Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


     
П
О
И
С
К

Словесность




БАЛЛАДА  О  БАСМАННОМ  ФИЛОСОФЕ

(психологический экскурс)


Сказать человеку "ты с ума сошел", немудрено, но 
как сказать ему "ты теперь в полном разуме"? 

П. Я. Чаадаев


"Он остановил каретку в приходе Петра и Павла, у дома Левашовых... <...> ... из окна выглянула весьма милая женская голова. Чаадаев же был отшельник... <...> ..., совершенно лишенный вкуса к этой области... <...> ...Не постучав... <...> ...вошел. Перед столом с выражением ужаса стоял Чаадаев... <...> ...в длинном, цвета московского пожара халате... <...> ...сделал неуловимое сумасшедшее движение ускользнуть в соседнюю комнату. <...> Грибоедов шагнул к нему и схватил за рукав. <...> Чаадаев улыбнулся.... <...> ...не узнал вас... <...> Я... <...> ...не приобрел себе права продолжать дружбу с пустынниками. Чаадаев сморщился. – Не в том дело, дело в том, что я болен. <...> – Я страшно болен... <...> Всякий день встаю с надеждой, ложусь без надежды. <...> – Если вы чем и больны, так гипохондрией {1}. <...> – Гипохондрия-то у меня прошла, у меня... – протянул Чаадаев и... <...> Новая Басманная с флигелями отложилась, отпала от России. <...> Нетопленый осклизлый камин имел вид развратника поутру". [13, т. 2, с. 25-28] / Выбрано и выделено А. К.).



* * *

По отцовской линии родословная Чаадаева, в соответствии с легендами,  восходит к Чаадаю или Чагатаю (сыну Чингиз-хана). Нас интересуют в этой родословной те моменты, которые, в некоторой степени, соответствуют, как болезненным проявлениям характера Чаадаева, так и его литературным дарованиям. В этом отношении следует обратить внимание на характерные особенности биографии его деда Петра Васильевича Чаадаева, который считался не в здравом уме и содержался в заведении для душевнобольных. Родной дядя Чаадаева (Ф. П. Чаадаев) закончил жизнь самоубийством.
     Материнская ветвь восходит к Рюрику.  С этой стороны дедом Чаадаева был Михаил Михайлович Щербатов – автор 7-томного издания "Истории Российской от древнейших времен" (при основополагающей консервативности своей, опирался в региональных вопросах на идеи европейского Просвещения). Особо вредными людьми в государстве Российском считал попов и церковников, имевших "малое просвещение без нравов".
     Петр Яковлевич Чаадаев был вторым ребенком в семье. Родился 27 мая 1794. Спустя год после этого события умер его отец Яков Петрович Чаадаев. Мать Наталья Михайловна (Щербатова) умерла в 1797. Дети, оставшись сиротами, были взяты на попечение и воспитывались у родной тетки Анны Михайловны Щербатовой..



* * *

Под углом зрения наследственной склонности Чаадаева к неадекватному самовыражению следует рассмотреть известный и в то же время загадочный случай его выхода в отставку. Последовательность предшествовавших событий такова: Чаадаев проходил службу адъютантом при Илларионе Васильевиче Васильчикове в отдельном гвардейском корпусе, которым тот командовал.  В октябре 1820 взбунтовался I-й батальон лейб-гвардии Семеновского полка, где Чаадаев служил ранее. В связи с этими событиями "К государю, находившемуся в Троппау...  <...> ...выехал Чаадаев, которого Васильчиков, командир гвардейского корпуса, выбрал для подробного доклада царю. Через полтора месяца после этой поездки, в конце декабря, Чаадаев подал в отставку и приказом от 21 февраля 1821 г. был уволен от службы" [3, с. 18]. 

Целый ряд исследователей считает причиной выхода в отставку недовольство государя докладом Чаадаева, который мог, якобы, носить, поучающий характер. Но, в действительности, Чаадаев никогда не описывал эту встречу и в течение всей своей жизни не упоминал о ней ни разу. Его конкретный разговор с императором остается тайной за семью замками. В чем же действительное побуждение ухода со службы? Некоторые считают причиной – пересуды, что он, по предполагаемой вероятности, отрицательно характеризовал государю своих сослуживцев по Семеновскому полку; другие – пресечение  разговоров о том, что для встречи с императором Васильчиков мог выбрать более достойную фигуру по званию и по военным заслугам. Возможная зависть сослуживцев была вполне объяснимой реакцией хотя бы потому, что несмотря на пересуды с их стороны, Чаадаев должен был получить (по утверждению Васильчикова) флигель-адъютанта. 

Основной причиной подачи в отставку, с нашей точки зрения,  послужила нервическая, еле сдерживаемая, доходящая до брезгливого презрения, ненависть к своему непосредственному начальнику. Тут же следует оговориться, что, в данном случае,  конкретные причины предполагаемой односторонней неприязни остались сокрытыми, и справедливости ради отметить, что Васильчиков отличался во всех отношениях недюжинными способностями. Начинал службу в 1792  (в 16 летнем возрасте) и в 1801 был уже генерал-адъютантом. Но какими бы достоинствами этот человек ни обладал, имеются два письма Чаадаева, указующие на Васильчикова, как на возможную причину. Первое письмо адресовано родному брату, написано 25 марта 1820 [15, с. 296]: "Знайте, что здесь была дуэль, привлекшая всеобщее внимание... <...> Один из бойцов погиб... <...> ...брат покойного, вздумал убить себя и излил свое отчаяние в красивом письме к Васильчикову... <...>. Вся эта невыносимая галиматья и весь этот пафос убедили-таки моего дурака (выделено курсивом – А. К.), и он прибежал –  вырвать роковой нож из его рук; в результате чего получилась весьма забавная сцена из мелодрамы". Второе письмо написано 2 января 1821 года и адресовано воспитательнице-тетке, княжне А. М. Щербатовой [15, с. 298]: "Меня забавляло высказать мое презрение людям, которые все презирают. Как видите, все это очень просто. В сущности, я должен вам признаться, что я в восторге от того, что уклонился от их благодеяний, ибо надо сказать, что нет на свете ничего более глупого высокомерного, чем этот Васильчиков" (выделено курсивом – А. К.).

Неприязнь Чаадаева явно не имеет разумных объяснений, хотя бы потому, что Васильчиков был в курсе дела относительно возможного повышения своего подчиненного и, со всей очевидностью, этому способствовал. О том же, что слово Васильчикова в правительственных кругах имело вес, свидетельствует факт его, в 1823 году, продвижения по службе: произведен в генералы от кавалерии и назначен членом Государственного совета.



* * *

Одной из побудительных причин подачи в отставку можно считать также и тревожное состояние психики, сопровождавшееся головными болями, головокружениями, приливами безысходной апатии и необъяснимой тоски. Но и гражданское его положение, далекое от уставных воинских будней, облегчения не принесло. Революционно противоборствующее движение его друзей, декабристов, всерьез им воспринято не было так же, как и любительского рода мистицизм, распространенный в аристократических кругах, не удовлетворял его требований, носивших, как ему казалось, в нем самом более глубокий и более последовательный характер.  В такой атмосфере, на фоне собственных недомоганий, Чаадаев пестовал мысль покинуть Россию навсегда и поселиться в Швейцарии. И, приняв окончательное решение, 6 июля 1823 года покинул родину. Но прежде, чем бросить якорь в облюбованном месте, пустился в турне по Европе в поисках действенного лечения. Как свидетельствуют его письма, переезжая из страны в страну (1823–1826), он вел, за редкими исключениями, жизнь нелюдимую, затворническую и почти ничего не читал. О его состоянии в указанный период говорят письма к людям, которые ему остались дороги и близки. Вот, например, в одном из таковых к родному брату (сентябрь1823) Чаадаев пишет [15, с. 306-307]: "Болезнь моя совершенно одна с твоею, только что нет таких сильных пальпитаций {2}, как у тебя, потому что я не отравляю себя водкою". Однако, сведем в таблицу интересующие нас фрагменты писем, в которых Чаадаев упоминает о своем болезненном состоянии (выделено А. К.):


Примечания: 1) М. Я. Ч-ву = М. Я. Чаадаеву, С. Д. П-цкому = С. Д. Полторацкому; 
2) разьяснения к примечаниям внутри таблицы {3} – пароксизм 
и {4} – ставить мушку смотри ЗДЕСЬ.

Но чем еще, кроме лечения, был занят Чаадаев во время своего заграничного турне? – определенный ответ на этот вопрос имеет важное значение, потому что и здесь, как нам кажется,  интеллектуальные интересы соответствовали прогрессирующему характеру наследственного ущерба. Выявим сопутствующие моменты. Знаток перипетий чаадаевской жизни М. Гершензон в своей книге [3, с. 34] сообщает, что Чаадаев со времени ухода в отставку увлекся мистикой, склонность к которой у него наблюдалась и раньше, но в особенности после того, как он "<...> по совету какого-то неизвестного лица прочитал несколько сочинений Юнга-Штиллинга Иоганна Генриха, которые вызвали в нем тяжелый душевный кризис, затянувшийся на много лет".

В своих произведениях популярный немецкий писатель, сторонник пиетизма{5}, проявлял, как известно,  пророческие наклонности в абсолютной уверенности, что в нем воплотился Иисус Христос. Мы можем, конечно, отметить роковое воздействие произведений Штиллинга на зеркально отраженное восприятие жизни Петром Яковлевичем Чаадаевым. Но, как нам это представляется, корни и здесь прорастают не во вне, а в архетипические глубины чаадаевского мышления. Такое представление наше имеет общую точку пересечения с впечатлениями Гершензона, исследовавшем дневниковые записи Чаадаева [3, с. 36-37]. Он пишет об этом дневнике: "<...> ...даже простое описание его представляет почти неодолимые трудности; что же до содержания, то чисто духовное так тесно переплетено в нем с патологическим, что мудрено решить, кто имеет больше прав на него: психиатр, или историк-психолог". Долее Гершензон продолжает эту же мысль о своем впечатлении от дневника: "На первый взгляд его можно принять за продукт религиозного помешательства; но это было бы заблуждением: напротив, здесь все глубоко-серьезно. Перед нами дневник бдения, которому учил Штиллинг". 

Нашего читателя, конечно же, интересует какие именно экстремальные моменты этого дневника так сильно поразили воображение Гершензона? 

Такая, например, запись [3, с. 42-43]: "<...> я сидел, перелистывая эту тетрадь, где увидел следующие слова: "стучите и отверзнется".  Я тотчас простерся ниц, помолился и открыл Евангелие, где увидел следующие слова: По сему будет, Лук. XVII, 30. Чувство, которое я ощутил, заставило меня отнести эти слова к моей новой мысли, которую я хочу привести в исполнение". 

И вслед за этим Гершензон задается вопросом [3,  с. 45]: "Что же сделало Чаадаева мистиком... <...> ...и заставило его пойти в рабство религиозно-метафизической системе, не опирающейся ни на доводы разума, ни на данные науки, и искать критерия не в своем сознании и даже не в непосредственном чувстве, а в указаниях наудачу раскрытого стиха или буквальном толковании евангельских текстов?"  Забегая несколько вперед, выскажем предположение, что гипнотического рабства со стороны религиозно-метафизических систем Чаадаев не испытывал. Алогичность его поступков,  как мы все более в этом убеждаемся, является результатом периодических нервных срывов с исходными попытками, как правило безрезультатными, привести себя в равновесное состояние. 

* * *

Заграничное путешествие породило в Чаадаеве ностальгию. И под ее воздействием он возвращается,  живет вначале у тетки Щербатовой в Дмитриевском уезде и затем переезжает в Москву и поселяется в доме Левашевых на Басманной. Попутно заметим, что, при тяге к нелюдимости, Чаадаев в процессе путешествия все же имел кратковременные встречи с выдающимися людьми, среди которых можно назвать, в интересующем нас аспекте,  философа Шеллинга.  Из соотечественников следует отметить Н. И. Тургенева. В общем-то этих встреч было настолько мало, что повседневная жизнь Чаадаева была, практически, затворнической. Но и по возвращении Чаадаев, как подтверждает это на страницах своей книги Гершензон [3, с. 60], поддается такому же мрачному настроению: остается таким же одиноким, угрюмым и нелюдимым – доходит до состояния близкого к помешательству и маразму. Но наперекор этому состоянию, в периоды краткого умственного просветления, пишет первое философское письмо (1929 год) и, начиная с весны 1830 года, пускает его по рукам. Такова в те времена была традиция. Не имея возможности опубликоваться, или по каким-либо другим причинам, некоторые авторы распространяли свои произведения рукописным способом. Как воспринимался в те времена такого рода самиздат широкой публикой? Чтобы осветить этот вопрос в интересующем нас культурологическом разрезе, позволим себе, прежде всего, высказать предположение об одном из произведений А. К. Толстого, именуемом "Басня о том, что дискать, как один философ остался без огурцов",  [12, т. II, с. 501 ], оставшееся за пределами внимания исследователей чаадаевской эпопеи. Эта юмореска была написана Толстым в конце 1830-х годов. Считается, что в заглавии и в самом сюжете использована басня Крылова "Огородник и философ". Такого использования никто не отрицает. Разница лишь в том, что у Крылова мораль высказана напрямую, без побочных иронических оттенков: " У Огородника взошло все и поспело: / Он с прибылью, и в шляпе дело; / А Философ – / Без огурцов". Что касается "Басни о том, что дискать...", то здесь, при рано созревшем таланте автора, начитанности и образованности, следует все же учитывать отсутствие в его тринадцатилетнем возрасте самостоятельного  вхождения в жизнь. Скорее всего, что по месту обитания Толстого рукопись Чаадаева была читана и обсуждалась именно с теми скабрезными оттенками, которые передают в этом произведении действительное восприятие социумом не только чаадаевского творчества, но и прочие салонные пересуды о примечательных особенностях его характера [12, т. II, с. 502] – "<...>  Ф и л о с о ф. Что ты будешь сажать.  О г о р о д н и к Отгадай!  Ф и л о с о ф. Капусту?  О г о р о д н и к Больше.  Ф и л о с о ф.  Морковь?.. <...>  О г о р о д н и к. Я буду сажать – слушай – я буду сажать – огурцы!" и далее [12, т. II с. 504] – "<...> ...философ остался – философ остался без – философ остался без –  Чего вы думаете? – Ну уж сами отгадайте, я не скажу. – Ну уж так и быть, скажу: философ остался без моркови! А что вы думали? Я скажу без огурцов: Так нет же, без моркови!" 

В представленном фрагменте любопытен язвительный переход с множественного числа – "огурцов" – ко множественно-единственному – "моркови". Вы спросите – какое это имеет отношение к Чаадаеву? Самое прямое.  И это замечено не только нами. Следует присовокупить к отсутствию у философа "моркови" исследовательского порядка утверждение,  например, Гершензона о Чаадаеве [3,  с. 10]: "Его редко видели на балах, он не ухаживал за женщинами". Здесь имеется ввиду отсутствие сексуального  привкуса. И эту чаадаевскую особенность знали почти все завсегдатаи салонов. Такой впечатляющий момент, конечно же, затрагивается почти всеми исследователями. Но, как нам известно, ни один из чаадаеведов не увязывал этот его поведенческий нюанс с ипохондрией, пароксизмами, замкнутостью, нелюдимостью, алогизмами поступков и прочая... И здесь позволительно отметить тот факт, что задолго до объявления царской волей автора "Философского письма"  сумасшедшим, таковым его и считали люди, непосредственно с ним соприкасавшиеся. 17.06.1833 П. В. Кириевский писал Языкову [8, с 43]: "Эта проклятая чаадаевщина, которая... <...> ...силится истребить все великое откровение воспоминаний, чтобы поставить на их место свою одноминутную премудрость, которая только что доведена ad absurdum в сумасшедшей голове Чаадаева"... Но вернемся к Толстому. Уже после смерти Чаадаева в конце 60-х годов он (уже именитый писатель) сторонился шума  литературной жизни, общаясь с немногими, среди которых особое место занимает  Каролина Карловна Павлова. 
     Знаменитый юрист Кони в своем эссе "Каролина Павлова" [5, т. 6, с. 124] сообщает следующее: По убеждениям своим и дружеским связям Павлова склонялась к славянофилам. Но...  <...> ...она... <...> ...с негодованием отнеслась к Языкову, который в звонких стихах ее часто и усиленно воспевающий, указывал с "покиванием головы" на Чаадаева..."  В одном из своих стихотворений Павлова пишет, обращаясь к Языкову, что ей "стыдно за него и больно". Вполне возможно, что Толстого (который, как известно, в процессе творческого роста разошелся со славянофилами во взглядах) сблизило с Павловой не только талантливые ее переводы его произведений, но и этический момент защиты ею Чаадаева от нападок (в особенности при воспоминании о своем первом литературном опыте). 

И, само собой разумеется, Чаадаев остро переживал эту свою с действительностью несовместимость, что еще более усугубляло его подавленность и погружало в неисчерпаемо депрессивное состояние. Мало этого – как он ни старался отгородиться от реальности, пагубные для него узы становились все крепче и неразрывнее. Известно, что, с оглядкой на свое непритязательное путешествие, Чаадаев сильно потратился на всякого рода безрезультатное лечение. Материальная нужда подтолкнула его в начале 1833 г. искать службу. Просьба об этом рассматривалась иерархически, и последнее слово оставалось за царем (теперь уже Николаем I). 
И, вполне вероятно, что в какой-то момент главе российской империи было представлено полное досье на просителя, в котором были зафиксированы и наследственные особенности, и мнение "света", и копии писем к брату; и, вызывающий недоумение, неожиданный уход в отставку... 

Упорство Чаадаева и на этот раз не имело границ. В поисках выхода из тупикового положения, он обратился с просьбой о  содействии к министру юстиции Дашкову. Министр сумел убедить царя принять Чаадаева на службу, но тот [3, с. 130] "не принял этого предложения и, кажется, даже не отвечал на извещение". Этот абсурдного рода результат убедил царя в очевидной невменяемости адресата со всеми вытекающими последствиями. После публикации "Философского письма" в 15 номере "Телескопа", строго были наказаны прямые виновники: Болдырев, ректор Московского университета и он же цензор "Телескопа" – отстранен от должности; Надеждин, профессор этого же учебного заведения и редактор "Телескопа" – отстранен от должности и выслан в Усть-Сысольск. Журнал тут же запрещен. В отношении Чаадаева, невзирая на следствие, определившее вполне наказуемую степень его виновности, было проявлено несомненное милосердное, исходящее из сложившегося у царя мнения, в результате которого сочинитель был объявлен умалишенным с принятием надлежащих и вне злого умысла, совершенно искренних мер – медицинского присмотра за обвиняемым на дому с употреблением сопутствующих  медицинских обеспечений.

Еще раз и еще раз повторим, что мнение о сумасшествии автора философического скандала сложилось у его современников независимо от злополучной публикации. Так, например,  Давыдов на дружеский запрос Пушкина о Чаадаеве   отвечает письмом, датированным 23-м ноября 1836 [16, с. 111]: "<...> Ты спрашиваешь о Чаадаеве? <...> ...Мне Строганов рассказал весь разговор его с ним; весь – с доски до доски! Как он, видя беду неминуе-мую, признался ему, что писал этот пасквиль на русскую на-цию немедленно по возвращении из чужих краев, во время сума-сшествия, в припадках которого он посягал на собственную свою жизнь..." Можно отнести отступнический характер беседы Чаадаева со Строгановым за счет разумного желания смягчить и ублажить своих царственно всесильных экзекуторов, но целый ряд последующих непредвзятых исследователей, вплоть до наших времен [11, с. 15], вынуждены констатировать не только вызывающие недоумение странности в жизни басманного затворника ( "неожиданный уход в отставку в преддверии блестящей карьеры"), но и суицидные побуждения "в период тяжелых психических заболеваний". 

Несомненно, что официальное объявление Чаадаева умалишенным, являлось не только сопутствующим подтверждением мнению друзей, знакомых и родственников об умственной его неполноценности, но являлось клеймением, воспринятым и со стороны общественности за истину, не вызывающую сомнение. Отсюда вытекает и ответное письмо, написанное брату 20 апреля 1849 года [15, с. 471]: "Очень похоже на то, что ты пишешь, читал мне в 1836 г. московский обер-полицмейстер {6}, и сколько помню, то слог читанной им бумаги не уступал твоему слогу ни в уме, ни в остроумии. Маркиз Кюстин {7} в книге своей о России, хотя и с добрым намерением, пишет также подобное и между прочим утверждает, что с некоторого времени я и сам себя считаю сумасшедшим. Н. И. Греч, {8} отвечая ему, уверяет, что полоумным я был и до того, и потом продолжает шутить очень забавно в тоне твоего письма. Один добрый немец по этому случаю говорит; "Ist's mglich, dass man mit einem Menschen wie mit einem tollen Hunde sich betragen htte" {9}, а Головин замечает, что немудрено сойти с ума, когда человека каждый день обливают холодной водой, чего, впрочем, не было {10}. Наконец, в то самое время, как пишу эти строки, ходит по городу письмо какого-тo моего доброжелателя, предлагающего под именем приезжего врача меня вылечить от безумия" {11}

Признаемся нашему читателю, а значит и собеседнику, что мы привели его, в нашем исследовании, к кульминационной точке. Усвоенное повторяем. Отец Чаадаева умер через год после его рождения. Вскоре умерла и мать. Он и его родной брат были взяты на воспитание их теткой. Мальчики получили прекрасное образование. Закончили Московский университет. Участвовали в боях с наполеоновской армией. Дошли до Парижа. Вернулись в Россию. Чаадаев подал в отставку, пренебрегая ожидаемой карьерой. Уехал за границу. Лечился. Вернулся. Написал "Философское письмо" и был, якобы, за его содержание и за критику в нем исторического пути России и православного ее самовыражения объявлен умалишенным. Кроме этого известно, что Чаадаев знал четыре языка, любил читать, был заядлым библиофилом. И... отношение Чаадаева к женщинам... Рассмотрим этот вопрос более обстоятельно. 

Гершензон в своем знаменитом исследовании "П. Я. Чаадаев. Жизнь и мышление" пишет, что во времена жития у своей тетки Щербатовой в Дмитриевском уезде (в конце 20 годов) Чаадаев сблизился "<...> ...с семьей Норовых, чья усадьба Надеждино находилась поблизости. В этой семье было несколько сыновей... <...> ...и две дочери. Из них старшая, Авдотья Сергеевна, полюбила Чаадаева... <...> ...болезненная девушка, не думавшая о замужестве, но безотчетно и открыто отдавшаяся своему чувству, которое и свело ее в могилу. Чаадаев отвечал ей, по-видимому, дружеским расположением; можно думать, что он и вообще никогда не знал влюбленности, хотя и был беспрестанно окружен женским поклонением" [3 с. 121-122] / (выделено курсивом – А. К.). Здесь же, на стр. 122, имеется весьма значимое примечание к цитируемому тексту: "Есть, кажется, основания предполагать, что он страдал врожденной атрофией полового инстинкта" (выделено А. К.).

Для того, чтобы иметь представление о предполагаемом заболевании, откроем книгу Рихарда фон Крафта-Эбинга "Половая психология" на странице с подзаголовком "Сексуальная анестезия (отсутствие полового влечения)" и подключим к ходу нашего изложения конспективного рода выборку.

      А. Врожденная анестезия (выбрано и подчеркнуто А. К.).

      1. [6, с. 77] – наблюдение 3.  К., 29 лет: "<...> знаком с половой жизнью только по рассказам других людей и по книгам... <...> У него нет ни отвращения к женщинам, ни влечения к мужчинам, он никогда не занимался онанизмом. <...> ...любит уединение... <...> ...сухой, рассудочный".
      2. [6, с. 79] – наблюдение 9. Ф. И., 19 лет, студент: "<...> ...замкнут, сдержан, всецело отдавался чтению и размышлениям. Хорошие способности. С 15 лет начал онанировать. Со времени наступления половой зрелости эксцентричность, постоянное колебание между религиозной мечтательностью и материализмом, увлечение то богословием, то естественными науками.  <...> Полнейшее отсутствие  влечений к женскому полу. Один раз удалось его убедить предпринять совокупление, но он не испытал при этом никакого полового удовлетворения, признал акт этот мерзостью и отказался наотрез от новой попытки. Часто у него зарождалась мысль о самоубийстве, притом без всякого эмоционального повода. <...> У него обширные познания, но логика крайне своеобразна. Аффективных явлений никаких, обо всем, даже о самых возвышенных материях, рассуждает с безграничным апломбом и иронией. <...> У больного большой ромбический череп, <...> ...носился с мыслью создать новое христианское учение...  <...> Состояние... <...> ...смесь первичного бреда преследования <...> и величия (воображает себя Христом, искупителем мира), рядом с этим совершенно импульсивные нелепые поступки". 
      3. [6, с. 81] – наблюдение 10. Э.,  30 лет, ученик живописца:  "<...> ...любил уединение, много читал. Улыбался... <...> ...лишь изредка, и то про себя, говорил всякую нелепость, делал глупости. <...> Только дважды в жизни он дал себя мастурбировать женщинам; других половых сношений с ними не имел. Половое возбуждение по временам испытывал, но ни разу не удовлетворял его естественным путем, и если натура была бессильна, <...> ...прибегал к онанизму. Э. – сильный, мускулистый мужчина. Развитие половых органов не представляет ничего ненормального. На мошонке и половом члене видны многочисленные рубцы от резных ран – следы прежних попыток самокастрирования, не доведенных до конца по причине испытывавшихся им сильных болей. Характер мрачный, упрямый, раздражительный. <...> Функциональных расстройств никаких, кроме сильной бессонницы и частых головных болей". 

      Б. Приобретенная анестезия (выбрано и подчеркнуто А. К.)..

[6 с. 82-83]. "Приобретенное ослабление полового влечения, доходящее до полного его угасания... <...> ...вследствие... <...> ...душевной болезни (меланхолия, ипохондрия)". 

Только теперь, имея перед глазами эту выборку, с учетом того, что нами прослежено в рутинных моментах чаадаевской жизни (на основании дневника и писем), мы можем судить об обширности совпадений показательных характеристик у пациентов, отобранных для наблюдения Крафтом-Эбингом (классиком сексуальной психологии) и у Чаадаева. Такими совпадениями являются при варианте "А": уединение, рассудочность, замкнутость, библиофилия,  склонность к чтению и размышлениям,  обширные познания, алогичность, апломб, ироничность,  отсутствие сексуальных влечений, мысли о самоубийстве; увлечение то богословием, то естественными науками; слияние собственного Я с Христом (искупителем), нелепые поступки (необъяснимые), бессонница, головные боли. Отметим также, что наличие душевных болезней (меланхолия, ипохондрия)  сопровождаются в некоторых случаях попутным приобретением сексуальной анестезии – вариант "Б". Суммируя дифференциацию наблюдений  при вариантах "Б" и "А", мы можем, в тождестве с канвой нашего исследования, предполагать проявление у Чаадаева двух заболеваний – наследственного нарушения психики и врожденной сексуальной анестезии. 

В некотором подобии к характерным признакам такого же заболевания, в очевидном совпадении с наблюдениями Крафта-Эбинга над безыменными пациентами, назовем (с большой долей вероятности) поведенческие моменты, проявившиеся по ходу жизни у Блеза Паскаля, которого Чаадаев изредка упоминает на страницах литературного наследия. При всей силе логического мышления, свойственного Паскалю, как ученому, неожиданный и бесповоротный уход в религию можно объяснить проявлениями в нем сексуальной анестезии. 

Попытки жениться у Паскаля были, но заканчивались отказом от такой возможности. Жильберта Перье в своем эссе-воспоминании "Жизнь господина Паскаля" сообщает о своем брате [7, с. 42]: "Сразу же после того, когда ему не было еще и двадцати четырех лет, Промысел Божий представил случай, побудивший его читать благочестивые книги, и Бог так просветил его через это святое чтение, что он совершенно понял, что христианская религия требует от нас жить только для Бога и не иметь иной цели, кроме Него. Эта истина показалась ему столь очевидной и столь обязательной и столь благотворной, что он оставил все свои изыскания. И с тех пор отринул все прочие познания, чтобы предаваться тому, о чем Иисус Христос сказал, что оно одно только нужно".  Побуждение к чтению благочестивых книг проявилось в 24 года, окончательный уход в религию в 1754 (ученому исполнился 31 год). Попутно заметим – если в контакте с женщинами мужчина испытывает биологическую несостоятельность, вполне закономерна возможность сублимирующего поглощения – фанатический уход в религию: замена отсутствующего либидо мистическим символом Спасителя. Усиленный интерес Чаадаева к религии стал проявляться в период возмужания, когда он, вероятно, убедился на основе личного опыта, в отсутствии сексуального влечения. Исходя из того, что мистика и религия "близнецы братья" за исходную точку отсчета, в данном случае, можно взять принятие 20 летнего Чаадаева в масонскую ложу в Кракове в 1814 году. 

Еще один пример проявления сексуальной анестезии – жизнь Джонатана Свифта. Об этой особенности говорит его отношение к избраннице сердца Стелле, с которой он переписывался и встречался на протяжении долгих лет, при проявлении только  духовной близости. 
     Описание собственного дефекта находит свое отражение у Свифта в "Путешествии Гулливера", а именно –  в части четвертой главы одиннадцатой [10, часть 4, гл. 11, стр. 346]: "Жена и дети встретили меня с большим удивлением и радостью, так как они давно считали меня погибшим; но я должен откровенно сознаться, что вид их наполнил меня только ненавистью, отвращением и презрением, особенно когда я подумал о близкой связи, существовавшей между нами... <...> И мысль, что благодаря соединению с одной из самок йэху я стал отцом еще нескольких этих животных, наполняла меня величайшим стыдом, смущением и отвращением... <...> В течение первого года я не мог видеть жену и детей; даже их запах был для меня нетерпим; тем более я не в силах был садиться с ними за стол в одной комнате. И до сих пор они не смеют прикасаться к моему хлебу или пить из моей чашки, до сих пор я не могу позволить им пожимать мне руку" (выделено А. К.). 

Стелла, как известно, жила отдельно и встречи осуществлялись с неизменностью в чьем-либо присутствии. Итог  романтичен – Свифт похоронен в центральном нефе своего собора рядом с могилой Стеллы (Эстер Джонсон). Для сравнения – Авдотья Сергеевна Норова любила Чаадаева до беспамятства. Но единственная земная награда, которую она заслужила от возлюбленного выразилась в том, что Чаадаев (согласно своему  завещанию) похоронен в Донском монастыре близ ее могилы. 

Отметим еще одну неравнодушную к нему женщину – Панову Екатерину Дмитриевну. Она, при встречах, жаловалась ему на свое безрадостное житье. Он терпеливо выслушивал ее, и она в ответ трепетно внимала его философическим разглагольствованиям в пользу католицизма. Чаадаев посвятил ей первое свое произведение, опубликованное в 1837 году в "Телескопе". Панова была замужем. Можно предположить, что чувства к Чаадаеву привели к конфликту с мужем. При наивности ее и непосредственности, без оглядки на то, что есть и другие мнения, например, циника Соболевского, написавшего Жихареву: "Екатерина Панова (урожд. Улыбышева) была гадкая собою, глупая bus bleu и страшная б.... Я до сих пор не могу понять, как мог Чаадаев компрометироваться письмом к ней и даже признаваться в ее знакомстве" [3, с. 202])... Противостояние супругу привело к нервному срыву. В результате тот заявил о невозможности с нею жить. После снятия показаний и детерминированного собеседования ("Телескоп"!.., Чаадаев!..) Панову отправили в сумасшедший дом. 

Во Втором письме Чаадаев признается [15, с. 47-48]: "Одиночество таит свои опасности, в нем подчас нас ожидают еще большие искушения. Сосредоточенный в самом себе ум питается созданными им лживыми образами и подобно св. Антонию населяет свою пустыню призраками, порождениями собственного воображения и они его затем и преследуют" (выделено А. К.). 

Приведенная цитата, если вдуматься, дает представление о Чаадаеве за закрытой дверью. В истории христианских церквей известны два святых Антония. Первого дьявол искушал плотской похотью. Нечисть являлась к святому в виде женских образов. Второй – католический проповедник, один из самых знаменитых францисканцев. Поскольку у Чаадаева речь идет об уме, питающемся лживыми образами, населяющем пустыню призраками, то в этой цитате речь идет о первом св. Антонии. А это означает, что Чаадаев, также  подвергался в своем одиночестве плотским искушениям (при  отсутствии желания по отношению к реальным женщинам). Возвращаясь к истоку нашего исследования (описанию в произведении "Смерть Вазир-Мухтара", посещения Чаадаева Грибоедовым), заметим подчеркивание Ю. Тыняновым сексуального ущерба – "<...> ...из окна выглянула весьма милая женская голова. Чаадаев же был отшельник... <...> ..., совершенно лишенный вкуса к этой области"... И, при этом несомненном отсутствии "вкуса", описание чаадаевской обстановки и срывов – свидетелей его человеческой слабости: "Нетопленый осклизлый камин имел вид развратника поутру".

Несмотря на отсутствие у Чаадаева сексуальной заинтересованности, женщины всегда тянулись к нему и его окружали. И он, как показывают некоторые его высказывания, хорошо знал тонкости женского характера. Об этом можно в достаточной степени судить из его письма  Свербеевой [15, стр. 421.]: "Вы, вероятно, знаете о случившемся с хорошенькой Дашей происшествии, очень естественном при ее наружности; вследствие этого Лиза путешествует без горничной, отчего она, по ее словам, чувствует себя превосходно; но не можете ли вы мне объяснить, как она ухитряется причесываться? Правда, у нее есть выход – вовсе не причесываться. Вот, кажется, все темы вашего любопытства удовлетворены".

Думается, что наше устремление приблизилось к ответу на вопрос, почему Чаадаев отдавал предпочтение католицизму. При этом, необходимо отметить, что ни один из исследователей не попытался решить эту проблему на основе присущих Чаадаеву особенностей бессознательного.  Предполагалась, фактически, предшествующая с его стороны работа разума. Но, скорее всего, здесь решающую роль в системе выбора сыграло у Чаадаева ощущение свойственной ему бесполости, как оно и на самом деле происходило. С возмужанием, когда ему надо было поступать, в этом отношении, вровень со своими товарищами, он уклонялся от завершающего действа за отсутствием потребности. Но, как известно, такого рода отклонение от нормы вызывает в социальной среде излишние пересуды и заканчивается насмешками. Отсюда становится понятным и объяснимым горькое излияние в письме к неизвестному [3, с. 319]: "Моя жизнь сложилась так причудливо, что, едва выйдя из детства, я оказался в противоречии с тем, что меня окружало; это конечно не могло не отразиться на моем организме, и в моем теперешнем возрасте мне ничего другого не остается, как принять это неизбежное следствие моего земного поприща". И в этом аспекте становится понятным насущный вопрос А. Н. Пыпина в статье "Проявление скептицизма. – Чаадаев" [16, с. 170.]: "Где же искать источник этих католических наклонностей?" Попробуем подойти к разрешению этой загадки с психологической стороны [4, с. 96]: "Согласно правилу, католическое духовенство дает обет безбрачия (целибата). Целибат (от лат. caelibatus – безбрачие мужчины, от лат. caelebs – неженатый) был установлен Римским Папой Григорием VII (1073–1085), утвердился в середине 13 в. и был вновь подтвержден энцикликой Папы Павла VI "О целибате священников" в 1967 г. ".
      Именно эта особенность – узаконенное "безбрачие" в католической иерархии являлось для Чаадаева бальзамом на зудящие раны врожденного патологизма. За болевой точкой бессознательного выбора последовало доскональное изучение, дабы оправдать свое внутреннее неприятие православия, где в иерархических пределах браки являлись будничным делом. Теперь, в диспутах с жаждущими дамами, он невольно сливался с ролью католического проповедника, что позволяло ему давать им понять, что в атомосфере приятного собеседования отношения друг к другу не выйдут за пределы установленных Чаадаевым рамок. Заглушая в себе глобальными утопиями глубоко личное, болезненное, Чаадаев в Письме шестом,  впадая в дидактическую патетику, вопрошает [15, с. 114]: "А папство – пускай оно и будет, как говорят, человеческим учреждением – как будто предметы такого порядка совершаются руками людей, – но разве в этом дело? Во всяком случае достоверно, что оно возникло по существу из истинного духа христианства, это – видимый знак единства, и вместе с тем, ввиду происшедшего разделения, и знак воссоединения. Почему бы руководствуясь этим, не признать за ним первенство и над всеми христианскими обществами?" 

А к чему, как к непомерному тщеславию, можно отнести (в письме А. И. Тургеневу – <октябрь-ноябрь> 1835) уверенность в значимости своего философского наследия [15, с. 376]: "Моя страна не упустит подтвердить мою систему, в этом я нимало не сомневаюсь". Но в том то и дело, что в чаадаевском наследии нет и малейшего намека на разработку собственной философской системы. Правда, есть  в эпистолярной пестроте текста зачатки критики других философских систем, исходящих из экзистенциального отношения автора писем к самопознанию, в том смысле, что истина сокрыта в нем самом (в Чаадаеве).

В чем состояла эта критика, отражено в таблице: 


Примечание: 1. выделено А. К. 2. библиографию к обозначению [15] смотри ЗДЕСЬ.

Поскольку считается, что именно Шеллинг оказал заметное влияние на мышление Чаадаева, мы, со своей стороны, не можем пройти мимо того, что влияния не наблюдается и, прежде всего, потому, что Чаадаев не пожелал идти "по извилистому пути" философии Шеллинга и, отбросив всякие сомнения, принял решение идти "намеченной себе дорогой, более надежной". Какой дорогой? – далеко не праздный вопрос. Исходя из наследия, оставленного Чаадаевым, никаких разработок в этом направлении им не оставлено. Системные монографии  отсутствуют. Есть негативного рода критика читанных им философов, в особенности языческих (за исключением Эпикура), есть хвалебные высказывания о провозвестниках единобожия и есть религиозно экзальтированное ожидание Царства Божия.  Весьма любопытным является ощущение негативных сторон аристотелевской логики "мы все еще мыслим себя в царстве категорий и силлогизмов Аристотеля", но при этом, Чаадаевым остался незамеченным фундаментальный, хотя и не выраженный отдельно, отказ Шеллинга от парадигмы мышления, основанной на применении третьего аристотелевского постулата. Это подтверждается направлением шеллинговской аналитики в монографии  "Система трансцендентального идеализма" [17, с. 355]: "Если я подвергаю рефлексии только идеальную деятельность, то я становлюсь на точку зрения идеализма, или утверждаю, что предел положен только самим Я. Если же рефлексии подвергается только реальная деятельность, то я становлюсь на точку зрения реализма, или утверждаю, что предел независим от Я. Если же рефлексии подвергаются обе деятельности одновременно, то возникает  нечто третье, что можно назвать идеал-реализмом или что мы до сих пор именовали трансцендентальным идеализмом". 

Собственно говоря, то, что системные разработки какой-либо философской теории у Чаадаева отсутствуют, было замечено и его современниками. В этом же русле осмысливается и пушкинское отношение к чаадаевским текстам [9, т 10, с. 841]:  "Я хотел было также обратить ваше внимание, – пишет  Пушкин, – на отсутствие плана и системы во всем сочинении, однако рассудил, что это – письмо и что форма эта дает право на такую небрежность и непринужденность". Такую же характеристику чаадаевской прозы, на примере значимых личностей того времени, фиксирует в примечаниях Гершензон [3, с. 143]: "<...> ... Вяземский, в частном письме к А. Тургеневу о "Философ. письме", 28 окт. 1836 г. писал, что видит тут со стороны Чаадаева только "непомерное самолюбие, раздраженную жажду театральной эффектности и большую неясность и туманность в понятиях". И далее, в тех же примечаниях [3, с. 144], ответ Тургенева Вяземскому: "Я совершенно согласен с тобой во мнении о Чаадаеве".

Известно, что критика Чаадаевым домостроевской России вызвала явление славянофилов – плеяды национально настроенной интеллигенции. Не станем включать в поле нашего исследования переписку и полемику с ними самого Чаадаева. Однако, при этом, отметим незамеченное в культурологии мнение Н. Ф. Федорова [14, т.. II, с. 191]: "Крижанич – родоначальник не только славянофилов, но и таких западников, как Чаадаев и В. Соловьев". Это мнение Федорова зиждется, вероятно, на том основании, что Крижанич, поступив на службу к русскому царю и будучи сосланным в Тобольск, написал несколько фундаментальных сочинений и, к слову сказать, в своих теоретических изысканиях опередил более чем на два столетия реформу русской орфографии. Он достойно  соединил в своих поисках достижения Западной культуры и уважительный подход к вопросам православного Востока. 

Так что же в итоге надлежит в чаадаевском наследии подчеркнуть – что от него для нас и что грядущему? 

Отметив, к нашему сожалению, отсутствие в творчестве Чаадаева системных разработок,  отдадим должное присутствию в его текстах оригинального мышления. Нам кажется, что, явленные Чаадаевым следы, можно отнести к сегодняшнему пониманию архетипичности и коллективного бессознательного:


Примечание: библиографию к обозначению [15] смотри ЗДЕСЬ.

Вчитаемся в представленную ниже выборку, чтобы прийти к пониманию, что именно возмутило русскую публику: 


Примечание: библиографию к обозначению [15] смотри ЗДЕСЬ.

Телескоповская публикация побудила Герцена представить автора в своих статьях смелым и неукротимым борцом против царского режима, но Чаадаев, отстранившись от подогреваемого  тщеславия, сумел остаться при своем мнении, совершенно далеком от революционных настроений. 


Примечание: 1. выделено А. К. 2. библиографию к обозначению [15] и [16]смотри ЗДЕСЬ.

При пророческом характере мышления Чаадаеву свойственна недооценка некоторых культур. Отношение, например, к индийской цивилизации у него могло сложиться из прочтения гегелевских лекций по истории философии. "Мы находим, – говорит Гегель [2, книга 2-я, с. 162], – <...> ...у восточных народов лишь сухую рассудочность, голое перечисление определений". 


Примечание: 1. выделено А. К. 2. библиографию к обозначению [15] смотри ЗДЕСЬ.

Высказывания Чаадаева (см. последующую таблицу) об отсутствии у России будущего нашли понимание у Чернышевского [16, с. 154]: "Надобно только помнить, что чем меньшую важность мы будем приписывать перемене, произошедшей при Петре в нашей общественной жизни, тем ближе мы будем к истине. Весь дух вещей остался прежний, насколько может оставаться вещь в прежнем виде, когда изменяется только имя ее без всякого намерения изменить сущность". При таком осознании вопрос Чаадаева  "кто знает день, когда мы найдем себя среди человечества" не пустой, но следственно вытекающий из специфики предшествующего становления. 

Причину будущего бесчестия Гомера Чаадаев привязывал к восхвалению в "Илиаде" и "Одиссее" достоинств языческого политеизма. Но отметим, что  трепетное отношение к этим произведениям, а значит и к их предполагаемому автору, не угасает и в текущих временах.

Еще одно пророчество, с предсказанием негативного отношения к платонизму соотносится Чаадаевым с положительным отношением в "Пире" к однополой любви. Но и в современном мире такие отношения получили статус законности. 

В пророчестве о победе социализма Чаадаев оказался прав, но, чем это закончилось нас всем хорошо известно. И его пророчество о появлении на историческом фоне человека несущего "истину времени" докатилось до насущного вопроса о перезахоронении нашего забальзамированного учителя и вождя. 


Примечание: 1. выделено А. К. 2. библиографию к обозначению [15] смотри ЗДЕСЬ.

Дополнительно к проведенному исследованию, следует затронуть вопрос о возможном влиянии мировоззренческих особенностей чаадаевского мышления на творчество последующих поколений литераторов, в частности – на А. Блока. На этом поприще нашими предшественниками {12} приняты во внимание дневниковые записи поэта в период вдохновенного созидания эпохальной поэмы, впервые обнародованной в газете "Знамя труда" – после чего со стороны многих литераторов ее автору был объявлен бойкот. 

* * *

Известно, что в дни, предшествовавшие написанию "Двенадцати", Блок штудировал Ренана "Жизнь Иисуса", но это произведение французского историка никак не ассоциируется с "державным шагом" глубоко отечественного сюжета и неожиданным финалом на чаадаевской основе:

      Впереди – с кровавым флагом,
             И за вьюгой невидим,
             И от пули невредим,
      Нежной поступью надвьюжной,
      Снежной россыпью жемчужной,
             В белом венчике из роз –
             Впереди – Исус Христос.


* * *

И в завершение нашего исследования, согласившись с тем, что в подобных работах не принято начинать с цитаты (как это допущено в нашем изыске), позволим себе и здесь нарушить академическую традицию... "Вы говорите, – пишет Пушкин Чаадаеву [9, т. 10, с. 874-875], – что источник, откуда мы черпали христианство, был  нечист, что Византия была достойна презрения и презираема и т. п. Ах, мой друг, разве сам Иисус Христос не родился евреем и разве Иерусалим не был притчею во языцех?"

13.11.2008




    Примечания

      {1} Гипохондрия = ипохондрия: угнетенное настроение, болезненная мнительность; психическое заболевание, выражающееся в навязчивой идее болезни, сопровождающееся крайне неприятными ощущениями в различных областях тела.
      {2} Пальпитация: усиленное, неправильное биение сердца.
      {3} Пароксизм: припадок, приступ болезни, обострение которой проявляется внезапно.
      {4} Ставить мушку: пластырь, в состав которого входят шпанские мушки, растертые в порошок. Они содержат чрезвычайно ядовитое и раздражающее вещество.
      {5} Пиетизм: мистическое настроение, строгое благочестие, набожность.
      {6} Московский обер-полицмейстер: Перфильев Степан Васильевич (1796–1878), начальник московского корпуса жандармов.
      {7} Маркиз Кюстин в своей книге "Россия в 1839" описал историю Чаадаева. 
      {8} Н. И. Греч выпусти брошюру, как бы в ответ на книгу Кюстина. 
      {9} Возможно ли, чтобы с человеком обошлись, как с бешеной собакой (перев. с немецкого)
    {10} Видимо, речь идет о книге зачинателя эмигрантской литературы И. Г. Головина "Россия при Николае I"
    {11} Речь идет о пасквиле, подписанном "Луи Колардо". Автор выдавал себя за врача, приехавшего из Парижа – города "безумцев" и предлагал свои услуги Чаадаеву, чтобы вылечить его от сумасшествия.
    {12} Более подробно о влиянии Чаадаева на А. Блока рассмотрено в книге С. Д. Гурвич-Лищинер "П. Я. Чаадаев в русской культуре двух веков", Тель-авивский университет, изд. "Нестор-История", Санкт-Петербург, 2006 / см. стр. 226-227


    Указатель имен

    Антоний Великий (251–356): святой, род. в деревне Кома в среднем Египте на севере Фивады в семье коптских христиан. 
    Антоний Падуанский (1195–1231): святой, один из самых знаменитых францисканцев, католический проповедник .
    Аристотель (384–322 до н. э.), древнегреческий ученый и философ
    Блок Александр Александрович (1880–1921): русский поэт.
    Болдырев Алексей Васильевич (1780–1842): ректор Московского университета, цензор "Телескопа".
    Васильчиков Илларион Васильевич (1776–1847): государственный и военный деятель, граф, князь, генерал от инфантерии.
    Вяземский Петр Андреевич (1792–1878): писатель. 
    Гегель Георг Вильгельм Фридрих (1770–1831): немецкий философ.
    Герцен Александр Иванович (1812–1870): русский писатель, публицист, философ, революционер. 
    Гершензон Михаил (Мейлэх) Осипович (1869–1925): российский литературовед, философ, публицист и переводчик
    Головин Иван Гаврилович (1816–1890), писатель, публицист.
    Гомер (между VIII и VII вв. до н. э.).
    Грибоедов Александр Сергеевич (1795–1829): драматург, поэт, дипломат. 
    Гурвич-Лищинер С. Д.: литературовед, историк культуры. 
    Давыдов Денис Давыдович (1784–1839):  поэт и писатель, партизан Отечественной войны 1812 года. В "Современной песне" карикатурно изобразил Чаадаева.
    Дашков Дмитрий Васильевич (1784–1839): действительный тайный советник, министр юстиции, член государственного совета, литератор.
    Декарт Рене (1596–1650): французский ученый, философ. 
    Джонсон Эстер (Стелла) (1681–1728): возлюбленная Джонатана Свифта. 
    Жихарев Степан Петрович (1788–1860): член "Арзамаса", мемуарист, переводчик.
    Кант Иммануил (1724-1804), немецкий философ.
    Кириевский Петр Васильевич (1808–1856): русский мыслитель, славянофил.
    Кони Анатолий Фёдорович (1864–1927): русский юрист, общественный деятель и литератор.
    Крижанич Юрий (~1618–1683): хорватский богослов, философ, писатель, лингвист-полиглот, историк, этнограф, публицист и энциклопедист.
    Крафт-Эбинг Рихард фон (1840–1902): классик сексуальной психологии. Собранные автором огромное число случаев сексуальных отклонений, позволило ему сделать выводы, не утратившие своего интереса и ныне. 
    Крылов Иван Андреевич (1769–1844): русский баснописец.
    Костин Астольф де (1790–1857): французский литератор, автор книги "Россия в 1839".
    Левашева Екатерина Гавриловна (умерла и 1839), друг Чаадаева. 
    Надеждин Николай Иванович (1804–1856): профессор Московского университета, редактор "Телескопа".
    Николай I (1796–1855), русский император.
    Норова, Авдотья Сергеевна (умерла в 1835 году): девушка, беззаветно любившая Чаадаева.
    Павел VI (1897–1978), Римский Папа.
    Павлова Каролина Карловна – урожд. Яниш (1808–1893): русский поэт, писатель, переводчик. 
    Панова Екатерина Дмитриевна (р. 1804): адресат "Философских писем" Чаадаева
    Паскаль Блез (1623–1662): французский философ и математик. 
    Перье Жильберта (1620–1687): родная сестра Блез Паскаля.
    Петр Великий (1672–1725): первый русский император
    Платон (ок. 427–ок. 347 до н. э.): древнегреческий философ.
    Полторацкий Сергей Дмитриевич  (1803–1884): известный библиофил и библиограф.
    Пушкин Александр Сергеевич (1799–1837): русский поэт, драматург и прозаик.
    Пыпин Александр Николаевич (1833–1904) – литературовед, историк, этнограф, двоюродный брат Н. Г. Чернышевского.
    Ренан Эрнест Жозеф (1823-1892): французский историк религии, семитолог и философ.
    Свербеева Екатерина Александровна (1809–1892): урожд. Кн. Щербатова, хозяйка московского салона, родственница Чаадаева. 
    Свифт Джонатан (1667–1745): англo-ирландский писатель-сатирик, публицист, поэт и общественный деятель. 
    Соболевский Сергей Александрович (1803–1870): библиограф и поэт, издатель некоторых стихотворений А. С. Пушкина. 
    Сократ (469–399 до н. э.), древнегреческий философ. 
    Соловьев Владимир Сергеевич (1853–1900):  философ, создатель философии всеединства.
    Спекторский Евгений Васильевич (1875–1951): русский правовед, социальный философ.
    Спиноза Бенедикт (1632–1677), голландский философ.
    Строганов Сергей Григорьевич (1794–1882): попечитель Московского учебного корпуса и председатель московского цензурного комитета.
    Толстой Алексей Константинович (1817–1875): граф, русский писатель, член-корреспондент Петербургской АН (1873). 
    Тургенев Александр Иванович (1784–1845): археограф, литератор, директор департамента духовных дел иностранных исповеданий. 
    Тургенев Николай Иванович (1789–1871), брат А. И. Тургенева, один из руководителей Северного общества, находился за границей с 1824 и после 1825 стал политическим эмигрантом. 
    Тынянов Юрий Николаевич  (1894–1943), писатель  –  95 
    Федоров Николай Фёдорович (1829–1903):  русский религиозный мыслитель и философ-футуролог. 
    Фихте Иоган Готлиб (1762-1814), немецкий философ. 
    Чаадаев Михаил Яковлевич (1792–1866): родной брат П. Я. Чаадаева. 
    Чаадаев Петр Васильевич (ум. 1775), дед П. Я. Чаадаева. 
    Чаадаев Федор Петрович (1740–1777), родной дядя П. Я. Чаадаева. 
    Чаадаев Яков Петрович (1745–1795), отец П. Я. Чаадаева. 
    Чернышевский Николай Гаврилович (1828–1889): русский философ-утопист, 
    революционер, редактор, литературный критик, публицист и писатель.
    Шеллинг, Фридрих Вильгельм Йозеф фон (1775–1854): представитель немецкой классической философии. 
    Эпикур (341–270 до н. э), древнегреческий философ.
    Юнг-Штиллинг Иоганн Генрих (1780–1817): нем. протестантский писатель., 
    Щербатова Анна Михайловна  (1761–1852): княжна, тетка П. Я и М. Я. Чаадаевых. 
    Щербатова Наталья Михайловна (1766–1797), мать П. Я. Чаадаева. 
    Щербатов Михаил Михайлович (1773–1790): ученый, писатель, историк; дед П. Я. Чаадаева. 
    Языков Николай Михайлович (1803–1846), русский поэт. 
    Якушкин Иван Дмитриевич (1793–1857), декабрист.


    Библиография

    1. Блок А., Сочинения в 2-х томах: изд. Художественной литературы, Москва, 1955. 
    2. Гегель Г. В. Ф., "Лекции по истории философии", в 2-х книгах, Санкт-Петербург, изд. "Наука", 1993–1994. 
    3. Гершензон М., "П. Я. Чаадаев. Жизнь и мышление" / С.-Петербург, Типография М. М. Стасюлевича, 
    1908. – 322 с.
    4. Грицанов А. А. (автор составитель), "Католичество" /  – Мн.: Книжный дом, 2006. –384 с. – (Религии мира).
    5. Кони А. Ф., Собрание сочинений в 8-ми томах, изд. "Юридическая литература", Москва, 1968.
    6. Крафт-Эбинг Р., "Половая психопатия": пер. с нем. Н. А. Выгдорчика, Г. И. Григорьева. – М.: Республика, 1995. – 591 с.
    7. Паскаль Б., "Мысли" (Пер. с франц., вступ. статья, коммент.  Ю. А. Гинзбург), – М.: Изд. им. Сабашниковых, 1995. – 480 с.
    8. "Кириевского П. В. – письма к Н. М. Языкову". М. – Л., 1935.
    9. Пушкин А. С., Полное собрание сочинений в 10-ти томах (издание третье), изд. "Наука", Москва, 1966. – 904 с.
    10. Свифт, Д., "Путешествие Гулливера", изд. Московский рабочий, 1958. – 376 с.
    11. Тарасов Б. Н., "Непрочитанный Чаадаев, неуслышанный Достоевский": – М.: Academia, 1999. – 288 с.
    12. Толстой А. К., Собрание сочинений в 4-х томах, библиотека "Огонек", изд. "Правда", Москва 1969.
    13. Тынянов Ю., Сочинения в 2-х томах / – Л.: Художественная литература, 1985.
    14. Федоров Н. Ф., "Философия общего дела", в 2-х томах, Москва, 1913, L'AGE D'HOMME.
    15. Чаадаев П. Я., Избранные сочинения и письма, Москва, изд. "Правда", 1991. – 560 с. 
    16. "Чаадаев П. Я.: Pro et contra", антология: изд. Русского Христианского гуманитарного университета, Санкт-Петербург, 1998. – 878 с.
    17. Шеллинг Ф. В., Сочинения / Пер. с  нем. М. И. Левиной, А. В. Михайлова. – М.: изд. "Мысль", 1998. – 1664 с. 




© Александр М. Кобринский, 2008-2024.
© Сетевая Словесность, 2009-2024.

– Петр Яковлевич Чаадаев –






НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"
Андрей Бычков. Я же здесь [Все это было как-то неправильно и ужасно. И так никогда не было раньше. А теперь было. Как вдруг проступает утро и с этим ничего нельзя поделать. Потому...] Ольга Суханова. Софьина башня [Софьина башня мелькнула и тут же скрылась из вида, и она подумала, что народная примета работает: башня исполнила её желание, загаданное искренне, и не...] Изяслав Винтерман. Стихи из книги "Счастливый конец реки" [Сутки через трое коротких суток / переходим в пар и почти не помним: / сколько чувств, невысказанных по сути, – / сколько слов – от светлых до самых...] Надежда Жандр. Театр бессонниц [На том стоим, тем дышим, тем играем, / что в просторечье музыкой зовётся, / чьи струны – седина, смычок пугливый / лобзает душу, но ломает пальцы...] Никита Пирогов. Песни солнца [Расти, расти, любовь / Расти, расти, мир / Расти, расти, вырастай большой / Пусть уходит боль твоя, мать-земля...] Ольга Андреева. Свято место [Господи, благослови нас здесь благочестиво трудиться, чтобы между нами была любовь, вера, терпение, сострадание друг к другу, единодушие и единомыслие...] Игорь Муханов. Тениада [Существует лирическая философия, отличная от обычной философии тем, что песней, а не предупреждающим выстрелом из ружья заставляет замолчать всё отжившее...] Елена Севрюгина. Когда приходит речь [Поэзия Алексея Прохорова видится мне как процесс развивающийся, становящийся, ещё не до конца сформированный в плане формы и стиля. И едва ли это можно...] Елена Генерозова. Литургия в стихах - от игрушечного к метафизике [Авторский вечер филолога, академического преподавателя и поэта Елены Ванеян в рамках арт-проекта "Бегемот Внутри" 18 января 2024 года в московской библиотеке...] Наталия Кравченко. Жизни простая пьеса... [У жизни новая глава. / Простим погрешности. / Ко мне слетаются слова / на крошки нежности...] Лана Юрина. С изнанки сна [Подхватит ветер на излёте дня, / готовый унести в чужие страны. / Но если ты поможешь, я останусь – / держи меня...]
Словесность