ПОСЛЕ КОНЦЕРТА
Устья разлилась, и крюковская клубная изба, стоявшая на пригорке, оказалась окружена водой. Зрители ехали на концерт в лодках, нарядные и веселые. Сегодня был сдвоенный концерт: в первом отделении должен быть хор местных бабушек, а уже во втором - ансамбль Гольца.
Они приехали из Москвы по профсоюзной разнарядке, но отнеслись к делу с душой, Гольц отрепетировал с ребятами "Северную песню", что-то вроде увертюры по фольклорным мотивам, остальное было "Полет шмеля" и "Танец маленьких лебедей", далее везде - очень боялись, что публика не поймёт. Взяли, однако, фраки, и играли на полную катушку. В том числе на сенокосе, посреди укоса, и на ферме - тут же у ворот, под мычание коровушек.
Успех был потрясающим. Всюду аншлаг, тишина и потом овации. Даже не грызли семечки. В Костылеве виолончелист Сашка напился и плакал.
Так что в Крюково приехали на подъёме.
А тут - хор местных бабушек. Дома они выступали неохотно ("рази уж не надоело?"), разве что на чью-то свадьбу нарядятся и грянут. А вот гастролировали в охотку, аж до Австралии доехали.
Но ради московских гостей - подготовились. Их было семь бабушек, как и музыкантов Гольца. Получился дружеский спарринг. Каждая бабушка пригребла на своей лодке - все мужья поумирали давно.
Приехала пресса из районной газеты (корреспондент и девушка с фотоаппаратом - в клубе за печкой целовались), а также заведующая отделом культуры Валя.
Было три биса и джем-сейшен с бабушками. Полностью оригинальный репертуар, ни одной песни знаток и собиратель Гольц раньше не слышал. После концерта он "по-врослому" кланялся публике, простирал ладонь по направлению к музыкантам, сиял манишкой.
А потом, когда публика разошлась (расплылась, как сказала девушка-фотограф) на сцене поставили стол, закрыли красный, когда-то бархатный занавес, и бабушки достали из корзинок пироги, грибы, капусту. Завклубом метнулся за водкой.
После третьей поговорили о музыке. После четвертой попели, потом просто сидели.
Вера, низкий тенор, курила. ("С войны. В семидесятом перешла на сигареты").
Она подсела к Гольцу после пятой. И ласково так: "А что ж ты, голубчик с замужней женчиной шашни водишь? Муж-от в Москве небось весь на нервах".
Гольц чуть не подавился груздем. Галя, первая скрипка, сидела в противоположном торце стола, он с ней за весь вечер и слова не сказал. И колечка она не носила...
- Извините, Вы о чём? - по-московски вежливо схамил Гольц от неожиданности.
- Да ладно тебе, сынок. Она же на скрипоцке-то играет, а на тебя-то ГЛЯДИТ. Девка-то баская, а ведь грех.
- Ну... я просто руководитель....
- Руками ты водитель! Пей давай, композитор.
Гольц извинительно ссутулившись, и махнув ребятам рукой, вышел проветриться на крыльцо. Светлый северный сумрак обнимал местность, скрывал детали, и делал неразличимым горизонт, где далеко за черными силуэтами домов и сосен сливалось небо с разливом. Гольц физически чувствовал, что он за тысячу километров от дома, и ещё дальше - от понимания чего-то - в жизни.
Вслед за Гольцем вышел завклуба Николай Николаевич, такой типичный пожилой сельский книгочей, изрядно навеселе.
- Композитор... кхм... кхм... А играли-то изрядно-о..... Да-а-а.......
Помолчали.
- Чего-то ты невесел. - продолжил светское общение. Николай Николаич... Ну вы городские все нервные. Нервная обстановка там у вас, а в Москве вообще... - Николаич пыхнул папиросой и ждал реакции.
Гольц тревожно глянул на собеседника, уже не зная чего и ожидать от местного жителя.
- А что? Я вот тебе расскажу. Того года ко мне двоюродный брат приезжал, по научному - кузен. Он работает в Вологде, в лаборатории, да. В очках, как и ты, представительный, умный такой Толик у нас.... Да-а-а... Только я ж тебе говорю - нервный. Ну мы поросенка закололи, родственники из Костылева приехали. Сидим.
А Толик в окно смотрит, задумчиво так. И говорит - я к парому схожу. А у нас тут через Устью раньше паром был дизельный, а теперь - смотри вон туда - сделали навесной мост, а от парома только трос и остался. Ну, отсюда не видно.
Вон туда Толик, значит, и пошел, ну прогуляться. А очки у него вот-такущие, как бинокль. А уж смеркается, и видно-то плохо, ну вот как сейчас, у нас белых-то ночей всё же нету, у нас же юг области всё-таки.
И Толик вот-так шёл-пошел, задумался, а трос натянут как раз на высоте лба. И вот он ду-умает значит, и вдруг из темноты ему удар по лбу! Ху-у-як, прости Господи! Встал Толик как вкопанный, и стоит - ничего не понимает. И хоть он в лаборатории робит, - дак ведь забыл, что если волна в какой среде пошла, так обратно она по закону Маркони идет с удвоенной силой. А волна-то по тросу и пошла, до того берега дошла, и - обратно!
И только стал кузен-то мой в себя приходить, тут ему волна обратно и прилетела! Очки в одну сторону! А Толик в другую, значит, так и упал навзничь.
Домой вернулся вот с такой шишкой! И матерьяльный ущерб - очки. А всё почему? Нервы, товарищ композитор, и лишняя задумчивость.
Николаич бросил окурок в кривое ведерко, стоявшее на крыльце, и ушел в клуб.
Гольц долго ещё стоял на крыльце, и слушал, как в закатной тишине кричала далёкая северная птица.
1985-2007
© Олег Пшеничный, 1985-2024.
© Сетевая Словесность, 2007-2024.
| НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
 |
| Айдар Сахибзадинов. Жена [Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...] Владимир Алейников. Пуговица [Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...] Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..." ["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...] Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа [я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...] Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки [где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...] Джон Бердетт. Поехавший на Восток. [Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...] Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём [В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...] Владимир Спектор. Четыре рецензии [О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.] Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! [Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...] Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... [Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...] Анна Аликевич. Тайный сад [Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...] |
| X |
Титульная страница
Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
