Зарубежные литераторы считают, что в современном Петербурге наследники модернистов оказались крайне догматичны. На международных писательских форумах европейцы поднимают глобальные проблемы культуры, а русские - смотрят вослед вчерашнему дню, утверждая, что следуют традициям.
У петербургских поэтов считается, что поэзия - тяжелый крест. Это замкнутая элита. Ну кто стоит над современными классиками Кушнером и Кривулиным, только сама поэзия, "сила искусства"! Всем петербургским авторам друг с другом скучно, потому что тексты друг друга все давно уже знают наизусть, а читатели - они же в подавляющем большинстве и поэты, это одна и та же компания, которая никуда не ходит, кроме как послушать самих себя, потому что больше никого нет. Только изредка в державном течении литературной жизни Петербурга возникают небольшие бурунчики.
В последнее десятилетие новые группировки в русском искусстве появлялись в основном в среде постмодернистов - эти очень любят делиться на "наших" и "не наших". Но вот 27 октября 2001 года в музее Анны Ахматовой в Фонтанном доме, что само по себе не случайно, заявило о себе новое течение - идентизм, которое базируется на отрицании постмодернизма. Суть его выражена в манифесте, составленном его идеологом - поэтом А.Машевским: "Нельзя искать Истину, не веря в ее наличие. Там, где речь идет о подлинной любви, не место вялым ироническим играм, фокусам формальной новизны, постмодернискому пережевыванию цитат и словесной эквилибристике". Далее, с пафосом, присущим всякому манифесту, говорится: "Идентизм - это стремление к подлинности, целостности, честности, личной означенности творчества. Идентизм - это неприятие частных интересов, моды и конъюнктуры в творчестве, чем бы они ни были замаскированы. Идентизм - это убежденность в том, что жизнь и личность человека имеют значение и все, происходящее с нами, происходит всерьез. Идентизм требует безупречной точности, точности мысли и слова, мужества воспринимать жизнь такой, какова она есть, и говорить с ней на ее языке". Короче, постмодернизм надоел и надо сбросить его с корабля современности. А Пушкина, наоборот, взять.
По словам примкнувшего к течению прозаика А.Мелихова, идентисты - это аристократы, живущие "вечными мнимостями". И сумерки современной литературы связаны, по его мнению, с ослаблением способности писателей и поэтов жить грезами, придавая им оттенок вечности. Гении, по мнению А.Мелихова, исчезли вслед за напыщенным образом мыслей и чувствований. Их убила трезвость, гибель великих амбиций и великих иллюзий. Так что высокопарных слов не стоит опасаться.
Подобная идеология закономерно возникла в Петербурге, в городе, который, по словам Виктора Кривулина, - постоянная провокация к поэзии, ее последователи обитают "среди умозрительных, идеальных пейзажей Петербурга, которые тем и завораживают, что за ними чувствуется постоянное словесно-смысловое давление, чужие голоса, скрытое шевеление чьей-то творчески организующей воли".
Костяк идентистов входит в круг поэта Александра Кушнера, имя которого само по себе являет культурный контекст. Группе, объединяющей единомышленников Александра Кушнера, уже больше двадцати лет. Возможно, что это самый длительный срок существования группы в русской поэзии. В советское время в Ленинграде существовало множество литобъединений поэтов и прозаиков - такая форма работы с начинающими авторами была спущена "сверху". Зачастую литературные кружки выходили из-под контроля "компетентных органов", и тогда их просто разгоняли, официально считалось: никакой особой петербургской школы нет, а есть советская литература. Лито Александра Кушнера удалось пережить и застой, и перестройку. Здесь не стоит проблема взаимопонимания. Этой школе присущи изящество, внимание к детали, традиционность формы, пристрастие к высокой лексике. Нет знака равенства между идентистами и этим кругом. Очень многие поэты остались вне идентизма, идивидуализм взял верх над стайным инстинктом.
Действительно, "жажда подлинности и порядка ищет - и чаще всего находит - опору в утреннем холоде, спешке, привычной сноровке" /Д.Раскин/, то есть в традиции, где скрыты еще не найденные клады поэтических возможностей. Но следование традициям - не более чем один из путей. Однако очень часто идентисты слишком категоричны к инакомыслящим: "В противовес Москве, где для очень многих мерилом творчества является коммерческий успех, а способом его достижения - потакание вкусам толпы и вульгарная клоунада...", или: "невнимательные к литературной жизни москвичи...", и много еще в том же духе. Александр Танков доказывает, что москвичи пишут для тусовки и для сиюминутной славы, а петербуржцы - только потому, что писать стихи для них - это то же, что дышать, он сильно рассержен на московского поэта Диму Быкова, который не видит в современной поэзии "метафизических высот" - это потому, что Быков не дал себе труда прочесть то, что пишется сейчас в Петербурге. Быков же считает, что "под наслоениями Кузмина - Кушнера - Бродского - Мандельштама нет решительно ничего интересного...". Москва петербуржцам традиционно представляется в виде "черной дыры", которая затягивает все лучшее, что по праву должно было принадлежать Петербургу. На самом деле и москвичи, и петербуржцы слабо представляют, что происходит в чужих епархиях, это тоже традиция - не читать друг друга.
Как получилось, что новое течение, уходящее корнями в русскую акмеистическую традицию, названо словом от английского корня identity, которое обозначает подлинность, личность, индивидуальность, своеобразие? Более стильно было бы назвать его словом греческим или латинским... Правда, сетевой журнал нового направления называется Folio Verso. Его задачи - "сохранение культуры", "противостояние попсе" и "фи-лософский анализ жизни вообще". К сожалению, этот журнал не избежал участи многих сетевых журналов, которые не учитывают специфики Интернета. Особенно нудно выглядят критические материалы, хотя по содержанию они вовсе не плохи. Сетевое издание не аналог бумажного. То, что на бумаге хорошо читается, вовсе не так занимательно в Сети и требует абсолютно иного способа подачи.
Вслед за сетевым журналом был выпущен сборник "Вечер поэзии", в который вошли стихи активистов идентизма. Все участники сборника отличаются виртуозным владением версификацией, как-никак - школа Александра Семеновича. Это добротная поэзия, и с точки зрения филолога там придраться не к чему. Но всякий отличает старомодный костюм от классического. Поиск высоких истин не исключает элемента игры и самоиронии, как, например, было у Кривулина. Излишняя серьезность идентистов как-то незаметно переходит в монотонность и некритическое отношение к себе, а то и вовсе в занудство, и только один поэт Александр Фролов выгодно выделяется на этом фоне.
Есть законы, которые одинаковы и в материальной сфере, и в сфере духа. Наивысшая степень организации имеет место в системах на границе между порядком и хаосом. Слишком свободная система гибнет от нестабильности; слишком упорядоченная, "закристаллизованная" - от инертности, неспособности адаптироваться к изменяющимся условиям. Либо изменяет свои правила, выбирая новое решение в ответ на изменение условий...
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
