ГОЛОС ИЗ ХОРА
(о стихах Александра Леонтьева)
И в час, когда хор тихо пел
О "Свете Тихом", - в умиленьи
Я забывал свои волненья
И сердцем радостно светлел...
Иван Бунин
Курский вокзал - темное святилище горя, храм, где души совершают перемену мест. Почетный караул семафоров, "остекленелые" двери, промерзший черный тамбур - вскочи! Здесь "встречаются хором", молчат "хором", все здесь - еще живые...
Стихи Александра Леонтьева первой половины прошлого десятилетия - долгая, длинная, неоконченная депеша "Начальнику хора".
Соедини меня с Царством Небесным,
Мост перекинь и окликни по имени
Тех, кто необходим позарез нам,
В сад свой больничный заочно прими меня -
Слушателя твоего, пациента,
Всех излечи от страданья и ужаса...
Там-тамы, точки-тире, беспроводной телеграф, Telex. Рифмованные строчки бегут, но "абонент / заблокирован, временно, вечно".
Нежные, женственные лица с мягким округлым овалом, легкие вьющиеся шелковистые волосы - ангелы Гентского алтаря, музицирующие, поющие. Все открыто миру через арки окон. Резной пюпитр, ноты, арфа, орган, скрипка. Духовная радость и праздничное просветление. Богатство мимики и тембров. Задумчивые лица, постижение мира божественных звуков. Дискант, альт, бас, тенор сливаются в едином хоре, величественная песнь торжественно льется. Один заводит, другой подхватывает, третий прилежно тянет мелодию, кто-то - зевает, а кто-то - делает вид, что поет. Прощальная симфония, последние гастроли...
В стихах Леонтьева иные "военно-воздушные силы". "Каждый ангел ужасен", как когда-то заметил Рильке. Вестники-духи проявляются на "железнодорожном полотне", выписанные машинным маслом на сером снегу. "Глаза, подведенные / мраком подземным".
Давным-давно, еще до перемен... Подшофе, фуражка, дурашливо заломленная на голове, раскинутые руки-крылья, невинная игра в "полуангелов-полупилотов". Леня Шевченко, Боря Рыжий, погибшие друзья, мальчики, ступившие за предел. Те, кого любил, кто всегда будет узнан из тысячи мертвых.
Спите, душевнобольные, юроды,
Умалишенные, ангелы, дауны, -
Вот колыбельная вам от природы,
Флоры тишайшей и певческой фауны:
Пенье из мрака...
Смерть забирает оптом и в розницу. Так что же отделяет нас от смерти - мрак, "который - та же кожа"?
Меж них стекло - и, слава богу.
Ворочается человек,
Он тоже в комнате - не весь,
А там, где все мы понемногу.
Или эта пленка, кожица, не выносящая прикосновений, и есть душа, снаружи обволакивающая плоть, "глыбу гроба" навьючивающая на горб тела? Есть ли она вообще, душа? Может, тело, чей ужас чувствуешь в преддверии тьмы, всего лишь страшный сон распеленутой мумии? "А души в этой мумии... видимо, нет..."
Людское существование - легкая прозрачная ткань, колеблемая, как морская поверхность. Собственная жизнь человека незаметна на глади материи и умещается всего лишь в "границах рубчика и шва". "Она всего лишь голос в хоре", тонущий в шуме и многоголосице. "Кричащее пятно" в "заплаканном" пейзаже.
Родина, ее "немигающий черно-белый взгляд". "Звук приглушен в этом сером и черном, / дальше кромешный покой"... Вечный покой, невыносимо тягостный. Тьма кромешная. "Мне ли... Веселым быть и веселить других, Когда в глазах зияет ад кромешный" - плакался некий бедняга-комик еще четыре столетия назад.
Страстная мечта - высветить пространство "молчания души", междупутье, где мечутся тени "у полной тишины и тьмы".
Поэты, как правило, противопоставляют свет тьме, темноте, мраку, потемкам. Это их способ видеть. Для них существует свет прямой, самоцвет, и свет чужой, отражательный, от темного тела. В теми? свет виден. Светом крыто, ветром огорожено. Взаимосвязь Света и Тьмы большинство стихотворцев не подвергает сомнению. Другое дело Леонтьев, для него это вовсе не бесспорная истина.
Темь-темница жизни вмещает всю "огромность беды", поглотившую любимых, умерших, "весь воздух, которым дышит радость". Переход к свету лежит через обретение Красоты, "красы", как называет ее поэт. Что для Леонтьева красота? Это не "порочное" великолепие, картинность, нарядность отреставрированной Янтарной комнаты в Царском селе, на которую "ломится народ". Краса - это благолепие, блаженное видение, счастье узреть в предсмертном восторге прустовского Бергота "жемчужно-дымный рай".
Перипатетика, невинные прогулки с Афанасием Фетом. "Шёпот, робкое дыханье, / Трели соловья..." Безглагольная стихия. Бездействие, отсутствие действия? Нет, особое состояние, погружение в "светлое царство мечты". Фет триедин, он - Бог, Любовь, Природа.
Когда-нибудь да рухнет синева -
И выяснится за воздушной бездной,
Что прав был Фет. Поэзия права.
Красота - сущностная рифма для Александра Леонтьева. Она ему видится и целью, и смыслом, и пафосом жизни. Красота, царящая и над добром, и над злом. Знамение, предзнаменование Света - явного или скрытого присутствия Бога. Чаще всего для поэта оно появляется в виде светлой полоски, "томительной и далекой", росчерка, мазка.
Не до тюбика было счастливым нам,
Из которого выдавлен в серой тьме,
Подгоняемой редким снежком к зиме,
Золотой мазок, увенчавший храм:
Все в душе светилось, а не в уме, -
Здесь, любимая, а не где-то там.
Полоса сияющего фонаря, висящего среди "бессонниц тяжких", намек на лучшую долю, обещание "всё осветить и все исправить". "Солнцем обведенный профиль" любимой. "Светлая - наискосок - полоса", шрам, выведенный кислотой, Свет лежащий тихо, печально на лице почившего друга.
Есть странный свет, неяркий и недвижный, далекое и тусклое сияние. Просом сыплется он из-под ног Иисуса, когда Иосиф из Аримафеи снимает Мессию с креста. "Свет тихий" льется на великой вечерне - свещеносцы с зажжёнными свечами, диакон с кадилом, священник - из алтаря к открытым царским вратам. Свете благодати, тебе слагает стихи Александр Леонтьев.