Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


     
П
О
И
С
К

Словесность




АРИТМИЯ


во мне выбиты все окна
и гуляют сквозняки
из черных дыр смотрю
на звонкую листву
на солнце зябко щурюсь
а стены ходят ходуном
ни выйти не дают
ни окна застеклить



Тринадцатое декабря, весна. Вчера столбик термометра превысил ноль, и белоснежный свет зимы мгновенно превратился в сизый, грязно-серый. Мы едем за город. Шоссе - расплесканное кофе с молоком. У леса еще видно белую полоску, но вдоль дороги снеговое полотно грубо запятнано, обочины вскипают рыжей пеной.

Никита:

- Завтра на лыжах не пойдешь.

Любаша:

- А мне так в кайф - 8-е марта! Жаль только, солнца нет. Я чахну, как растение, без солнечных лучей.

Для нашей Любы единственное оправдание зимы - возможность завернуться в драгоценный мех. В мечтах - ей наяву меха никто не дарит. А я об этом вовсе не мечтаю: когда понадобится шуба, куплю ее сама. Лишь бы зимой была зима, а летом лето.

Сначала все происходило, как положено на нашей широте. Земля остыла, вода остекленела, и выпал снег. Под белым покрывалом наступил здоровый зимний сон. Но через две недели Атлантика дохнула влагой и теплом. Сон как рукой сняло, и больше не уснуть. Внутри какой-то сбой, разлад. Не только из-за расставания с Лешей. Пропало чувство, что я все могу. В отсутствие мужчины в доме передвинуть шкаф, налив воды под ножки. Купить автомобиль и выучиться его водить. Даже - о, высший пилотаж - сменить прокладку. Нет-нет, не ту, что с крылышками, - прокладку в водопроводном кране. Теперь уверенности нет ни в чем: ни в небе, из которого среди зимы может пролиться дождь, ни в целости микроскопического вклада в банке, ни, главное, в себе.

Валерка:

- Сами же нагрели атмосферу. Глобальное потепление, парниковый эффект.

Никита:

- Человек тут ни при чем. Такие сбои в истории Земли уже случались.

Сашка:

- Дело в перегретом солнце.

Аленка, Сашкина жена:

- Подумаешь, температура поднялась выше нуля. Вот доллар вверх ползет, и в мире кризис.



Мы одноклассники. Встречаемся в день гибели Бориса. Едем на кладбище, потом к кому-нибудь домой, чаще ко мне или к Аленке с Сашкой. Сегодня утром мы уже были на могиле. Разлили водку, выпили, одновременно глядя на портрет в овале. Боря погиб в Чечне. Нас без него осталось двадцать восемь, но собираются, конечно, далеко не все. Один в Германии, другой в Канаде, кто-то является раз в десять лет. Только с Аленкой-Сашкой и Никитой мы вместе празднуем все дни рождения и Новый год.

На этой встрече нас двенадцать. Олег Денисов широким жестом пригласил всех за город, как он сказал, в свое поместье. И вот в микроавтобусе "Тойота" мы мчимся во владения олигарха, хозяин в черном "Мерседесе" впереди.

Олег из тех, кто возникает редко. Однажды в смутный год явился с ящиком шампанского и блюдом красных бусинок икры. Потом надолго пропадал, вроде бы уезжал из города, а может, из страны. Он ведь не настоящий олигарх, так, местного масштаба, и его загородная резиденция - бывший пионерский лагерь, теперь элитная турбаза. Кафель под мрамор, мебель под березу, из пластиковых окон вид на озеро, затянутое льдом. Пока затянутое льдом. Кто знает, что произойдет через неделю - вдруг лед растает и наступит половодье.

Олег ведет нас в сауну с бассейном, где двадцать лет назад плескались пионеры. Его, похоже, не волнуют ни оттепель, ни кризис. Я слышу, как он безмятежно говорит:

- Позавчера вернулся из Москвы. Там, как в Париже: зеленые газоны, снега ни следа.

Люба берет хозяина под ручку движением, не допускающим отказа:

- Хочу в Париж. Или уж на худой конец в Москву.

Она уверена, что этот одноклассник может набросить женщине на плечи норковую шубку, вот и открыла на него охоту. Но он не жаждет стать добычей. Он сам желает поохотиться. И мне известно, на кого.

Олег стоит на бортике бассейна и наблюдает, как я по лесенке спускаюсь в воду. Наш олигарх в отличной форме, крепкий, плотный. Не то что мой приятель Леша, тощий и жилистый, как зимний волк. Или Валерка - рыхлый дядька с пивным брюшком.

В бывшей пионерлагерной столовой для нас накрыли стол. Здесь заменили стены, окна, пол и потолок, но все равно что-то витает из прежней жизни, возможно, запах жаренных на маргарине картошки и котлет. А разговор наш вьется вокруг кризиса. Кто сокрушается, а кто рассказывает анекдоты.

Любаша, широко раскрыв глаза:

- У нас в конторе каждый месяц сокращения.

Валерка:

- Чувствую, пойдет в рост суицид.

Он психиатр, заведующий клиникой неврозов.

Олег с магической улыбкой:

- Где кризис? Нет никакого кризиса. Стол ломится от яств.

Но остальным с ним трудно согласиться. Другое дело, что колеблющийся около нуля столбик термометра пугает меня больше, чем пляшущие курсы доллара и евро. Когда в наших широтах в декабре текут ручьи, то понимаешь, что сбилось нечто большее, чем мировая финансовая система.

Однако я танцую с олигархом. Он держит меня за спину надежными руками и движется вперед, как танк. Такой подвижный, легкий танк с могучей грудной клеткой. Касаясь твердыми губами моей щеки и уха, шепчет:

- А почему в прошлом году ты не пришла на встречу?

- Мы забирали внучку из роддома.

- Супер!

Сашка берет гитару, перебирает струны. Тихонько проговаривает строчки:


Не смотри ты так неосторожно,
Не буди в душе моей усталость.
Это совершенно невозможно,
Даже до рассвета не останусь.

И замолкает, наверное, забыл слова. Здесь все не так. Нет той душевности, какая возникает пусть в тесной, но обжитой квартире. Любаша говорит: стругать салаты надоело. А мне так нет. Хотя сейчас я не уверена ни в чем.

Олег преследует меня. Я чувствую спиной, щекой и даже краем уха. Это немного греет, но не затрагивает глубоко, ибо во мне давно разбужена усталость. Усталость - легкость, а не тяжесть. Возможность оторваться от земли. И мне не хочется ни за кого цепляться.

Мы ночевали в номере с Любашей. Когда я погасила свет, она спросила:

- Как думаешь, у меня есть шанс?

Я уклонилась от ответа и вышла позвонить: услышать голос дочки, узнать, как маленькая Катя.



Наутро выпало немного снега, и вид дороги напоминал о школьной форме: много коричневого, черного и белый кружевной воротничок.

Когда рассаживались по машинам, Олег сказал:

- Иди ко мне.

Я села рядом, а Люба плюхнулась без приглашения сзади, не пожелав оставить нас одних. Она стрекочет, а мы молчим. Я краем глаза вижу его гладко выбритую щеку и темные густые волосы почти без седины.

У моего подъезда он вышел из машины и открыл мне дверцу. Хотя я не приветствую подобную галантность. Сказал:

- Я завтра улетаю по делам во Франкфурт. Вернусь и позвоню.

И я не возразила. Почему бы нет. Ведь я теперь свободна, гуляю, с кем хочу. И не докладываюсь никому.



С Алешей мы не учились в одном классе. Он появился через год после того, как муж уехал в Штаты. Я редактировала его книгу, вернее расставляла запятые: там было много формул, мало слов. Когда он в первый раз пришел снимать вопросы и сел рядом со мной, я уже знала, что из издательства мы выйдем вместе. Автор с редактором общаются на близком расстоянии, почти как в танце. Склонившись над листами, касаются друг друга руками и плечами, а иногда и лбами. Обмен дыханиями приятен не всегда - ты рад бы отодвинуться подальше, однако из приличия приходится терпеть. А к Леше мне вдруг захотелось прикоснуться. Даже лизнуть его шероховатую сухую щеку языком. Что я и сделала чуть позже в тот же вечер.

Алеша приходил днем по субботам и поздним вечером по четвергам. Давным-давно он приучил жену, что иногда ночует в институте, чтобы следить за круглосуточной работой какой-то установки. Теперь Леша заведует лабораторией, за установкой наблюдают аспиранты, но право на ночные бдения он сохранил и пару раз в неделю остается поработать в тишине. У него есть диванчик в кабинете. Леша и в самом деле сидит там допоздна, но к ночи является ко мне, благо от института до меня пятнадцать минут ходу. Мы ужинаем поздним вечером, в двенадцать, когда в домах напротив гаснут окна, и кажется, что в фиолетовом космическом пространстве мы одни. Вернее так: мы ужинали поздним вечером, и мне казалось, что в фиолетовом космическом пространстве мы одни.



Когда я объявила Леше, что нам лучше не встречаться, он просто принял это к сведению как непреложный факт. Даже не спросил, почему. Лишь посмотрел внимательно, желая убедиться, что мои намерения серьезны, и сказал:

- Как знаешь.

И больше мы не виделись, и он мне не звонил.

Причины было две. Во-первых, после новогодних праздников он на полгода улетает в Амстердам. Так что расстаться нам все равно пришлось бы. А во-вторых, я познакомилась с его женой.

В нашем издательстве выходит ее книга. Снимать вопросы Ольга является либо в бесцветной водолазке, либо в громоздком платье, утяжеляющем фигуру. Рот красным бантиком на бледно-голубом лице подчеркивает мелкие изъяны кожи. Но с ней приятно иметь дело, в отличие от Леши она улавливает все нюансы языка. Да и предмет ее занятий - горные лишайники - мне все же ближе, чем Лешины высоковольтные приборы.

Я бы могла с ней подружиться, не будь она его женой. Возможно, даже бы решилась слегка ее отредактировать, поправить стиль. В жакете по фигуре и в юбке, открывающей колени, она могла бы снова полюбиться Леше. Ведь я решила, что должна его вернуть. Он ей нужнее. Я без него смогу. Или смогла бы.

Теперь я далеко не все могу.

Олег Денисов позвонил через неделю и пригласил в китайский ресторан. Я попыталась выставить условие:

- Но только каждый платит за себя.

- Ну, нет. Давай без этих феминистских штучек.

Наш столик был за ширмой, обтянутой китайским шелком или чем-то, напоминающим китайский шелк. Казалось, что рисунок нанесен на ткань тонким пером. На стол поставили бутылку в форме узкой колбы. В ней извивалась заспиртованная мертвая змея. Олег сказал, напиток очень вкусный.

Он предложил мне вместе встретить Новый год.

- Моя супруга пьет шампанское под пальмами. Может, и нам махнуть куда-нибудь, к примеру, на Гоа?

- Нет, лучше уж на Северный полюс. Или на Луну.

- Туда, пожалуй, даже мне не по карману.

Этим китайским вечером он вдруг открыл источник своего благополучия. Олег игрок на рынке Forex. Ему приносят бешеные деньги колебания курсов мировых валют.

Одно мне показалось странным. Он не сказал: пойдем к тебе. Отвез домой и чмокнул в щеку у подъезда. Я не скажу, что он мне неприятен. Но мне самой не хочется его лизнуть.

Дома я вышла на балкон. Олежкин "Мерседес" отъехал с грохотом, разбрызгивая черный снег. В оттепель злее становятся все звуки. Пронзительней кричат вороны, которые устраивают слеты в нашем лесопарке. Громче трезвонит телефон, на улице и в транспорте мелодии мобильников вступают в резонанс.

В одну из зыбких плюсовых ночей я обнаружила, что мои ноги стали волосатыми и мускулистыми, как у Олежки в лагерном бассейне. Придется делать эпиляцию, подумала во сне. И в ужасе проснулась. Утром сходила в банк, закрыла счет в рублях и поменяла все на доллары и евро. Еще бы их полить, как делал с золотыми Буратино, возможно, вырастут к весне, когда я соберусь машину покупать.



За эти дни несколько раз менялось время года: зима - весна, весна - зима. Тридцатого слегка похолодало, повеял снег. Я притащила елку - огромную, под потолок. Осталось лишь ее установить. Когда-то это делал муж, потом Алеша. Срезал нижние ветки, подпиливал ствол, ставил в ведро с водой и укреплял с помощью деревянных колышков, которые хранились с прошлых лет. Потом я наряжала елку, а Леша молча наблюдал за ходом украшения с дивана.

Справиться с колышками я даже не пыталась, просто приобрела пластмассовую емкость с распорками, которые вывинчивались, упираясь в ствол. Но елка постоянно скашивалась набок, никак не получалось поставить ее прямо. Когда мне это удалось, то снова ненадолго показалось, что я все могу. Ведь я же супермен. Умею делать то, что вроде бы должны мужчины.

Пришли Настя с Катюшкой, мы нарядили деревце. Малышка водила глазками вслед за моей рукой - я ей показывала старые стеклянные игрушки: лиловый баклажан, зеленый огурец в пупырышках, почти как настоящий, серебряный будильник с золотыми стрелками, застывшими без десяти двенадцать.

За девочками вечером приехал зять Сережа. Я вышла проводить их до машины. Опять все потекло, и с крыш неслась апрельская капель.



Последний день старого года я провела одна. Случайно глянув в телевизор, увидела, как негритята катят снежный ком. Оказывается, в Южной Африке впервые выпал снег.

Раньше предновогодняя неделя была заполненной делами до отказа, а эта выдалась просторной и пустой. Олег сказал: не надо ничего готовить. Он заказал еду из ресторана. Я только все переложила из контейнеров в посуду, расставила приборы на столе.

У телевизора с экраном в пол-окна стояла елка из серебряной фольги. Мы закусили, выпили, поговорили. Олег открыл французское шампанское. Из серо-голубого телевизионного проема нас поздравил президент, и мы банально чокнулись хрустальными бокалами под бой курантов.

А прошлый год мы встретили в лесу с Аленкой-Сашкой, Никитой и другими. Поставили будильники на сотовых, в двенадцать они дружно зазвенели. Мы выпили из одноразовых стаканчиков искрящуюся пену, зажгли бенгальские огни.

С Олегом мы снова чокнулись, слегка нарушили салаты. Но к главному хозяин никак не приступал. Я расстегнула пуговицу на его рубашке. Мы переместились в спальню, освободились от одежды. Олег трудился надо мной не меньше получаса. Безрезультатно. Он весь вспотел, со лба срывались капли, как с весенней крыши. Другой бы отступился, но он усердно продолжал. Тогда я взяла дело буквально в свои руки, и вскоре мне удалось его удачно завершить. Это "занятие любовью" походило на процесс выдавливания яда из змеи. Когда ее берут за голову и заставляют источать прозрачный сок по капле.

Олежка сразу отключился. Я встала, убрала посуду со стола. Потом легла с ним рядом и уснула ненадолго.

Утром проснулась оттого, что барабанило по крыше. Нечто тревожное происходило за окном, а также здесь, со мной. Я посмотрела на Олега. Он спал ко мне спиной. Из-под скрутившегося одеяла выставились ноги, поросшие косматой бурой шерстью. Они оканчивались мощными ступнями, как у оттаявшего из вечной мерзлоты доисторического мамонта, фото которого показывал Никита.

Я выглянула из окна, не до конца задернутого шторой. Дождь поливал остатки снега на газоне. Когда я снова подошла к Олегу, он повернулся в мою сторону лицом. Видны были и ноги - немного волосатые и загорелые, ногти на пальцах аккуратно подстрижены. Он на секунду приоткрыл глаза и тут же сжался, натянув по самую макушку одеяло. Наверное, увидел вместо женщины змею. Ведь это обоюдно.

Я тихо вышла и прикрыла дверь. Мне кажется, на следующую встречу одноклассников Олежка не придет.



Первое января всегда провальный день. Угрюмый снег, усеянный опорожненной тарой, похмельные останки хлопушек и петард. Теперь прибавилось журчание коричневых ручьев. Атлантика решила погубить нас, она сошла с ума.

Я шлепала по новогодним лужам, и редкие прохожие казались мне текучими. В какой-то рукописи я прочитала про лягушек с прозрачной кожей, через которую просвечивают внутренности и скелет. Прекрасное пособие для студентов. Этим январским утром сквозь людей я видела трамваи и дома. При этом воздух был не легким, водянистым, как весной, а мутным, темным, вязким.

Дождь кончился, и глянуло совсем не зимнее, оранжевое солнце. Когда я поднялась к себе, оно гуляло по квартире и освещало елку, сразу ставшую анахронизмом. Я опустила шторы.



Из дома я не выходила. Читала рукопись. Для этого нужны глаза, а остальные части тела хотелось куда-нибудь отбросить, как ящерица отбрасывает хвост. Мне трудно было что-то удержать в руках, предметы ускользали. Я плавала под потолком, стараясь не смотреть в окно. Ночью нестрашно, там темно. Днем хуже, видно рыжие газоны, черный тротуар. Снег весь почти погиб, расползся даже на траве. Где же ты, Арктика, где твое ледяное дыхание?

Дома, безлистные деревья и машины раздваивались и расслаивались, распадались на части. А у людей отвинчивались головы, как пробки от бутылок.



Я позвонила доктору. Валерка долго уговаривал меня:

- Представь, что над тобой не грозовая туча, а маленькое облачко. Дунешь - и нет его. Страх утекает в дырку в ванне, как мыльная вода. Тревога - лужа, она застынет и покроется ледовой корочкой к утру.

Последняя идея мне понравилась. Я стала представлять. А доктор еще подумал и сказал:

- Знаешь, попей-ка тазепам.



Я вышла из дому. В аптеку, в магазин. У мусорного бака появилось кладбище из отслуживших елок. Вокруг канализационных люков очнулась прелая зеленоватая трава. На нескольких кустах набухли почки. Они раскрылись, выпорхнули мелкие зеленые листы. А ночью над соседним лесом поднялась огромная волна. Наверное, образовалась из растаявшего снега. На ее пенном гребне высились хребты осыпавшихся елок. Я лишь подумала: как хорошо, что Настя с Катей и Сережей уехали к друзьям на дачу. И проснулась.

Где-то текла вода. Похоже, в ванной. Я бросилась туда. По кафелю бежали струи. Я поднялась наверх. Открыла молодая женщина с ребенком на руках. Воды в их ванной набралось по щиколотку, из крана бил фонтан. Сквозь слезы, свои и детские, девушка пропела, что дежурный слесарь запил. А муж спит беспробудным сном.

Я сбегала к себе, взяла кусачки, паклю, два гаечных ключа. Немного повозилась, вымокла насквозь, но подтянула гайку и намотала паклю под основание крана. Струя иссякла, только капало чуть-чуть. Теперь можно спокойно дожидаться его величества сантехника. И посмотреть в окно. Я уже знала, что ветер там переменился. И в самом деле, лужи съежились, застыли. Из неба сыпал мелкий снег. Он на земле почти не прибавлялся, только слегка припудривал ее. Зато сверкал, как бриллиантовая пыль, образовавшаяся от огранки льдистых глыб.



На Рождество полоска света между штор была прохладной, нежной, белой. Мы вышли в лес на шашлыки. Я с вечера замариновала мясо, Никита загрузил в рюкзак вино, Любаша испекла пирог. Она мне позвонила накануне узнать Олежкин телефон, якобы стерла в памяти, вот я ее и позвала.

Никита с Сашкой двинулись вперед, чтоб развести огонь. А мы с девчонками сложили утварь и накололи на спичечные шпажки маслины, сыр и ветчину.

Любаша мне шепнула:

- Олежка пригласил меня в китайский ресторан.

Я пожелала ей удачи.



Когда мы подошли к нашему месту у поваленной сосны, там был Алеша. Как он нас вычислил, не знаю. Мне он сказал, как всем:

- Привет.

Он складывал дрова в мангале. Сашка поджег газету, занялся огонь. Раскрылся, как бутон, тугой и алый.

В медном тазу, доставшемся от бабушки, варившей в нем варенье, я подогрела красное вино, добавила корицу, гвоздику и лимон. Мы пили розовое пламя. Все было к месту: разговоры о предметах низких и высоких, смех, суета, соленые огурчики и помидоры, которые Аленка вырастила у себя на даче.

Шел нежный, лепестковый снег. И холодало. Любаша прыгала то на одной ноге, то на другой: мороз щипал ее сквозь тонкую подошву сапог на каблуках. Аленка буркнула:

- Могла бы валенки надеть.

Любаша:

- Да нет у меня валенок!

Никита:

- Зря. Зиму никто не отменял.

Все шашлыки были пожарены. Пламя свернулось змейкой между углей, мерцавших алыми прожилками в мангале. И от дневного света в небе между крон осталась розоватая холодная полоска. Алеша с Сашкой подняли мангал за ножки и опрокинули на снег. Стало совсем темно.

Дома мы пили чай и допивали красное вино. Пели под Сашкину гитару при свете елочной гирлянды, пытались вспомнить забытые слова.


Ель, моя ель, благородный олень,
Зря ты наверно старалась.
Женщины той отдаленная тень
В хвое твоей затерялась.

Мы с Лешей друг на друга не смотрели, пока все не ушли. Что он сказал своей жене, не знаю, но в этот вечер он остался у меня. Не только до рассвета. Наутро мы уехали на дачу его друга на два последних дня.

Одиннадцатого января он отбыл в Амстердам. Полгода - долгий срок. Тем более что жить осталось, как говорит Аленка, два понедельника, и то дождливых. Ну, пусть не два, а три.

На елке появились свежие иголки. Я срезала три ветки с новыми побегами, чтобы поставить в вазу. Так ставят в воду вербу апрельским воскресеньем. Но на дворе была зима. Я бегала на лыжах. Катала по лесу на санках маленькую Катю. Снег шел и шел, и в белом небе чуть заметно проступало солнце.



Весна явилась в срок. В начале марта стало много света, в апреле потекли ручьи, подул зеленый ветер. Автомобиль я расхотела покупать. Зачем, когда можно махнуть рукой и сесть рядом с водителем. Не потому, что одиночество пугает. Просто мне нравится процесс. Полет на скорости без остановок и без конечной цели.

А лета не было на нашей широте. Небо казалось темным даже в отсутствие дождя, солнце скрывала дымка. Мириться с этим не хотелось. Еще в конце зимы я поменяла выросшие доллары и евро обратно на рубли. Как раз хватило, чтобы отправить Настю с Катей в Крым на месяц, а мне слетать на остров Крит. Там лето пока есть.



Леша вернулся. В августе у них с женой родился внук. Он приносил мне фото.




© Елена Забелина, 2010-2024.
© Сетевая Словесность, 2011-2024.




Словесность