоска, как ссадина под коростой,
Неизвестно на что искала ответ,
И назло водителям
Он тащился сквозь перекрёсток,
Изведя их зелёный
И красный растратив свет.
Теперь он - сидящий на фото с краю -
Кричал в интернет, поминая "мать",
Что скоро, крестом себя осеняя,
Будет Европа ислам принимать.
...Но суп опять удался на славу,
Океанский ветер нёс благодать
В синие сумерки, и к тёплой лавочке
Бабочка прилетала - с ним поиграть.
А ещё ворчал на жену: зачем купила ему -
Ведь он не носит костюмы,
На какую свадьбу его надевать?
Потом простыл на ветру
И от простуды умер -
От чего-нибудь надо ведь умирать.
Ветер, и в жёлтых листьях больница,
Где больные с врачами едва знакомы,
Старуха, уже почти невесома,
Щурится вслед пролетевшей птице,
Ходит вороной по краю крыши -
Боком, подпрыгивающей прытью -
Между столовкой с пустым чаепитьем
И самолётом, что крестиком вышит.
Богом оставлена в мире застряла,
Меряя жизнь - от указа к указу,
Пальцы сгибает - скольких потеряла,
И разожмёт их как-то разом -
Пусто. За речкой погост покатый.
И медсестра, словно парус, белеет.
И прилепились люди-заплаты
К длинной скамейке в конце аллеи.
День осыпается в сад синькой и мелом,
День перекаленной лампою вспыхнет в забытом восторге...
И тогда приходит последний, кому до неё есть дело -
Это я, молчаливый прозектор местного морга.
Это я в инструментах с похмелья шарю нетвёрдо,
Господи, только вот здесь распрямляются спины и лица!
Я же сутул и горбат, потому что - сам - ни за мёртвых,
Ни за живых не сумел за них заступиться.
Вот буквы "Р" и "Ь"
Cошлись в одной строке
И буквой "М" - от праздных глаз
Ушли - рука в руке.
Чтоб, покатившись по траве,
В объятьях слиться - в букву "В".
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
