Harold Norse in San Francisco, 1981. Photo by Ira Cohen
Гарольд Норс (1916-2009) - ведущий поэт генерации битников.
Изучал английскую литературу в Нью-Йоркском университете.
Много путешествовал. Жил подолгу в Европе и Сев. Африке.
В конце 60-х вернулся в США и поселился в Калифорнии.
70-е годы были для него наиболее продуктивными.
Несмотря на близость к кругу поэтов-битников, Норс придерживался
строго независимой позиции. В этом он напоминал Чарлза Буковски,
с которым познакомился, когда Буковски был ещё малоизвестным,
начинающим писателем. Именно Норс ввёл его в американскую поэзию,
поместив его ранние стихи в антологию, которую собирал и редактировал.
Гарольд Норс и Чарлз Буковски высоко ценили друг друга. Их интересная,
многолетняя переписка готовится к публикации.
Гарольд Норс автор 12-ти поэтических сборников, лауреат нескольких
значительных литературных премий. Он дожил до 92-х лет.
Сотни Рембо вокруг:
в кафе, галереях, барах, прачечных,
на каждом перекрёстке;
они требуют немедленного признания
и с телепатической интенсивностью
испрашивают подаяния.
На каждом гектаре больше Рембо,
чем Бодлеров в богемном квартале,
но, когда я прибыл на поэтическое чтение,
я отчётливо насчитал 365 Арто -
по одному на каждый день года.
Франция оживлённо торгует Арто.
Каждый Арто обвиняет других в мошенничестве,
каждый демонстрирует с беззубой,
высокомерной усмешкой и показным безумием
шрамы на запястье как раны ветерана.
Когда я начал читать,
они поднялись, как один человек,
и стали вопить, обличая меня в педерастии,
чёрной магии и католических чарах;
все Арто произвели дьявольский шум,
так что я с трудом смог продолжить.
Когда всё окончилось, потрясённый, я добрался
до любимого кафе и оказался в одиночестве,
среди почти дюжины Арто за стойкой,
которые общались друг с другом
на каком-то кабалистическом жаргоне,
состоящим из средневекового
академического кулдыкания
и еврейского жаргона Бронкса,
замышляя свергнуть Князя Мира,
единственного на их пути.
С громким смехом они славили
гениальность друг друга,
глядя настойчиво в зеркало,
где они могли видеть себя,
умноженными до бесконечности.
Когда я в унынии,
ничего так не поднимает настроения,
как деньги
или хороший секс.
Отчего так трудно обрести
и то, и другое?
Иногда хороший допинг
помогает нам забыть
о падении доллара
и о болях Америки.
Просто сам акт болтовни на итальянском
оживляет меня снова.
И город, подобный Амстердаму,
а не вид на паркинг в Лос-Анджелесе
укрепляет мой дух.
Тонкие сигары из Суматры, в коричневых
деревянных ящиках,
и четверть килограмма старого сыра Гауда
смягчают меня больше, чем гамбургер
на пластмассовом столике придорожного кафе.
Поэзия Блеза Сандрара
кажется ближе
в номере отеля на улице Сарфатипарк,
в Амстердаме,
чем среди пресвитерианцев в парке Секвойя;
и фламандский язык,
который скребёт моё ухо,
становится плоским, как проколотая шина,
как американская история
в телевизионной версии,
как коммерческая реклама дерьма.
И, когда я беседую с Франко Белтраметти
или Гэрри Хугстратеном,
или Симоном Винкенугом,
или Джоанной Кайгер,
или Тедом Бэрригеном,
или Айрой Коэном,
или Томом Роувортом,
или Томом Пикардом,
или Энни Уальдман,
или Карлом Вайсснером,
или Верни Фебруари,
или Джессикой Хейгедорн,
я знаю - мы жители единой страны,
которая НЕ является
родиной Джимми Картера
или Аниты Брайант,
и хриплый голос Аллена Гинзберга
мне слаще голоса Билли Грэма.
Убери свои громадные тучные крылья
подальше от моих глаз, Билли!
Если ты направляешься в небеса,
это то место, где я не хотел бы быть.
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
