Послушай. На поверхности стола
неявные разложены предметы.
Их несколько. От света пролегла
меж ними тьма. Определим же это
защитной сдачей Трои на ходу,
улиткой часа, поднятой несмело,
изгнанием, как жителем на льду
у Брейгеля - движеньем до предела.
Природа их бесхитростна. Зане
угодья се, обиженные веком
и месту безразличные - вполне
приемлемы приезжим человеком:
тарелки, соль, стратегия гостей...
Поборник ученических испарин
продолжит список названных частей,
но будет от статистики избавлен
тобой, сестра, ведь сердце - лучший мир
и горячи пафосские приветы...
Ты помнишь, как струил кривой эфир
театр, хлеб и прочие сюжеты?
Дарёный пёс томился взаперти,
заигрывала карта грекофила,
беловики чернели на пути
и падали под крылья Азраила,
и музы шли, как женщины: то все,
то - ни одной; пегасы изнывали,
вращаясь, словно белки, в колесе
какой-то не печальной, но - печали.
Хотелось умереть. Но, покурив,
откладывал решение вопроса
до никогда, и страсти утолив,
с балкона вниз летела папироса...
Так новый Вертер повернул назад.
Так европейской ночью дорогою,
расшатывая разум невпопад,
прислушиваясь к шуму за стеною
ритмичному, ты, Псиша-поводырь,
открыла, что молчание уместно
и прибыльно, хоть издали пустырь
напоминает; что неинтересно,
стальным глаголом размыкая плоть,
калеча прозу жизни понемногу,
трёхмерное не в силах побороть
четырёхлицей одой. Слава Богу,
что счёт закрыт на чистые листы,
что ты сама невнятно отзовёшься,
когда, покинув сети пустоты,
ко мне библейским голубем вернёшься.
II
Мой бедный рюрик принял третий рим.
Не зря его ответные вопросы
из уст в уста переходили: Крым,
слюна и желчь, на ужин - папиросы.
А свысока держался! Взаперти,
где шёл процесс созданья хронофила,
вокабулы терялись по пути,
и рушились бумажные стропила.
Стих сыпался из меры всех вещей...
Толмач, переводящий пепел класса
на вечный зов суккубов и властей,
с железкою жиллетт, как брадобрей,
верней - как сумма снов, костей и мяса,
ты в ванную ступил, придумав стать
ничем. Одежду снял, бубня: "Уёбки!.."
Но заскучал. И, брезгуя вмещать
попытку жизни в эдакие скобки,
от зеркала отвёл стыдливый взгляд...
Так, корабельной ночью молодою,
раскачивая душу наугад
от перегноя века - к мезозою
пространства, дрогнув, бритва поводырь
остановилась дальше...
Чтоб спокойно
разрезу рта. Чтоб утром на пустырь.
Чтоб рядом дождь-сподвижник. Чтоб достойно.
Чтоб лишь глаголом отворяя плоть,
переходя на жесты понемногу,
трёхмерную не в силах побороть
классическою смертью... Слава Богу.
Елена Мудрова (1967-2024). Люди остаются на местах[Было ли это – дерево ветка к ветке, / Утро, в саду звенящее – птица к птице? / Тело уставшее... Ставшее слишком редким / Желание хоть куда-нибудь...]Эмилия Песочина. Под сиреневым фонарём[Какая всё же ломкая штука наша жизнь! А мы всё равно живём и даже бываем счастливы... Может, ангелы-хранители отправляют на землю облака, и они превращаются...]Алексей Смирнов. Два рассказа.[Все еще серьезнее! Второго пришествия не хотите? А оно непременно произойдет! И тогда уже не я, не кто-нибудь, а известно, кто спросит вас – лично Господь...]Любовь Берёзкина. Командировка на Землю[Игорь Муханов - поэт, прозаик, собиратель волжского, бурятского и алтайского фольклора.]Александра Сандомирская. По осеннему легкому льду[Дует ветер, колеблется пламя свечи, / и дрожит, на пределе, света слабая нить. / Чуть еще – и порвется. Так много причин, / чтобы не говорить.]Людмила и Александр Белаш. Поговорим о ней.[Дрянь дело, настоящее cold case, – молвил сержант, поправив форменную шляпу. – Труп сбежал, хуже не выдумаешь. Смерть без покойника – как свадьба без...]Аркадий Паранский. Кубинский ром[...Когда городские дома закончились, мы переехали по навесному мосту сильно обмелевшую реку и выехали на трассу, ведущую к месту моего назначения – маленькому...]Никита Николаенко. Дорога вдоль поля[Сколько таких грунтовых дорог на Руси! Хоть вдоль поля, хоть поперек. Полно! Выбирай любую и шагай по ней в свое удовольствие...]Яков Каунатор. Сегодня вновь растрачено души... (Ольга Берггольц)[О жизни, времени и поэзии Ольги Берггольц.]Дмитрий Аникин. Иона[Не пойду я к людям, чего скажу им? / Тот же всё бред – жвачка греха и кары, / да не та эпоха, давно забыли, / кто тут Всевышний...]
