ОБРАТНАЯ СВЯЗЬ
Рубрику ведет
Сергей Слепухин


Словесность


Последняя статья

О рубрике
Все статьи


Новое:
О ком пишут:
Игорь Алексеев
Алена Бабанская
Ника Батхен
Василий Бородин
Братья Бри
Братья Бри
Ольга Гришина
Ольга Дернова
Юлия Долгановских
Михаил Дынкин
Сергей Ивкин
Инна Иохвидович
Виктор Каган
Геннадий Каневский
Игорь Караулов
Алиса Касиляускайте
Михаил Квадратов
Виктория Кольцевая
Сергей Комлев
Конкурс им. Н.С.Гумилева "Заблудившийся трамвай-2010"
Конкурс "Заблудившийся трамвай"
Александр Крупинин
Борис Кутенков
Александр Леонтьев
Елена Максина
Надежда Мальцева
Евгений Минин
Глеб Михалёв
Владимир Монахов
Михаил Окунь
Давид Паташинский
Алексей Пурин
Константин Рупасов
Илья Семененко-Басин
Александр Стесин
Сергей Трунев
Феликс Чечик
Майя Шварцман
Олег Юрьев







Новые публикации
"Сетевой Словесности":
Анна Аликевич. Тайный сад. Стихи
Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа. Стихи
Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... Стихи
Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки. Стихи
Айдар Сахибзадинов. Жена. Повесть
Джон Бердетт. Поехавший на Восток. Рассказ, перевод с английского: Евгений Горный
Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём. Миниатюры
Владимир Алейников. Пуговица. Эссе
Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною...". Эссе
Владимир Спектор. Четыре рецензии.
Литературные хроники: Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! Вечер памяти поэта Ильи Бокштейна (1937-1999) в рамках арт-проекта "Бегемот Внутри"
ПРОЕКТЫ
"Сетевой Словесности"

Книжная полка

[12 февраля]  
Александр Соболев. Круг разорвать - Таганрог, "Нюанс", 2020.
"Круг разорвать" - пятая книга поэта Александра Соболева. Очередная в серии хронологически последовательных, содержание с предыдущими не дублируется, но очень многие стихи из неё вошли в сборник избранного "Между волком и собакой".
В названии книги заключена её главная идея, отражённая в программной "Притче о страхе".



Елена Яблонская

"ОПОЗНАЙ МЕНЯ ЗДЕСЬ..."
(Борис Кутенков. ЖИЛИ-БОЛИ. Стихи - М.: "Вест-Консалтинг", 2011)


Поначалу мне показалось, что название второго стихотворного сборника Бориса Кутенкова "Жили-боли" тяжело воспринимается на слух, хотя и отдалённо рифмуется по смыслу с его первой книгой стихов "Пазлы расстояний" (М.: 2009), ведь "жили-боли" - тоже в некотором роде пазл. Получив в дар новую книгу Бориса, я самонадеянно решила, что сумею подобрать более удачное название. Лучше поздно, чем никогда. Возможно, это поможет молодому поэту в будущем. Не тут-то было! Сначала я просто забыла о поставленной задаче, машинально отметив про себя, что вот и автор предисловия, Лев Аннинский, назвал статью "Блаженство увечья". Это цитата из стихотворения Бориса "Лето шитое лыком в две строчки..." Снова боль, блаженное очищающее страдание, "высокая болезнь"...

Герой первого же стихотворения - "блаженная особь", болящий, юродивый, робко произносящий "Господи, это мы". Сама того не желая, я нечаянно зарифмовала "болящий - произносящий". Такова магия поэзии Бориса Кутенкова: его стихи рождают новые стихи.

Лев Аннинский справедливо отмечает, что в стихотворениях Бориса слышны голоса великих предшественников: Есенина, Лермонтова, Пушкина, Ахматовой, Мандельштама. Я бы добавила к этому сонму великих Бориса Пастернака и Владимира Маяковского. Философски минорное, глубоко личное "стучатся опавшие годы, как листья, в садовую изгородь календарей" у Пастернака - и взятое в скобки у Кутенкова, но одновременно "по-маяков-ски" властное, обращённое к мирозданию: " (но я говорю - и с небес облетает эпоха)". Возможно, именно пастернаковские "почва и судьба" - то, как подземный гул, чуть слышные, то отдающие эхом, то врывающиеся в стихи иногда против воли автора - самое ценное в поэзии Кутенкова. По крайней мере, для нас, читателей, - это радость узнавания и радость причастности. Поэт и сам это понимает, не зря же парафраз: "Ты накрепко привязан к месту, почве, /которой дышит пряная судьба".

Хочется назвать и ещё одного поэта, нашего современника, с которым, как мне кажется, Бориса Кутенкова очень многое роднит. Это Бахыт Кенжеев. Оба поэта - москвичи. Москва в стихах одного и другого оказывается очень похожей, узнаваемой, несмотря на то, что Кенжеев пишет о Москве шестидесятых-семидесятых, а Кутенков - о девяностых-нулевых годах. Вот у Кенжеева "пробегает облачком над Москвою/акварельный вздох итальянской прозы", а у Кутенкова в Москве его детства "в ударе июль, и деревья от зноя плешивы, /а верхушки церквей не скромней италийских ротонд". Хотя возможно, это чисто внешнее сходство. У Кутенкова "этот город - пацан с чуть заметным пушком над губой./Мы смеялись над ним и бывали по-детски жестоки, /но не знали, что ночью в погоне за дальней звездой/он уйдёт с рюкзаком в направлении горной дороги". Кенжеев тоже обращается к своему городу, как к пацану, мальчишке, ровеснику: "ну что ты бормочешь о связи времён и людей/имперская спесь не броня а солёная корка/мы столько кривились в мальчишеской линзе дождей/что смерть на миру постепенно вошла в поговорку..."

Тема родного города перетекает в один из важнейших мотивов русской литературы - мотив дороги, разлуки, вокзала. "Где гудок паровозный долог, как смертный стон, /полосой отчужденья мчаться Бог весть откуда..." - это Бахыт Кенжеев. А у Бориса Кутенкова указан конкретный московский вокзал: "когда мы попрощаемся навек/на Киевском, в ночи, /и горло беглый снег/царапнет непроговорённым словом...". И у Кенжеева, и у Кутенкова из распахнутых московских окон льётся музыка: "струится музыка некстати" и "чтобы поздняя звучала скрипка из окна" у Бахыта Кенжеева, а у Бориса Кутенкова "из раскрытой форточки Земфира поёт: "Пожалуйста, не умирай"".

При такой схожести в восприятии города неудивительно, что и герои Кенжеева и Кутенкова - общие. В стихах Кутенкова живут "блаженная Люда", "местная попрошайка Катя", "юродивый Ваня", уличные торговки Фируза и Зина, "физик Ваня, что спит, разуверяясь, в простоте нерешённых задач". Кажется, что все они - перешедшие по наследству от Кенжеева потомки "весёлого юрода", что "палкой ореховой в холод собачий землю звенящую бьёт", безрукого нищего ("хорошо безруким нищим на ветру стоять" - Б. Кенжеев), "ночи-нищенки", "безногого гармониста" и печального, плачущего астронома (см. стихотворение Б. Кенжеева "Вот и февраль побрёл по промёрзшим сёлам...").

Близким оказывается у поэтов и отношение к слову. "А лукавое Слово на запах/поспешает, на одурь и дым, /ёжась в Божьих корёжистых лапах, / словно мрак - перед светом земным" - у Кутенкова и "...состарилось слово, горит, превращается в дым./Одним в полумраке багровом рождаться. А что же другим?" - у Кенжеева. Впрочем, параллели можно проводить до бесконечности. Мне, как читателю, это и радостно, и интересно.

Узнал ли Бахыт Кенжеев в сборнике, столь высоко им оценённом ("Борис Кутенков - поэт чрезвычайно одарённый. И страстями, и наблюдательностью, и умением видеть мир с необычной стороны, и, наконец, стихотворным мастерством" - Б. Кенжеев), услышал ли он и свою интонацию, свой талантливо преображённый молодой голос? Не знаю, но от меня за это радостное узнавание, за слабо, но верно пульсирующую ниточку связи времён, за неуничтожимую преемственность поколений - поклон обоим поэтам.

Постепенно я поняла, что сборник Бориса Кутенкова очень толково составлен. Боль, заявленная в названии и явственно ощутимая в начале книги, порой становится нестерпимой, но постепенно ослабевает под наркозом виртуальности. На мой вкус стихотворение из цикла "Виртуальные стансы" наименее удачное. Нет, я понимаю, что и "эсэмэс-собеседники", и "мэйл-агентовский трындёж", и "Контакт", и "ЖЖ" - вполне реальные приметы нашего времени. Реальные, но думается, не вечные. Например, я не знаю, что такое "lj-просторы". "Dj", ди-джея знаю, а вот "lj" - увы, не встречала. Думается, очень скоро изобретут что-нибудь покруче, обозначаемое другими латинскими буквами, и "lj" благополучно канет в Лету. Стихи же Кутенкова - останутся. Кстати, "трындёж", вызывающий досаду в применении к Интернету, представляется вполне уместным при описании непонятного говора: "духота, и рабочих-таджиков гортанный трындёж".

По этой же причине я не могу одобрить нецензурной лексики в стихотворениях Бориса - мода на эту лексику проходит, уже почти прошла, да и слова эти совершенно чужеродные, ненужные, они чужды и самому Борису Кутенкову, и его поэзии. То ли дело филологические термины! Как уместен "чудной палимпсест" - несколько неясный и от этого ещё более очаровательный для негуманитария, но так точно окрашивающий всё стихотворение, рифмуясь по смыслу с "обителью мистика", "где Библия с краю стола"! Как цветут вместе и наравне с садовыми лилиями в ночном саду бесчисленные паронимы, омонимы, спондеи в стихотворении "Тропа приоткрыта луной, как контекстом - пароним...". Вообще "день по-над всем" в этом стихотворении - "чуть звенящий, сосудистый, летний" - изумителен.

Однако чудесному саду предшествует загадочное для меня, странное, даже пугающее стихотворение "Неси мою голову на перекрёсток дорог...", в котором "три женщины в белом качают младенца". Невольно снова вспоминается Бахыт Кенжеев: "...три женщины сквозь будущую тьму/склонились над младенцем в колыбели/и говорят о гибели ему". Несомненно, что здесь младенец - Христос, а три женщины - Богородица, её мать пророчица Анна и, возможно, их родственница праведная Елизавета, мать Иоанна Предтечи. Но кто "три женщины в белом" из стихотворения Кутенкова? Ведь они "шепчут младенцу, что Бог - это миф", а позже "скажут ему, что любовь - это миф". Они "сотрут память", "избавят от тоски", "охладят воспалённый ум" и, наконец, похоронят. И тогда - Апокалипсис: "...обрушится с неба вода, как большая беда./А путь зарастёт лебедою, обидой, полынью..." Это - смерть, к которой ведёт сладкий виртуальный наркоз разрушения мифа, отказа от любви, равнодушия, забвения. И вот через два стихотворения появляется в лунном свете, в горячечном бреду "смерть-медсестра". Она тоже предлагает наркоз, дурман. Герой убегает от неё, быть может, для того, чтобы в следующей маленькой поэме или балладе спасти от смертельной болезни любимую девочку Ленку.

Ленка выживет, и уже в следующем стихотворении "боли" Бориса Кутенкова приобретают, на мой взгляд, отчётливое гражданственное звучание: "Ты накрепко привязан к месту, почве, /которой дышит пряная судьба./И, стало быть, не выход - иностранный./Но в ящике своём, на самом дне, /лежи себе, скользи, лелея рану./Мне не с кем говорить в моей стране". Очевидно, что дерзкое, эпатирующее "мне не с кем говорить в моей стране" из того же ряда, что и горькие строки Георгия Иванова "Хорошо, что нет Царя./Хорошо, что нет России./Хорошо, что Бога нет...Что никто нам не поможет/И не надо помогать". Лирический герой Бориса Кутенкова - помогает. Не только самому себе и любимой девушке, но и всей стране: "Боли, боли, моя страна, /боли, не заживай./За всех, за всех - сполна, сполна, /чью боль не зажевать... За всех, кто духом пал в ночи, кому с неё не встать, /катайся по полу, рычи/ зубами тишь да гладь./Пусть щерится гоморра-ночь, /в дому родном содом -/приди, когда совсем невмочь, /давай болеть вдвоём".

Я, было, подумала: может, Борису следовало назвать свою книгу "Болеть вдвоём"? Нет, не точно. Герой Кутенкова не просто болеет и соболезнует, он готов бороться. "Мы станем драться, насмерть драться", - заявляет он в следующем стихотворении. "Драться насмерть" - за молодость, за любовь, за жизнь. "...Надо вытянуть стольких - тоже сбившихся с толку. Бесцельных. Нелепых. Слепых", - сказано в одном из завершающих сборник стихотворений. Думаю, что Борис Кутенков очень правильно назвал свою книгу стихов. И, готовый болеть со всей страной, драться насмерть, поэт тихо, ненавязчиво, почти между строк попросил нас, читателей, об одолжении: "опознай меня здесь по тяжёлой и длинной строке..." Мы - опознали. Здесь и сейчас. И уже не забудем.



Приложение: Борис Кутенков в "Сетевой Словесности"