|
ОБЫКНОВЕННЫЙ ЧЕЛОВЕК
РОЖДЕНИЕ ТРАГЕДИИ ИЗ ДУХА ТЕРРОРА
Но скорее всего эта земля бесплодна. Трещины покрывают грудь возлюбленной Мохаммеда,
И под ногти набивается липкое мясо. Мохаммед давно слеп. Глаза запали в черную тень,
Но в мозгу горит свет, который раздражает лгунов. Мохаммед чувствует, что они не уймутся,
И будут продолжать умствовать, пока на них не снизойдет посланный Богом ангел и не разрежет их души
На две неравные части, но от одной из них Мохаммед откажется, потому что он привык улыбаться
Одними губами, и праздник его любви должен свершиться, когда воздух пропахнет гарью
И закроет его глаза зеленым платком насколько хватит дождя в пустыне. И потом Мохаммед отвергнет ее,
Потому что Мохаммед - это гнев и никому не позволено собрать все его песчинки. Ему ведомо,
Что Бог следует один раз одним путем, а все остальное остается так как положено и покрывается мраком,
Непреодолимым для тревоги, в которой бредут паломники к вылизанному ветром камню Каабы.
Разве и сам не желал он быть этим мраком и лежать застигнутым врасплох в пустыне,
Падшим и мертвым? Но он был нелеп, Мохаммед, и думал о величии избранных, путь которых кончается.
Ничего этого не произошло. Мохаммед знает теперь цену лжи, которая в благочестии равняет душу
С молитвой и изгаляется над его верой. Он едва вынес похоть толпы к Богу, но жестоко надсмеялся над ней -
Обнажил и не взял. Он поступил как школьник, солгавший, что выучил сутру. И вдруг заметил, что говорит правду.
Его окликали и он был откровенен и жарок, как полдень в заунывной песне погонщика.
В отличие от остальных, которые воображают себя воинами, но наивны, как дети, убивающие бездумно,
Мохаммед закрывал глаза в ледяном поту. Кровь стекала, казалось, путаясь в противоречиях
В поисках выхода. И тогда он бесстрастно пускал ее в самом деле и наблюдал за текучей жалостью
И самодовольным бесстыдством казни. Он был прямодушен и сохранял свою ненависть чистой как умел страдать
Только Бог, и путь у этого стона был только один, потому что Бог не хотел страдать явно. А Мохаммед мог.
Но земля Мохаммеда была бесплодна как вера самого Аллаха. А небо было всего лишь лужей крови.
К тому же все они притворялись агнцами. Ждали другого: больших потрясений, анархии, смуты. Все они кололи
|
глаза.
|
Он же стравил равных с равными в здравом уме и полном бессилии оправдаться в чем-то постыдном.
Винить их ему было не в чем. Мохаммед - кричали они - пророк наш, или грозили расправой,
И он по запаху шел к ним и досаждал вниманием к их же проступкам. И находил их серьезными,
Но не готовыми к каре. Ты высмеял наше время - говорили они - до того, что оно снова стало основой,
А он восхищался их гордостью и отдавал себе в этом корыстный отчет.
_^_
ШАХМАТЫ
Так выкипает молоко, а снег темнеет пенкой. Мне снился сон, в котором безысходность лишь намечалась,
Тогда как разум с чувством счеты свел. Остались только долг и смертная тоска. Как кубики железные на
|
гвозди
|
Парадом титанических открытий - все натыкалось, громоздилось роем в охваченном восторгами
|
лубке.
|
В широких юбках заблудились дети - пристыженные, как отцы, но без утробной
|
наивности бойцовых петухов.
|
Напротив - сон с открытыми глазами (в аттракционах голубых тарелок) их развлекал - и не хотелось спать.
От темноты голодных красных мух и узких бородатых комаров укрывшись броской бронью одеяла.
Выпрастывая ногу, вслед другую - носками в тапки чтобы вдруг попасть и взять на кухне дорогую воду,
|
чтоб сделать утешительный глоток с граненой сетки - все бы колебаться
и измерять морщинистую рябь.
|
Не лучше ли заняться, впрочем, делом и шахматы расставить на столе:
Вот ферзь - он деспот, но и либерал. Гирей кривой и страстный прозорливец в идеях равенства,
|
еще Вольтер писал про взятие Азова им, не скрою,
|
Страданья люда трудно перенесть, зловонье трупов с духом солонины разглаживают душу до кости,
Но то, что остается - это крепко, и век галантен, если поспешить
|
на выручку, с бурлеском просвещенья.
|
Их ум остер, но ферзь его не стоит, но все же восхищаюсь только им - не нахожу подобного в семье.
И как бы я ни продвигал фигуры - для зависти есть место, для Бурбона, но нет желанья строить короля,
|
а этот парень падок до интриги и замышляет он переворот.
|
Вся в скрепках фотография владыки по черной клетке медленно бежит и как букашка в тронный зал вступает
|
среди придворных длинноклювых птиц, нашептывающих ход полезный, юркий.
|
Что делать с его царственной отрыжкой и рвотой от общенья с двойником? В своем пиру не наблюдать
|
достойных
|
Соперников, дичиться королевы - вот это Гамлет, это персонаж с заученною репликой и позой -
|
наш человек, которого мы губим.
|
Когда турою двинешь на туру, и хлынет дым из башенных орудий - попей воды, ведь ты не баталист,
|
и ущипни себя - ты не проснулся.
|
Тебе уж не измерить дел своих: сам со штыком ощеренной пехотой пойдешь в атаку на врагов своих,
Знамена перепутав и хоругви - я никогда не лазил на Голгофу - прижмешь к щетине полковую ткань.
В Завьялово поедешь на попутке среди оврагов рыжих и дремот
|
тумана перебесишься, остынешь -
|
Придумаешь беспроигрышный ход с потерей фланга пешек, атрофией
|
зубного нерва, но спасеньем головы -
|
Да и его похеришь ради танков отчаянного мятежа. Вперед, канальи, прибылью и силой!
И все же в глянце: это мячик был - и он скакал, пока друзья терялись, и бились эти ясные тарелки
|
в железных прутьях скачущих ресниц
фарфоровыми лошадями
|
По выпуклой неправильной земле. Отрадной, теплой, незнакомой. Когда она прищурившись из снега
|
выходит на подошвы теплотрасс,
|
И обручем сжимается кольцо, и волосы им ветер обвевает - все так бывает вдруг неполноправно
|
и дерзостно - совсем не чуя, ждешь
|
Отсрочки завершения сеанса одновременной патовой игры. А, впрочем, нет - заметил я - зрачок
|
как раз венчает шахматную доску,
по оболочке радужной кружа.
|
Но я не раб, не мена обобщений на ноздреватый от угара снег - мол, молока я не прошу ни капли.
Мой разум выкипает, ставя мат. Разламывает сумерки и скрепки карающей диагональю.
_^_
ТРЕВОГА
На сколько-нибудь ежедневной сказке настаивай, но в слюдяном оконце ищи то простодушие мороза,
|
то блеклые сугробы на опушках, залегшие в колоды елей.
|
Свет вечерний все покрывает чинным серебром. Сумятица бегущих трав занесена кругами
|
пурги.
|
Бойкий ветер шныряет меж кустов, снося их ветошь с бескровленных ветвей - не подступиться
|
ни путнику, ни дрожи .
Сколько раз
|
Подозревали в этом Ничего. Оно не сознавалось. Грелись водкой. Приплясывали в вытертых тулупах
Да в валенках Камаринскую, бились кулашною заминкой, рукавицы скинув
|
саднящим снегом растирали лица.
И - ничего.
|
И даже, как соколик, в румянец оборачивалось солнце, усмешкою столкнув нетопыря,
|
неопытную птаху, с захолустья.
|
Но чаще настигала их тревога. И вся эта родная сторона обогащалась стоном или криком, не первой крепости,
|
а уже глухим,
|
Как камыша чернеющая пакля, и ивы, подносящие беду. Какая это тертая погода -
|
хотелось крикнуть, воздуха набрав, все легкие прочистив - непогода,
|
Ты приучила чувствовать любовь. И хитро усмирять ее тоскою.
Я нахожу, что в этом есть резон. Хотя продрогли клетчатые елки, и, снег - орешек твой не по зубам
Любому маскараду-очевидцу, где смехом красят огненную воду и пьют огонь из пресных женских губ.
Все поперек: и лед руки багровый, оседланный нелепою рукой, и говорящие вокруг, и замиранья
|
одолженная честь по недосмотру,
но как всегда неправильная часть.
|
Поскольку в сказке есть момент трагичный, когда ее совсем нетрудно спутать с простою былью
|
и обратно не зайти,
|
А с вами нам не нужно расставаться - мы совершенство снегу придадим, и чтоб удобней целый мир морочить,
|
мы разовьем начальную идею.
|
Похоже это сразу вот на что: зима изображенная - есть лето, в разгар июля. Колос поднялся. Отава зреет.
|
В темной чаще дева, но в образе лягушки - и стрела
|
Вдруг вдребезги все колдовство пронзает. Является герой. Он прост и смел. И так как он наивен - все случится
По писанному - Бабушка-Яга всем повелела, но потом забыла. Мы вспомнили - да я о том забыл.
Загадка в том, что буйное цветенье как раз не означает перехлеста. И подвиг в сказке обернулся былью,
|
как будто рассмеялся молодец,
|
А повесть уж грустна как одноцветье.
Но кто укроет снежную равнину гагачьим пухом арочных небес, тому ни в чем не нужно сомневаться.
Приходит ночь, которой края нет. В обнимку, безмятежна и опасна - с безухою равняет целиной
|
любую жизнь в язвительном распеве.
|
И мы беседу шепотом ведем - коробится нагретая подушка. Что ж - этим сном нам заболеть не в мочь,
|
его доступность только лишь встревожит.
|
Ловя пургу - вот выбор одинокий - не вижу я ни спутников своих, ни их высокопарной ахинеи
|
и грамотных порывов превосходства
|
Над очевидным в общем то шажком: все принимать, во всем искать ответ, но ничего не доверять вопросу.
Когда заполнит кратеры деревьев заиндевевший от мороза свет, уж гасят свет и в городах и селах.
Веселая иссякла болтовня, юродивая мечется поземка по осторожной наледи - сверкает замерзшая испарина,
|
и дико, и в тоже время радостно смотреть
|
На все эти немые превращенья. Что ж - пусть они разоблачают нас.
_^_
© Денис Бесогонов, 2001-2024.
© Сетевая Словесность, 2002-2024.
X | Титульная страница Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
|