Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


   
П
О
И
С
К

Словесность





ПЕТЕРБУРГСКИЙ  ВАРИАНТ


Вот уже скоро 10 лет как продолжаются споры вокруг русского постмодернизма. Первоначальные вопли восторга и бури возмущения сменились интонациями более спокойными, а сегодня и вовсе все застыло в точке полузасыпания, и лишь слышатся вялые голоса: пациент скорее мертв, чем жив, пациент скорее жив, чем мертв, постмодернистская ситуация, то да сё. Одни уверены в торжестве постмодернизма, другие ему уже и эпитафию написали, и кол осиновый воображаемый вогнали в сердце проклятого упыря. А между тем продолжают появляться сочинения, принадлежность которых к злокозненному направления сомнений не вызывает. Таков роман Сергея Носова "Член общества, или Голодное время" ("Октябрь", 2000, N 5).

Место действия романа - Петербург, самый литературный город родного отечества. Время действия - осень 91-го года, начало переломной эпохи, последние месяцы очередей и талонов. Герой романа - Олег Николаевич Жильцов, молодой еще человек, чьи злоключения начались после того, как окончил он курсы сверхбыстрого чтения и в качестве дипломной работы прочел за три дня полное собрание сочинений Достоевского. Прочел и отравился. "Несколько дней я не мог смотреть на печатные знаки. А когда посмотрел, то не смог внятно воспринимать напечатанное. <...> Я запил. Водка подействовала благотворно; я исцелялся. Через месяц-другой я снова научился читать по-человечески <...> правда, влечения к чтению напрочь лишился." В добавок совершил Жильцов и акт символического отречения, продал 30-томник Федора Михайловича, якобы для того только, чтобы выплатить долги накопившиеся. Но это мало помогло. Русская литература штука опасная. Из пространства обыденной жизни попал Жильцов в обманчивый мир слов и цитат. А тут и любимый город стал опять Петербургом. Одно к одному. Жена Олега Николаевича бросила - и переселился он "из бывшего ленинградского сталинского дома возле парка Победы - в бывший доходный петербургский дом в трех шагах от Сенной", из большой квартиры в коморку под самой крышей. И одновременно начали сниться ему странные рельефные сны, и, может быть, все, что случилось в дальнейшем - лишь сон, длинный кошмарный сон.

Самым важным событием в новой жизни Жильцова стало знакомство с Долматом Фомичем Луночаровым, членом Общества друзей книги. Изысканно-вежливый, утонченно-интеллигентный Долмат Фомич воспылал неожиданной симпатией к Олегу и (безо всяких просьб со стороны самого Жильцова) помог вступить в Общество и получить необременительную, хорошо оплачиваемую работу: должен был вести он кулинарный отдел в планируемой газете общества - отыскивать рецепты блюд, упоминаемых в классических текстах. Вскоре выяснилось, что вторая страсть библиофилов именно кулинария, и вообще, общество их есть на самом деле Общество кулинаров. Кулинары-книжники окружили Олега заботой, снабдили пропуском в привилегированный буфет Дома писателей и были очень рады, когда он понял, что за Обществом кулинаров скрывается хорошо законспирированное Общество вегетарианцев. Метафора "чтение-еда" разворачивается до логического предела, и в конце концов начинающий вегетарианец догадался, что попал в Общество антропофагов. Догадался и ужаснулся, но было поздно. Завершается роман описанием таинственного ритуала: раз в год, в день смерти Моцарта, ночью члены общества спускаются в подземную пещеру и созерцают гигантский сталактит. ""Объясняю, - тихо произнес профессор Скворлыгин. - Когда из воды удаляется углекислый газ, углекислый кальций, насыщающий воду, непременно выпадает в осадок. Гляди: утолщение. Ниже - это за годы Советской власти. А вот там, - он вытянул руку вперед и наверх, - там эпоха Екатерины"."

Роман Сергея Носова представляется нагромождением нелепиц, если не учитывать сверхлитературный его характер. Все персонажи, все сюжетные ходы так или иначе соотносятся с "петербургской" литературой - от Пушкина и Гоголя до Андрея Битова. Переклички с "Преступлением и наказанием" просто навязчивы, библиофилы с их квазидуховностью напоминают о чудаках-коллекционерах из книг Вагинова, возлюбленная Олега Жильцова Юлия вполне годится на роль современной Настасьи Филипповны... Плюс Некрасов, Андрей Белый и все-все-все.

Петербургские романы также отличает особая мистическая атмосфера - есть она и у Носова. "У нас богатые спонсоры" - повторяют члены общества. Какие спонсоры имеются в виду? Не те ли самые, с хвостами и рожками? Литература помноженная на литературу. Литературщина. Литературища.

Конечно, перед нами пародия, конечно, мотивы снижены, образы травестийны. Зачем - очевидно. "Ничего у нас не получится, пока мы по капле не выдавим из себя Достоевского!" - пьяно выкрикнул некто в ресторане Дома писателей, где обедал на дармовщинку Жильцов. Как и этот упившийся мастер слова, Носов поставил перед собой задачу - "выдавить Достоевского", избавиться от отечественной словесности, изжить ее, преодолеть, победить. Надо ли - это уже другой вопрос, для постмодерниста не существующий. Последние две фразы в романе: "Я посмотрел на кристалл. Я понял все." "Всё" - слово пустое, нарочито многозначное и пустое. Апофеоз бессмысленности - пялиться на огромную сосульку. Текст достигает вершины и срывается в пустоту. Как будто обманули маленького мальчика: он развернул яркий фантик, но конфеты там не оказалось.

В заключении любопытно сравнить роман Сергея Носова с сочинениями Владимира Сорокина. Сорокин, используя ту или иную литературную модель в качестве материала для своих экзерсисов, остается вне ее, он всегда в стороне, в позе холодного наблюдателя. Носов находится внутри петербургской традиции. Это его традиция, он ею пропитан, как Петербург - болотными испарениями. Да, он издевается, ерничает, юродствует, но и прописывает городские пейзажи, и передает приметы времени, и замечает колоритные городские сценки. И некоторые эпизоды в его пастише отмечены легким, еле уловимым очарованием. У писаний Сорокина много достоинств, но очарование не из их числа.


"Независимая газета" от 22.06.00.




© Андрей Урицкий, 2000-2024.
© Сетевая Словесность, 2002-2024.






НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"
Елена Мудрова (1967-2024). Люди остаются на местах [Было ли это – дерево ветка к ветке, / Утро, в саду звенящее – птица к птице? / Тело уставшее... Ставшее слишком редким / Желание хоть куда-нибудь...] Эмилия Песочина. Под сиреневым фонарём [Какая всё же ломкая штука наша жизнь! А мы всё равно живём и даже бываем счастливы... Может, ангелы-хранители отправляют на землю облака, и они превращаются...] Алексей Смирнов. Два рассказа. [Все еще серьезнее! Второго пришествия не хотите? А оно непременно произойдет! И тогда уже не я, не кто-нибудь, а известно, кто спросит вас – лично Господь...] Любовь Берёзкина. Командировка на Землю [Игорь Муханов - поэт, прозаик, собиратель волжского, бурятского и алтайского фольклора.] Александра Сандомирская. По осеннему легкому льду [Дует ветер, колеблется пламя свечи, / и дрожит, на пределе, света слабая нить. / Чуть еще – и порвется. Так много причин, / чтобы не говорить.] Людмила и Александр Белаш. Поговорим о ней. [Дрянь дело, настоящее cold case, – молвил сержант, поправив форменную шляпу. – Труп сбежал, хуже не выдумаешь. Смерть без покойника – как свадьба без...] Аркадий Паранский. Кубинский ром [...Когда городские дома закончились, мы переехали по навесному мосту сильно обмелевшую реку и выехали на трассу, ведущую к месту моего назначения – маленькому...] Никита Николаенко. Дорога вдоль поля [Сколько таких грунтовых дорог на Руси! Хоть вдоль поля, хоть поперек. Полно! Выбирай любую и шагай по ней в свое удовольствие...] Яков Каунатор. Сегодня вновь растрачено души... (Ольга Берггольц) [О жизни, времени и поэзии Ольги Берггольц.] Дмитрий Аникин. Иона [Не пойду я к людям, чего скажу им? / Тот же всё бред – жвачка греха и кары, / да не та эпоха, давно забыли, / кто тут Всевышний...]
Словесность