Время по имени морок.
Время по имени скорбь.
Пишет в донбасской конторе
Мартирологи Господь.
Ни воздаянья, ни манны.
Грады у эха во рту.
Линией размежеванья
Чаши несут темноту.
Воздуха минное гетто.
Время по имени страх.
Здесь географию смерти
Вызубрил каждый овраг.
И облаков шестикрылость
Не упадает с высот.
Время по имени милость,
Мы для эпохи не в счет.
Ангел другого пошиба
Ждет у поспешных могил -
В каждом окрестном изгибе
Время по имени гибель,
Лесостепной Азраил.
И не утишит полета
Над разбомбленным селом
Танка и гранатомета
Региональный псалом.
Ангел ушел пешком
С крыльями-вещмешком.
Контурное перо
Врезалось под ребро.
Цвет галилейский стих
В лилиях полевых.
Зерен горчичных прах
В наших с тобой руках.
Ворон прифронтовой
Вьется над головой.
Мне выпало жить на краю страны
Одною из малых сих.
И если не в самом пекле войны,
То до него за миг.
Не день сурка, а синдром курка,
В углах четырех земли.
И весть блаженная далека
С фальцетом ее сулы.
Степного Данта за лимбом лимб
Да воздух пороховой.
И все страшнее времен калибр
Над полночью типовой.
Напрочь распался в любовном и синем
Богов чертеж.
Личным пространством души трехаршинным
Не зачерпнешь
Буквиц лекарственных фармакопею
От фонаря.
...Что там Державин про песню военну,
Про снегиря?
2.
Не отследить от обстрела к обстрелу
Весь некролог.
Как ты ветвишься, Иудино древо,
Сквозь потолок,
Как окружаешь дрожанием тварным
Душу мою
В городе маленьком партикулярном
Тьмы на краю.
Прожиточный минимум прифронтовой:
Манатки вокзальных небес,
Донбасского снега осевший сувой,
Опасный за спинами лес.
И ночи с овчинку в руках Эвменид,
И Горловка в горле горит.
Шатучая штольня, подвал бытия,
Всклень полнится чаша твоя.
Скреби по сусекам суглинков и вод,
Ищи свой прожиточный жмых,
Пока наполняется кровью испод
Скудельных сорочек земных.
И опять когтит аорту,
И в плечо вонзает клык
Век шакала, век вервольфа -
К мандельштамову впритык.
Не течет по здешним рекам
Чаш семи Господень гнев.
И не фарес, и не текел -
Откровенье от пся крев.
2.
Жизнь, слетевшая с катушек, -
Ни луча на небеси, -
Днем и ночью ты утюжишь
Все "помилуй и спаси".
На твоем иконостасе
Ни соломинки, ни зги.
И полны боезапасов
Креп-сатиновы круги.
3.
В круге смерти обиходной
Душу с небом на хребте
Гонит метр степной погонный
По немыслимой черте -
Там, где манна выживанья,
Где провиденье мертво.
...И скрежещут громко жвалы
Кали-времени сего.
Прощальною незримою колонной
По прорвам горним павшие пройдут -
От террикона до Иерихона,
От недр до труб.
Еще твое не прервано мгновенье,
Но ждет фугас в каком-нибудь стволе,
Чтоб стали прахом, гривною разменной
Твой дом, и век, и лампа на столе.
Не чудо и не музыка
Снежком на обшлажок,
А неба обезумевший
Пристрелянный шматок.
И мы над скорбной чашею,
Как лист пред татарвой,
И досочка кончается
Дорожки световой.
Уплывает стальной синевою,
Огибая копер и притвор,
Над сухой лакримозой степною
Убиенных бесчисленный хор:
Там, вверху, между Градом и Богом,
Где уже не видны их черты.
И безмолвствуют чертополохом
И полынью заросшие рты.
На линии фронта и тыла,
Где каждый отринут и наг,
Нас время беструбно убило,
Семь звезд низвергая во мрак.
Истории шабаш постылый
Повесит на нас всех собак.
Мы геополитики терра,
Животной ее железы:
Нас оптом навеки похерив
Процесс мировой на мази -
Вблизи подкидных эл-эн-эров,
Пленэров расстрельных вблизи.
Сокрыты палящей печатью
Живые источники вод,
И ангел не выйдет с ключами,
И Бог нам слезу не отрет.
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]