Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


Наши проекты

Теория сетературы

   
П
О
И
С
К

Словесность



ОБЫКНОВЕННЫЙ  ЧЕЛОВЕК


РОЖДЕНИЕ ТРАГЕДИИ ИЗ ДУХА ТЕРРОРА
ШАХМАТЫ
ТРЕВОГА



    РОЖДЕНИЕ  ТРАГЕДИИ  ИЗ  ДУХА  ТЕРРОРА

    Но скорее всего эта земля бесплодна. Трещины покрывают грудь возлюбленной Мохаммеда,
    И под ногти набивается липкое мясо. Мохаммед давно слеп. Глаза запали в черную тень,
    Но в мозгу горит свет, который раздражает лгунов. Мохаммед чувствует, что они не уймутся,
    И будут продолжать умствовать, пока на них не снизойдет посланный Богом ангел и не разрежет их души
    На две неравные части, но от одной из них Мохаммед откажется, потому что он привык улыбаться
    Одними губами, и праздник его любви должен свершиться, когда воздух пропахнет гарью
    И закроет его глаза зеленым платком насколько хватит дождя в пустыне. И потом Мохаммед отвергнет ее,
    Потому что Мохаммед - это гнев и никому не позволено собрать все его песчинки. Ему ведомо,
    Что Бог следует один раз одним путем, а все остальное остается так как положено и покрывается мраком,
    Непреодолимым для тревоги, в которой бредут паломники к вылизанному ветром камню Каабы.
    Разве и сам не желал он быть этим мраком и лежать застигнутым врасплох в пустыне,
    Падшим и мертвым? Но он был нелеп, Мохаммед, и думал о величии избранных, путь которых кончается.

    Ничего этого не произошло. Мохаммед знает теперь цену лжи, которая в благочестии равняет душу
    С молитвой и изгаляется над его верой. Он едва вынес похоть толпы к Богу, но жестоко надсмеялся над ней -
    Обнажил и не взял. Он поступил как школьник, солгавший, что выучил сутру. И вдруг заметил, что говорит правду.
    Его окликали и он был откровенен и жарок, как полдень в заунывной песне погонщика.
    В отличие от остальных, которые воображают себя воинами, но наивны, как дети, убивающие бездумно,
    Мохаммед закрывал глаза в ледяном поту. Кровь стекала, казалось, путаясь в противоречиях
    В поисках выхода. И тогда он бесстрастно пускал ее в самом деле и наблюдал за текучей жалостью
    И самодовольным бесстыдством казни. Он был прямодушен и сохранял свою ненависть чистой как умел страдать
    Только Бог, и путь у этого стона был только один, потому что Бог не хотел страдать явно. А Мохаммед мог.
    Но земля Мохаммеда была бесплодна как вера самого Аллаха. А небо было всего лишь лужей крови.
    К тому же все они притворялись агнцами. Ждали другого: больших потрясений, анархии, смуты. Все они кололи
    глаза.
    Он же стравил равных с равными в здравом уме и полном бессилии оправдаться в чем-то постыдном.
    Винить их ему было не в чем. Мохаммед - кричали они - пророк наш, или грозили расправой,
    И он по запаху шел к ним и досаждал вниманием к их же проступкам. И находил их серьезными,
    Но не готовыми к каре. Ты высмеял наше время - говорили они - до того, что оно снова стало основой,
    А он восхищался их гордостью и отдавал себе в этом корыстный отчет.

    _^_




    ШАХМАТЫ

    Так выкипает молоко, а снег темнеет пенкой. Мне снился сон, в котором безысходность лишь намечалась,
    Тогда как разум с чувством счеты свел. Остались только долг и смертная тоска. Как кубики железные на
    гвозди
    Парадом титанических открытий - все натыкалось, громоздилось роем в охваченном восторгами
    лубке.
    В широких юбках заблудились дети - пристыженные, как отцы, но без утробной
    наивности бойцовых петухов.
    Напротив - сон с открытыми глазами (в аттракционах голубых тарелок) их развлекал - и не хотелось спать.
    От темноты голодных красных мух и узких бородатых комаров укрывшись броской бронью одеяла.
    Выпрастывая ногу, вслед другую - носками в тапки чтобы вдруг попасть и взять на кухне дорогую воду,
    чтоб сделать утешительный глоток с граненой сетки - все бы колебаться
    и измерять морщинистую рябь.

    Не лучше ли заняться, впрочем, делом и шахматы расставить на столе:
    Вот ферзь - он деспот, но и либерал. Гирей кривой и страстный прозорливец в идеях равенства,
    еще Вольтер писал про взятие Азова им, не скрою,
    Страданья люда трудно перенесть, зловонье трупов с духом солонины разглаживают душу до кости,
    Но то, что остается - это крепко, и век галантен, если поспешить
    на выручку, с бурлеском просвещенья.
    Их ум остер, но ферзь его не стоит, но все же восхищаюсь только им - не нахожу подобного в семье.
    И как бы я ни продвигал фигуры - для зависти есть место, для Бурбона, но нет желанья строить короля,
    а этот парень падок до интриги и замышляет он переворот.

    Вся в скрепках фотография владыки по черной клетке медленно бежит и как букашка в тронный зал вступает
    среди придворных длинноклювых птиц, нашептывающих ход полезный, юркий.
    Что делать с его царственной отрыжкой и рвотой от общенья с двойником? В своем пиру не наблюдать
    достойных
    Соперников, дичиться королевы - вот это Гамлет, это персонаж с заученною репликой и позой -
    наш человек, которого мы губим.
    Когда турою двинешь на туру, и хлынет дым из башенных орудий - попей воды, ведь ты не баталист,
    и ущипни себя - ты не проснулся.
    Тебе уж не измерить дел своих: сам со штыком ощеренной пехотой пойдешь в атаку на врагов своих,
    Знамена перепутав и хоругви - я никогда не лазил на Голгофу - прижмешь к щетине полковую ткань.
    В Завьялово поедешь на попутке среди оврагов рыжих и дремот
    тумана перебесишься, остынешь -
    Придумаешь беспроигрышный ход с потерей фланга пешек, атрофией
    зубного нерва, но спасеньем головы -
    Да и его похеришь ради танков отчаянного мятежа. Вперед, канальи, прибылью и силой!

    И все же в глянце: это мячик был - и он скакал, пока друзья терялись, и бились эти ясные тарелки
    в железных прутьях скачущих ресниц
    фарфоровыми лошадями
    По выпуклой неправильной земле. Отрадной, теплой, незнакомой. Когда она прищурившись из снега
    выходит на подошвы теплотрасс,
    И обручем сжимается кольцо, и волосы им ветер обвевает - все так бывает вдруг неполноправно
    и дерзостно - совсем не чуя, ждешь
    Отсрочки завершения сеанса одновременной патовой игры. А, впрочем, нет - заметил я - зрачок
    как раз венчает шахматную доску,
    по оболочке радужной кружа.
    Но я не раб, не мена обобщений на ноздреватый от угара снег - мол, молока я не прошу ни капли.
    Мой разум выкипает, ставя мат. Разламывает сумерки и скрепки карающей диагональю.

    _^_




    ТРЕВОГА

    На сколько-нибудь ежедневной сказке настаивай, но в слюдяном оконце ищи то простодушие мороза,
    то блеклые сугробы на опушках, залегшие в колоды елей.
    Свет вечерний все покрывает чинным серебром. Сумятица бегущих трав занесена кругами
    пурги.
    Бойкий ветер шныряет меж кустов, снося их ветошь с бескровленных ветвей - не подступиться
    ни путнику, ни дрожи .
    Сколько раз
    Подозревали в этом Ничего. Оно не сознавалось. Грелись водкой. Приплясывали в вытертых тулупах
    Да в валенках Камаринскую, бились кулашною заминкой, рукавицы скинув
    саднящим снегом растирали лица.
    И - ничего.
    И даже, как соколик, в румянец оборачивалось солнце, усмешкою столкнув нетопыря,
    неопытную птаху, с захолустья.
    Но чаще настигала их тревога. И вся эта родная сторона обогащалась стоном или криком, не первой крепости,
    а уже глухим,
    Как камыша чернеющая пакля, и ивы, подносящие беду. Какая это тертая погода -
    хотелось крикнуть, воздуха набрав, все легкие прочистив - непогода,
    Ты приучила чувствовать любовь. И хитро усмирять ее тоскою.

    Я нахожу, что в этом есть резон. Хотя продрогли клетчатые елки, и, снег - орешек твой не по зубам
    Любому маскараду-очевидцу, где смехом красят огненную воду и пьют огонь из пресных женских губ.
    Все поперек: и лед руки багровый, оседланный нелепою рукой, и говорящие вокруг, и замиранья
    одолженная честь по недосмотру,
    но как всегда неправильная часть.
    Поскольку в сказке есть момент трагичный, когда ее совсем нетрудно спутать с простою былью
    и обратно не зайти,
    А с вами нам не нужно расставаться - мы совершенство снегу придадим, и чтоб удобней целый мир морочить,
    мы разовьем начальную идею.
    Похоже это сразу вот на что: зима изображенная - есть лето, в разгар июля. Колос поднялся. Отава зреет.
    В темной чаще дева, но в образе лягушки - и стрела
    Вдруг вдребезги все колдовство пронзает. Является герой. Он прост и смел. И так как он наивен - все случится
    По писанному - Бабушка-Яга всем повелела, но потом забыла. Мы вспомнили - да я о том забыл.
    Загадка в том, что буйное цветенье как раз не означает перехлеста. И подвиг в сказке обернулся былью,
    как будто рассмеялся молодец,
    А повесть уж грустна как одноцветье.

    Но кто укроет снежную равнину гагачьим пухом арочных небес, тому ни в чем не нужно сомневаться.
    Приходит ночь, которой края нет. В обнимку, безмятежна и опасна - с безухою равняет целиной
    любую жизнь в язвительном распеве.
    И мы беседу шепотом ведем - коробится нагретая подушка. Что ж - этим сном нам заболеть не в мочь,
    его доступность только лишь встревожит.
    Ловя пургу - вот выбор одинокий - не вижу я ни спутников своих, ни их высокопарной ахинеи
    и грамотных порывов превосходства
    Над очевидным в общем то шажком: все принимать, во всем искать ответ, но ничего не доверять вопросу.
    Когда заполнит кратеры деревьев заиндевевший от мороза свет, уж гасят свет и в городах и селах.
    Веселая иссякла болтовня, юродивая мечется поземка по осторожной наледи - сверкает замерзшая испарина,
    и дико, и в тоже время радостно смотреть
    На все эти немые превращенья. Что ж - пусть они разоблачают нас.

    _^_


© Денис Бесогонов, 2001-2024.
© Сетевая Словесность, 2002-2024.






Словесность