Когда между персонажами - три моря
И, ладно, не тридевять земель,
А хотя бы девять, то, посуду моя
И белье стирая, гадать не смей,
Кто, откуда, правда ли - догнать не пробуй,
Покорми с ладони ручную жар-птицу - клен.
Поперек неба перекинут провод
Перелетный, курлычущий: "алё, алё!"
И когда слово повернется, как ключик,
Заводное сердце запрыгает - скок-поскок,
Посмотри внимательно - это пространство глючит
Серым волком, потертым, как шерстяной носок.
Все при нем - царевна с косой до земли, царевич,
Натурально, конь богатырский и весь комплект.
Ты в него не входишь. С тебя довольно зрелищ,
Птичьей стаи, на небо закинутой, будто плеть.
Я и не знала, что голос у меня хрипловатый,
Я и не видела этого лица
В треугольных тенях под беспощадной стоваттной
Лампочкой. Душа - дичью, бегущею от ловца,
Приникает к стеклу, увязывается за прохожим,
Как собака, останавливается под фонарем,
Притворяется очарованной смуглокожим
Вечером. Брось уловки. Отойди от окна. Мы все равно вдвоем.
Хотя - вижу тебя впервые - здравствуй! -
Будто выросшую в детдоме, узнанную с трудом:
Ну, у тебя и ужимки - нахваталась в своем тридевятом царстве -
Мнешься да носом шмыгаешь, лягушачьим ртом
Ловишь воздух, косишься на паутину улиц
С капельками огней, дрожащую за окном.
Руки твои грубы, туфли стоптаны. Как же мы разминулись?
Как я могла забыть тебя? И каким вином
Нам теперь напиться? Сколько лет-то - пятнадцать, двадцать -
Не важно. Будешь ругаться с соседями. Впереди
Вообще не фонтан - разборки, дрязги - а куда деваться?
Выноси из дома, что хочешь, не мой посуду - только не уходи!
О, эта жизнь чужая, багровым краем
Касающаяся лица, как закатное солнце - леса,
Оставляя ожог на кромке. Мы так и не узнаем,
Что там за плоским диском, вставшим отвесно,
Как монета в руках мальчишек, играющих за сараем.
О, это солнце рдеющее, густое,
Лучше б не вытекало из туч, не озаряло
Редеющий гребень жизни, стареющий лес, листвою
Сорящий, как шулер карточный - козырями.
Как горит оранжево! - только зря мы
Рты разинули, неподвижно стоя
На краю опушки, трясущейся от озноба.
Лучше б нам не видать потока и разоренья -
Красного и белого, листвы и снега, Деникина и Краснова,
Чапаева и Котовского - кровавой мездры, основы,
Холщовой изнанки - зажмуриться, поберечь бы зренье,
Белые вихри в казацких вихрах травы не видать бы,
Красные полосы в небе, следы погрома,
Снежный пух из еврейских перин, на щеки летящий. Свадьба
Вокруг ракитового куста, без венца и крова,
Сковала нас золотой цепочкой - но ее не хватит
Ни на два шага из колонны, ни на пайку хлеба, ни на пук соломы.
Вот она, чернеет над нами - глазница неба
С вытекшим солнцем, с незаживающими краями.
Время течет сквозь душу, закинутую, как невод,
В мутные воды памяти - шевеля прозрачными ячеями.
Ты говоришь, я горевать умею -
Вот и учи меня радоваться, учи.
По мостовой поползли ледяные змеи,
Звякнули капли, как выпавшие ключи.
Как ни печальна смерть, но игра - прекрасна,
Главное - просыпаться, не важно, с кем,
Чтобы струилась прохладная рябь соблазна
Вдоль по каналу мимо кудрявых стен,
Чтоб на бульваре, где тополя срубили,
Между машинами потными и толпой
Колкой, пеньковой - ария Керубино
Быстро вплеталась ниточкой золотой.
Хлещет уха ледяная, ботинки мочит,
Смерть пролетает низко, свистя косой,
НА тебе яблоко, милый, поскольку Моцарт
Гонится следом - ливень его косой
В блеске локтей и талий, объятых шелком,
Словно огнем.
И правда, навел тоску б
Мир - не прижмись мы вовремя к узкой щелке
Музыки, к тесной щелке сомлевших губ.
Ну, а прижмешься - и голова-то кругом:
Катит Радищев в вечном своем возке,
Хлебников в ситцевой наволочке Фейсбука
Нянчит стихи, иголка торчит в виске.
НА тебе яблоко. Спелая эта шкурка
Лопнула, но пока мы еще в раю.
Видишь, канал в проталинах и окурках
Тащит к Неве пожелтевшую чешую.
Что ты смотришь на "эту страну", застыв
От ужаса, мысленно поднимая юбки -
Не замараться б, в глазницах ее пустых
Видя хищных призраков, ловящих звук побудки, -
Не надоело? Ну да, трава
Лезет между клыков, и позвонки истлели,
Кости гремят, короче.
Но ты же сама мертва -
Или кто там сползает с твоей постели -
Под глазами круги, как в оттепель на снегу,
В сердце, как в жестяной коробке -
Пробки, обрывки веревок, гвозди. Поди-ка поджарь треску -
Сын вернется из школы. Шевельнувшуюся тоску
Возьми в кавычки. Хотя бы в скобки.
И вообще, неясно - то ли в "этой стране",
То ли в тебе ночами гуляет эхо -
По пустой подворотне, по вспотевшей спине -
Тошнотворное, словно Хиль и Пьеха,
И кто кому спозаранку врет,
И кто кого норовит напоить из чаши
Прокисшим временем - не бери эту гадость в рот,
Выплюнь сейчас же!
Все тебе не так - и воздух, поди, не свеж,
И водка-то не крепка, и царь-то не настоящий.
Уж молчала бы: тебя саму достают, как вещь,
Поглядят тайком и опять задвигают в ящик.
И дело не в том, кому подавай "духовку" или престиж,
А кому побоищ и прочих зрелищ,
А в том, что ты не светишь - а так, иногда блестишь,
И уж точно никого не согреешь.
И однажды глянешь в зеркало - и увидишь "ту
Страну" - но еще беднее, еще суровей,
И закроешь лицо руками. И тебя обойдут за версту,
Зажимая нос, поднимая брови.
Ковш небесный танцует на ручке,
Точно рыба на мокром хвосте.
А мороз-то все круче и круче.
Мчится в санках опальный поручик,
На плечах у него - по звезде.
В голове рассыпается фраза,
Как метель, шелестящим "прощай",
Снег скрипит, из ущелий Кавказа
Мгла глядит на него в три глаза,
Вожжи крутятся, как праща
Неудачливого Давида.
На весь мир нестерпима обида,
Бог - на небе, а царь - для виду,
Чтобы только оформить судьбу -
Подорожную, ссылку - и с тем он
Удаляется, а уж следом
На крыло поднимается Демон:
Как певца успокоить в гробу -
Дело техники. Версты да версты.
Кто увидел его - тот мертвый,
С пулей в сердце, с печатью на лбу.
Дай-ка снежную розу сорву,
Брошу вслед - лепестки сырые,
Лепеча возвышенный вздор,
Осыпаются - как Россия,
Начиная с Кавказских гор.
