ОЗЕРО МАЗУТ
1.
Мазут - наше с Витьком любимое озеро.
Расположено оно недалеко от Химкомбината, среди полей конопли, за лагерем номер четыре, где парятся полосатики - душегубы, маньяки и другие уроды, особо опасные рецидивисты. Бокéша со своим другом-подельником Кулаком из соседнего подлеска самодельным, но мощным арбалетом отправляли иногда в лагерь стрелы с пакетами наркоты, охрана здорово зарабатывала на этом транзите. Когда зеки сдали оборзевших вохровцев, начальник лагеря и его заместитель пришли в барак усиленного режима, убили пять человек тамошних зеков (эти-то и сдали вертухаев), потом начальники застрелили друг друга, всё равно им ловить было уже нечего. А Бокеша и Кулак тогда исчезли из города и где-то затерялись на пару лет. Менты их не сильно искали, потому что оба дилера здорово подкармливали мусоров.
Озеро Мазут удобно лежит в глубокой ложбине недалеко от хорошей речки Сухай.
Речка чистейшая, маленькая, уютно вьётся себе между пологими ковыльными холмами, весной конкретно нарядными - везде малиновые пятна горицвета, он здесь с поднос величиной, каждый цветок как раскрытый садовый пион. Кругом овражки с родничками. Суслики тут невиданные, с зайца ростом, Речка Сухай мелкая, но для купания удобная, много одноместных омутков. Ляжешь на песочек перед струёй, обмывает тебя нежная вода, волнистые водоросли ласкают своими длинными прядями как девочка пальчиками - у, кайф!
В конце лета берега Сухай сплошь в зарослях аспидной ежевики. Варенье классное получается, уникальный вкус. И собирать легко: ягоды как маленькие ранетки, только чёрные.
Рыба в Сухае исключительно пескари, но толстенькие как сосиски, сладкие. Ловить запросто: Витёк держит рубашку или футболку с намертво завязанным горлом в воде, я бешусь, заклинательно оря и визжа - и два десятка пескарей наши. Жарили мы их на углях, завернув в молодые листья лопуха и крапиву. Рыбки, конечно, горчили, но без лопуха и крапивы - слишком сладкие, для рыбы это неправильно. Лучшие воспоминания моей короткой жизни! - водоросли, струи, пескари... Я девок так не любил, как речку Сухай и её пескарей в крапиве.
Озеро наполнено мазутом.
Вонь, конечно. Дышать почти невозможно на его голых берегах.
Оно слегка мистическое: испарения синими кривыми столбами колеблются над чёрной блестящей гладью, поверхность изредка тяжело взбухает крупными, как клумбы, пузырями, они с трудом лопаются как шутихи, и над водой, то есть мазутом, из чёрных волдырей взлетают грибообразные облака синего газа с мазутными сгустками, похожими на тряпки.
Кругом - голые холмы, ни травинки, ни деревца. Никакой растительности. И что на этих плешаках ищут орды тощих коз - невозможно было понять. Кажется, они грызли собственный сухой помёт. Но откуда помёт? Изредка мы отлавливали маленьких козлят, полдня жарили их на костре на берегу прелестной моей Сухай. Это были пиры! Бухла на такие случаи запасали три дозы. Одна доза - одна бутылка хорошей водки и две банки колы, с колой лучше - круче забирает. Да и проссышься скорее. Тощая козлятина жестковата, но ничего, мы брали с собой шмат сала и шпиговали козлёнка капитально. В пузо, в горло надо напихать побольше лука и чеснока. Получается нормально. Только долго. Особенно хороши шея и задние ляжки, остальное так себе. Под бухло всё улетит.
Такие пиры мы устраивали, конечно, редко. Только когда привозили на озеро новый труп.
Наше любимое озеро раскинулось во впадине, она образовалась тут после мощного подземного атомного взрыва, произведённого в промышленных целях. В полость взрыва закачивали всякую дрянь с Химкомбината, но через пару лет что-то не заладилось, и мазутная или не знаю какая жижа попёрла наружу, вот и образовалось озеро Мазут.
Иные говорили, что оно радиоактивное, как всё вокруг. Мол, потому и суслики как зайцы, и цветы с арбуз, и птиц никаких. Мы проверяли. Витёк в местном гарнизоне выменял на травку прибор. Мы проверяли: ничего нету, нормальный фон. Немного повышен местами, но теперь всем известно - если немного ненормально, это хорошо.
Едят же двухголовых косуль и телят под Припятью, в Чернобыльской зоне. И живут себе. Там и грибы полпудовые растут, тут никакие, жалко. Продвинутый экологический инженер с Химкомбината сказал мне, что если кошки гуляют над местами ядерного подземного взрыва, то всё в порядке, и дозиметры ни к чему, всё равно они заточены врать. Мы с Витьком привезли сюда пару кошек, - в самом деле ничего, прижились, ловили пескарей, козлятину ели редко, не каждый же день мы привозили сюда трупы. Одна киса всё же облезла, покрылась пухлыми пунцовыми язвами, всё время мяукала надрывным густым басом, как это у них бывает в период течки, начала бросаться на нас, благодетелей. В конце концов мы засунули её в обрезок трубы и бросили в озеро Мазут, чтобы не мучилась.
В это же озеро мы с Витьком кидали и других животных. Например, вчера - такого Калакаева по прозвищу Кулак, с его другом и подельником Бокешкой. Они нас достали - пришлось выслеживать три месяца.
Мазут - озеро надёжное. Трупы, правда, тонут в нём с трудом, но если в мешок напихать побольше проката или чугунных болванок, обмотать всё проволокой, лишние ребята погружаются более охотно. Кроме того, тут иногда образовывались блуждающие воронки, если такой момент подловить, жмуриков засасывает моментально. И навсегда. За три года ни один не всплыл. И никто никогда не найдёт их. Атомная полость имеет глубину неведомую, метров, так я думаю, двести, кроме того она расположена в карстовых слоях известняка, куда ведут подземные ходы и тоннели - не знает никто. По слухам, несколько лет назад из карстовой воронки под городом Уфой был гейзеровый выброс нашего мазута, на берегу нашли вроде бы кости (берцовые?). Но этого не может быть, в мазуте человеческие тела не разлагаются, а превращаются в мумии. Да и кому придёт в голову искать этих подонков (в буквальном смысле озёрных понятий) в озере Мазут? Никому.
Кулак с Бокешкой были пациенты трудные, как говорил фельдшер Витёк (я тоже на скорой помощи - шофёром).
Оба они сынки наших белых. Один - племянник начальника ГОВД Стулевича, другой - покруче, сыночка столичного миллионера, хозяина сети продовольственных магазинов в нашем городе. Оба нынешних жмурика жили за городом, в виллах своих батей, в элитном посёлке Цветущий Дол (для смеха, что ли, он назывался "деревней"). Туда трудно было проникнуть - шлагбаумы, охрана, фейс-контроль, пропуска; пароли менялись два раза на дню. Радары, камеры наблюдения на деревьях и даже под водой. В городе, где они держали всю наркомафию, шмыгали только их многочисленные шестёрки (в нашем озере их штук восемь, точно не помню), Кулак и Бокешка руководили делами издалека, по спецсвязи. Они поставляли наркоту своим мелким дилерам, бригадирам. Бригадиров надёжно прикрывали менты, так что добраться до Кулака и Бокешки нам стоило больших трудов. Тут было два метода: долгая кропотливая работа по выслеживанию или наглая операция на грани провала. Выбрали второе.
2.
Мы вычислили, что в большом подвале под городским Домом Продуктивного Творчества (ДПТ), бывшим областным Дворцом юного пионера, есть притончик, который держит шестёрка Бокешки, слесарь-сантехник ДПТ Тимофей Пигаль, Тимошка, умеренный кирюха. Витёк достал в санэпидстанции комбинезоны, крысиного яду, соответствующую бумагу с печатями, и мы явились к импозантной директрисе ДПТ с категорическим поддельным предписанием обработки подвала. Обработка прошла успешно, мы досконально изучили топографию подвала, пути отхода, ну и так далее. Тимошка оказался толковой шестёркой, не отходил от нас ни на шаг, въедливый. Пришлось его переквалифицировать в главную крысу с соответствующей дозой яда. Но его могли хватиться - как директриса, так и барыги. Директрисе сказали, что в подвал несколько дней входить нельзя, опасно. Надо было ждать барыг. Пришлось двое суток просидеть (пролежать) в вентиляционных ходах, среди грязи, сырости и кошачьего дерьма в ожидании клиентов. Ни выпить, ни покурить. Но дело того стоило, в этом благоустроенном подвале периодически собирались бригадиры на свои симпозиумы. Их-то нам и надо было. Кулак и Бокешка, скорее всего, не придут, но остальные - тоже пациенты солидные. А было их в бригаде Пигаля двенадцать штук. Пигаль тринадцатый. Был.
Наконец, к вечеру второго дня нашей вахты бригадиры собрались.
У них была глумливая забава: приходить на толковище в безупречных костюмах, как на светский раут.
Апостолы расселись по лавкам, задымили травкой. Начали потихоньку выпивать. Сами они, разумеется, не кололись.
Я выполз из надоевшей вентиляционной трубы наружу, обмотал скобы входной двери подвала цепью, завёрнутой в мешковину, скрепил здоровенным болтом. Гранатой не взять. Пробрался обратно в подвал.
Пигальцы уже что-то шумно выясняли. Момент был хороший: если шобла начала делёжку, скандал неизбежен, а бдительность притупляется.
И правда - распря крепчала.
Мы с Витьком натянули противогазы, он запалил дымовую шашку, большую, такой защищают огородные насаждения от заморозков. Бросил её апостолам.
- Ложи-и-ись! - что есть мочи проорал я и тут же выкатился из вентиляционной трубы.
Ближайших двоих я приколол сразу, меня хорошо обучили перед армией на курсах террористов, а в армии ещё лучше. У человека есть два места, две точки "Пи", куда достаточно точно попасть даже пальцем (снабжается длинным напёрстком с шильцем на конце) и - готово, оттаскивай. Никаких пистолетов, дурацких финок не надо. Нужна только удача и точность. Человека убить легко. А пигалей и приятно. Стало быть, пара их затихла. Остальные уже корячились, задыхаясь в жёлтом дыму, в шашку мы накачали определённой жидкости и нужного порошка (всё это есть в любой аптеке), скоро она нешумно взорвалась лохмотьями пламени, обжаривающаяся бригада вертелась на зассаном полу и выла. Мы их без труда добили, опять же по точкам "Пи", чтобы никакой крови.
Пигальцев-фри штабельком сложили у вентиляционного окна, постепенно вывезли на окончательный отдых к озеру Мазут. У пигалей оказалось порядочно баксов, был и героин. Классные наручные часики, к сожалению некоторые обгорели. Витёк конфисковал всё это, потому что с гаишниками и ментами нам тоже надо было чем-то рассчитываться, а у них аппетиты серьёзные. У всех болезных на указательных пальцах были крупные перстни из белого металла с громадными черными камнями, какая-то ерунда. Мы с Витьком напялили себе, тоже на указательные. При близком рассмотрении оказалось, что в углу каждого чёрного камня был заделан крохотный жёлтый алмазик, мелкий, - всё равно ерунда. Витёк повертел пальцем у виска: "Ты лох, батяня, это же платина".
Мы отправили апостолов в мазутную воронку, она образовалась словно по заказу. Исчезали они с жалобным звуком: хлюп! - и нету.
За неделю мы съели пять козлят, выжрали порядочно доз с большим аппетитом и немерянным нравственным удовлетворением.
Заглянули, конечно, к директрисе на предмет ревизии подвала, так, мол, положено. Всё оказалось нормально, нигде ни капли крови, а застойную вонь объяснили специфическими качествами крысиного яда.
Директриса убивалась:
- Тимошка-то мой куда-то пропал, такая беда! Мастер был на все руки. Где теперь такого найдёшь?
Витёк-дурачок скалился:
- Нигде.
Как и ожидалось, Кулак и Бокешка сразу засуетились.
На следующий день после нашей подвальной операции они на разных мерсах появились около ДПТ. Но что могла сказать им директриса? Кто-то крыс травил. Заодно поджарил бригадиров.
Видимо, барыги поняли ситуацию. Но Витькин человек в санэпидстанции "ничего не знаю, никого не видел". Подельники что-то заподозрили, увезли нашего товарища к себе в посёлок Цветущий Дол. Там их было не достать.
Помянули мы с Витьком нашего помощника из санэпидстанции, сходили в церковь, заказали панихиду. Что делать, издержки производства.
Кулак и Бокешка взбесились. Где-то бароны ждали от барыг больших кусков, а ничего не было - ни баронов, ни кусков. "Теперь казахи им головы оторвут" - радовался Витёк. Я сказал: "Не позволим!".
Группки позеленевших, бледных наркоманов шатались по ночному городу в поисках доз, но доз не было ни за какие деньги. Дозы утонули вместе с апостолами.
Что оставалось делать Бокешке и Кулаку? Только отправляться с покаянием к своим баронам, в Казахстан, пока те сами не явились исполнять приговор.
На выезде из города обе их машины притормозили наши с Витьком гаишники. Мы, переодетые в гаишников же, залезли в мерсы, и под пистолетами, нарытыми у покойных апостолов, заставили Кулака и Бокешку поехать отдохнуть на озеро Мазут. На полпути я сказал по рации Витьку, чтобы пальнул пару раз в багажники. Там могли быть барыгины охранники. Это я сейчас так всё спокойно рассказываю, на самом деле страху было полные штаны, уж больно нагло мы действовали. Но оказалось, что оба дилера были без сопровождения (да и откуда было взять охрану, я же говорю, из озера Мазут никто не всплывает).
Не доезжая озера, мы их пристрелили.
Завернули на городскую свалку, набрали железок, проволоки. Мешки у нас всегда с собой, вернее - в скрытне на озере. Денег у Бокешки и Кулака, понятно, оказалось очень много. Перстни тоже были с чёрными камнями и жёлтыми бриллиантами. И пистолеты хорошие, "Стечкины" с глушителями. Пригодится. Не пригодились. Паспортов у каждого по пять штук. Тоже не пригодилась. Понравились нам их наручные часы: особенно очень большие гранёные хрустальные, что ли, стёкла. Пофорсим немного. "Нет, всё выбросить, - сказал Витёк. - Кто-нибудь узнает эти штуки, и всё". - "И то, - согласился я. - Фельдшер и шофёр со "скорой" при таких котлах. Всех девок распугаем".
- Каких девок? - странно посмотрел на меня Витёк. Глаза у него были беловатые.
Мерсы жалко, но что делать - с разгону в озеро, больше некуда. Музыкальные центры мы повыковыривали. Как скоро оказалось - зря. Не пригодились.
Устали здорово. Нервы, всё такое. Доковыляли до посёлка, вызвали такси.
На другой день взяли три дозы и - на Сухай! Природа, пескарики, седло козлёнка... Праздник. Лучшие воспоминания в своей короткой жизни.
3.
На этот раз мы с Витьком взяли четыре дозы. Сделал дело - гуляй смело. Заслужили.
Одну оприходовали по пути.
Остальное привезли на речку.
За козлятами пришлось здорово побегать. Чахлые, а такие резвые!
Витёк разделся догола, бухнулся в наш любимый омут, с визгом выскочил на берег, стал прыгать, пытаясь согреться.
И тут я заметил, что член у него похож на красную гантелину, яйца как у быка, два фиолетовых баклажана, а на жопе багровые выпуклые пятна величиной с цветок горицвета, и такие же пышные, как бы с лепестками.
- Чего это у тебя? - спросил я.
- Да фиг его знает, уже недели три или четыре.
- Болит?
- Было. Я трамтоданол горстями.
- В больницу надо. Как это ты с такой ендалой ходишь? Ни трахнуться, ни поссать.
- Да мази всякие. Плохо помогает.
Я разделся, скупнулся. Полежал на струе, на песке. Рядом с камышами и осокой. Tак бы и лежал всю жизнь.
Какая-то птичка бегала рядом, кивая и поддакивая.
Когда я вышел на берег, Витёк протянул стакан с дозой:
- На себя посмотри, братан. Вся спина в язвах. Покруче моих.
Я и без Витька это знал.
- Ну ты же у нас айболит, сколько нам осталось?
- Куришь спокойно?
- Да не сказать. Всякий раз тошнит сразу, с первой затяжки. Не идёт что-то.
- Значит, не долго. А моча красная?
- Красная.
- Не долго.
- Ты это мне кончай, что значит недолго?
- Сегодня.
- Во как.
Стакан я выпил с удовольствием. Предпоследний, наверное?..
- Поехали на кладбище, - сказал Витёк тускло.
- Ну нет, сначала надо пожрать, - возразил я резонно. - Наверное, уже готово.
Козлёнок оказался на диво сладким, мягким. Мы съели всего. Кости и голову бросили в омут, всё равно он, омут, нам больше не нужен.
4.
До кладбища было километров пять, ерунда.
Сухая гладкая дорога. Дядя брал меня в жаркую кабину своего громадного КАМАЗа и катал по загородным грунтовкам. Дядя возил зерно на элеватор. Теперь вот катайся хоть до тошноты. А она, тошнота, вот уже. Но и в этой мёртвой пустыне, оказывается, есть маленькие прелести. Теперь я понимаю, что такое бескрайний простор и бездонное небо, как хороши редкие голубые цветочки раскрытого цикория. Ослепительно блеснула дальняя излука речки. Гирлянды фарфоровых изоляторов на провисших линиях высоковольтных передач тоже ничего. У подножия их ажурных опор - оказывается, настоящие оазисы: зелёная трава, татарник, птички. На горячем бетоне могут греться на солнышке серенькие ящерицы и изумрудные кузнечики.
На кладбище Витёк улёгся на могилу своей дочери. Hа бетонной плите, под тусклым эмалевым овалом фотография: улыбающаяся, белокурая, кудрявая... и ниже: Лилия. 1990 - 2009". Ещё ниже аляповатыми позлащенными буквами: "Я скоро, доченька. Папа".
Могилка моего Антона была рядом. "Антон. 1993 - 2009". Давно не был. Трава - по пояс. Hе по сезону полыхали несколько кустиков горицвета. Овёс-то откуда? Впрочем, ничего, красивый, седоватый. Tрaвa по пояс. Зато лежать хорошо. Мягко. Когда лежишь - трава как лес над тобой. Я перевернулся на живот, мечтая подремать. Земля пахла человеком.
- Пора, батяня, поехали, - разбудил меня Витёк.
Я еле поднялся. В глазах спиралями плыли цветные круги. Качало.
- Ничего, - сказал Витёк. - На вот, тут осталось, - протянул он мне начатую бутылку.
Стало лучше.
Нарядно поднимались по холму поля подсолнечника, и вдали сливались с палевым закатным небом. Завтра будет хорошая погода.
Держась друг за друга, мы, два нуля, добрели до машины.
У ограды встретился сторож.
- Закончили? - спросил он, улыбаясь пустым ртом.
- Вроде так, - проговорил Витёк.
- Ну, пока, - помахал вялой рукой сторож.
- Пока-пока, - еле пролепетал я. Ноги подгибались.
- Рядом с сыном, рядом с дочкой? - кивая, сказал сторож. Душевно. Чего оставите? - просительно сморщил птичье личико смотритель.
- Положено. Другие дают.
- На! - сунул ему бутылку Витёк.
- О! - поклонился сторож, проворно сунув бутылку в карман брезентовой куртки. Хорошая куртка, вечная, в таких работают сварщики.
5.
Машина неслась на предельной скорости. Ветер из форточки не освежал. Он был горячий, как в пустыне. Сладко пахло пылью и полынью.
Внезапно Витёк резко затормозил, я крепко стукнулся лбом в стекло.
- Угробишь, шумахер грёбаный.
- У меня пара баянов есть. Будешь?
- А чё, - весело сказал я. - Давай, попробуем. Теперь можно.
- У тебя на руке вены крупные, давай туда. Сам?
- Да я вроде не умею. Ширяй, айболит. Только сначала себе.
Он достал из бардачка две крупные ампулы с коричневой жидкостью, свернул им хиленькие головки (на большом пальце выступила кровь), вогнал иглу себе в вену на тыльной стороне кисти, перекачал кровь в одну ампулу, добавил всё это в другую, заполнил шприц.
- Это много, - сказал я. - Не круто будет?
- А какая теперь тебе разница?
- И то, - спохватился я.- Давай, лей мне, а то не успеем.
Машина вновь понеслась вприпрыжку, резвая.
По сторонам дороги вырастали огромные багровые цветы флуктырсий, они питаются птицами и мелкими грызунами. Из одного бутона торчали маленькие козлиные копытца. Над цветами реяли каркающие воробьи величиной с ворон. На обочине рядком стояли улыбающиеся крокодильчики при медалях и отдавали честь. Торжественная встреча? Или проводы? Да, проводы, вспомнил я, и тоже отдал честь.
Показалась чёрная блестящая гладь озера Мазут. По ней чинно плавали парусники и галеры с поющими сиренами; суки такие, они обнимались с античными героями, как я вас ненавижу, гераклы и патроклы. Русалки резвилась, выпрыгивая, как эбонитовые полированные дельфины, манили ластами к себе. На том берегу высились пальмы и секвойи, что ли, бегали пернатые звери вперемежку с загорелыми девками, грудастыми, задастыми; все танцевали. Над пальмами поднималось золотое улыбающееся нам солнце.
- Видал какие? - сказал Витёк. Глаза у него были уже закрыты.
- Чего? - спросил я, наклоняясь вперёд, потому что за спиной росли крылья и сильно мешали сидеть.
- А вон, эти самые летающие тарелки, видишь, плавают, нас ждут. Ты готов?
- Готов, - сказал я, хотя никаких тарелок нигде не было. Античные герои, как стеньки разины, бросали сирен в набегающие волны мазута, а потом принимали демонстрационные позы бодибилдеров.
- Держись, - сказал Витёк.
Мотор взвыл, в салоне остро запахло гарью и бензином.
- Лучше с самого высокого места, Витёк.
- Нy да, - согласился он еле шевеля языком. Изо рта и ушей у него шла пузырящаяся красная пена, из ноздрей тоже свисали гроздья кровянистого винограда.
Обрыв стремительно приближался. По его краю важно ходили огромные косматые козы на многосуставчатых бамбуковых ногах, как слоны у Дали. Сейчас мы вам покажем, уроды!
Мягко сшибая их, подпрыгивая на трупах, машина взлетела над Мазутом, по короткой параболе пронеслась над лаково блестевшей поверхностью, покрытой чешуйчатыми змеями, скорпионами, какими-то другими неизвестными гадами, и мягко плюхнулась в чёрный кисель.
Мазут медленно, медленно-медленно поднимался за стёклами автомобиля. Наконец, попёр в форточки.
- Нy, пока, - сказал Витёк.
Я, кажется, не успел попрощаться с ним.
© Сергей Матюшин, 2010-2024.
© Сетевая Словесность, 2010-2024.
| НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
 |
| Айдар Сахибзадинов. Жена [Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...] Владимир Алейников. Пуговица [Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...] Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..." ["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...] Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа [я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...] Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки [где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...] Джон Бердетт. Поехавший на Восток. [Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...] Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём [В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...] Владимир Спектор. Четыре рецензии [О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.] Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! [Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...] Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... [Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...] Анна Аликевич. Тайный сад [Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...] |
| X |
Титульная страница
Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
