если бы у меня был друг...

Если бы у меня был друг, а друга у меня нет и никогда не было, я бы сделал для него всё, на что способны благородство и преданность.

Со следами зубной пасты в потресканных уголках губ, цветочного одеколона и табака я входил бы к нему, чтобы не обрести, а отдать. И я отдавал бы ему.

Я дал бы ему любовь, чистую и гуманную как майский цветок, но омерзительнее, чем животная похотливость. На конкретных примерах я показал бы ему похотливость, граничащую с самоуничтожением. Я открыл бы ему членовредительство как магический эликсир, с лихвой искупающий и похоть, и платоническую любовь. Среди плешивых мочалок и засаленных халатов в полоску я, хохоча, избавлялся бы от порочности и невинности, оставляя восторженные натюрморты - причудливые овалы липких отметин на кафельной плитке и баллончике воздухоочистителя.

Я напивался бы с ним до чертиков, до пиковых валетов. Хватал бы его за грудки, дергал, лапал, щипал, целовал бы страстно, без удержу и взасос. Прижимался бы, распустив сладкие слюни, слабой дружеской головой к его стойкому дружескому плечу, нашептывая непристойные хмельные признания.

Я занес бы его номер в телефонную память, чтоб никогда не разменивать дружбу на примитивную комбинацию клавиш. И я звонил бы ему. Я противился бы: неотложным визитам, срочным переговорам, рутинной текучке - короче, тем ежедневным манипуляциям, что прессуют его тонкий механизм работоспособности в безликой толпе чванливых ничтожеств. Я воспрепятствовал бы его занятию мастурбацией и чтению книг перед сном, что одинаково. Превратил бы в кошмар просмотр новостей, стирку носков, поверку электросчетчика. Подверг бы сомнению его редкие контакты с посторонними людьми: лунатиками, любовницами и слизняками. Я отвлекал бы его от утренней гимнастики и не способствовал бы правильному пищеварению. Но совесть, первейшая ипостась нашей дружбы, не позволила бы мне останавливаться на этом.

И я являлся бы к другу во сне. Напичканный азотом и гелием, мерцающий и эфироподобный я парил бы инкогнито над его страдающим либидо, возбуждая, пугая и ожесточая его. Я, как насмешливый фавн, надругался бы над его тщетными попытками избавиться от моего влияния, пусть даже преображенного сгустками воздуха в ночные трансцендентные озарения. Склонный к метаморфозам, я множился бы перед ним - то ужасный, то великолепный - бесчисленной гвардией, соединяясь в могущественный конгломерат. Я ширился бы и рос, и лишь достигнув предельных размеров, исчерпав перевоплощения и заполнив пространства, я лопнул бы - исполинский шар сновидения, оставляя его одного обмоченным, счастливым и потрясенным. И это я делал бы для него...

Возможно, мой друг и не одобрит мои усилия, отвергнет искреннее участие. И я предполагаю это. Не исключаю, что внезапно его охватит жгучая ненависть, временное отвращение по отношению к другу. И он выкрикнет обидные лживые слова, ударит в лицо, разбив его в кровь. Захочет, безумец, растоптать нашу дружбу, самое прочное, что есть у обоих. Не ведает, что творит. Не понимает, но знаю - поймет, что для него друг. Порукой тому: его холодная, не сгибающаяся ладонь, его пустые глаза без зрачков, его застывшие сухожилия, его подожженный почтовый ящик, когда-то в нетерпении исцарапанный мною, а теперь доверху наполненный моими посланиями.

© Илья Леленков, 2005-2021.
© Сетевая Словесность, 2005-2021.

Книга отзывов

НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"

Сергей Сутулов-Катеринич: Весталка, трубадур и дельтаплан [...по причинам, которые лень называть, недосуг вспоминать, ни к чему рифмовать, четверть века назад невзлюбил я прекрасное женское имя - имя, несущее...] Наталья Козаченко: Пуговица [Вечеряли рано: солнце не село и сияли купола позолотой, сновали по улицам приезжие купечики победнее. Вчерась был четверг и обыденные Ильинские торжки...] Любовь Артюгина: Человек в одеяле [Под вечер, когда утихает жара, / И пламя не рвётся из солнечной пасти, / Спадает с домов и людей кожура, / И в город приходит прохладное счастье...] Светлана Андроник: Ветреное [виток земли вокруг своей оси / бери и правду горькую неси / не замечай в упор что снег растаял / юдоль земная стало быть простая...] Михаил Ковсан: Словом единым. Поэзия в прозе, или Проза в стихах [Свистнув, полетит стрела, душу юную унося, сквозь угольное ушко пролетая, и, ухнув, полотно разорвется, неумолимый предел пробивая, и всё вокруг цветасто...] Ростислав Клубков: Дерево чужбины [Представь себе, что через город течет река, по ее берегам растут деревья, люди встречаются под деревьями и разговаривают о деревьях. Они могут разговаривать...] Елена Севрюгина: "Реалити-шоу" как новый жанр в художественной литературе [Можно сказать, что читатель имеет дело с новым жанром: "роман-реалити-шоу", или "роман-игра"...] Максим Жуков: Равенству - нет! [Ты - в своей основе - добрый... Ну и зря! / В этом мире крови пролиты моря! / Надо лишь немного: просто, может быть, / Попросить у Бога смелости...] Читайте также: Владимир Алейников: Стихотворения | Рена Арзуманова: За краем: и Дуй в свою дуду! | Данила Ляндо-Петров. Ковчег в Томилино | Михаил Рабинович: У человека есть апрели | Георгий Садхин: Я брожу в далеких дворах | Алексей Смирнов: Четыре рассказа | Анна Трифанова: Место встречи | Гиви Чрелашвили: Стихотворения | Андрей Баранов: Изгнание из Рая | Денис Гербер: Будитлянин, или Приснившаяся змея | Ирина Кадочникова: "Слово, ставшее событьем" | Ростислав Клубков: Разговоры птиц | Иван Клочков: В ребяческих руках | Александр Корамыслов: Поэт и финифть | Поэт перед взглядом тьмы: о стихах Юлии Матониной