Майор особой медицинской службы Иван Копытов был не в духе. Его не радовала ни весенняя капель за окнами кабинета, ни пестрые цветы, поставленные на журнальный столик заботливой секретаршей Марусей.
Майор окинул вошедшего цепким придирчивым взглядом. "Опять черт знает кого прислали, - подумал он, - срежется на пятой минуте!"
Вошедший, курсант-предвыпускник с дурацкой фамилией Петушенко, с угловатыми финно-угорскими чертами лица, сутулился и смотрел исподлобья. Белый халат сидел на нем криво, пузырясь на левом боку. Майор хотел было сделать замечание, но раздумал: особая медицинская служба славилась своими либеральными нравами, приматом содержания над формой - к чему разрушать сложившийся имидж!
- Вольно, курсант, - кивнул Копытов. - Садитесь к пульту. Вам предстоит в течение тридцати минут неотрывно глядеть в это смотровое окно. Я подчеркиваю: неотрывно. И еще: представьте, что перед вами экран телевизора; не пытайтесь мысленно проникнуть туда, за это стекло.
Курсант пробормотал "так точно" и уставился в квадрат толстого органического стекла, за которым находилась комната с желтым кафельным полом. Два санитара в белых балахонах, шапках и респираторах привязывали к железному креслу обнаженного лысоватого мужчину с выпирающим животом. Копытов дал курсанту карандаш, объяснив, что тому предстоит в процессе наблюдения рисовать на движущейся бумажной ленте непрерывную синусоидную кривую, и отошел к окну.
По жестяному карнизу с гвалтом ходили воробьи; за приоткрытой дверью кабинета секретарша Маруся увлеченно чирикала по телефону - о ремонте потолка, о недавней поездке в Грецию, о новой диете с мексиканскими грибами. Майор отхлебнул воды из графина и молча покивал своим невеселым мыслям.
Вчера он впервые за пятнадцать лет повстречался с однокурсником Петей Мамонтовым, вечным очкариком и недотепой, который, оказывается, стал видным микробиологом, уже лет пять как носил полковничьи погоны и руководил гигантской секретной лабораторией. Однако Петя выглядел озабоченным, даже подавленным. В последнее время в его отрасли царил чудовищный беспорядок, грозящий стране букетом смертельных эпидемий. Недавняя проверка в ряде зауральских лабораторий показала, что масса "стратегических штаммов" хранится без малейших предосторожностей - того и гляди смертоносные вирусы и бактерии утекут в окружающую среду...
"Вот уйдет от дел наше поколение, и останется система в руках таких вот раздолбаев," - горестно подумал Копытов, глядя на сидящего за пультом курсанта. Впрочем, подойдя поближе, он обнаружил, что "раздолбай" вполне прилично справляется с заданием: не отрывая глаз от оргстекла, выводит на ползущей бумаге редкостно ровную синусоиду.
Фигуры за смотровым окном двигались бесшумно, как тени. Один из санитаров сделал резкое, не вполне понятное движение, и белесое тело в кресле подскочило, неестественно изогнувшись вбок. На кафельный пол откуда-то сзади устремилась струйка крови. У курсанта Петушенко сжались пальцы на ногах, ягодицы напряглись, как кирпичи, но он нечеловеческим усилием продолжал выписывать на ленте плавную, размеренную кривую. Петушенко знал, что именно сейчас, в эти полчаса решается его судьба - быть ему заграничным резидентом или не быть. Все остальные тесты и экзамены он сдал блестяще, и только этот последний рубеж отделял его от исполнения мечты.
Давняя мечта курсанта Петушенко состояла из двух частей: стать известным писателем и жить за границей. Писать стихи и прозу он начал еще шестиклассником средней (и единственной) школы на затерянной в пространстве и времени уральской станции Весна. Уже в военном училище Петушенко понял, что жизнь ему отпущена только одна и утопить ее в в водке, чужой крови и ворованном бензине - не лучший способ распорядиться этим бесценным даром. Постепенно в изнуренном муштрой мозгу Петушенко возник план: необходимо стать заграничным резидентом, сдаться контрразведке противника и написать бестселлер о своем побеге из когтей "красного монстра". С тех пор на протяжении многих лет все его усилия были направлены на выполнение этого плана, и вот - все позади, остался лишь последний этап, последнее страшное испытание, о котором даже самые циничные курсанты предпочитали помалкивать...
- Неплохо, курсант, совсем неплохо, - проговорил майор Копытов, разглядывая ровную синусоиду на бумажной ленте и удивляясь дружелюбию собственного голоса. - Вторая часть вашего задания - фиксация диалога. Вот вам наушники, вот - лабораторный журнал; карандаш у вас есть. Внимательно слушайте, что происходит в той комнате, и по моей команде начинайте записывать, желательно - во всех подробностях.
В ушах курсанта Петушенко возникло гулкое, давящее на мозг звуковое пространство. Он услышал вопрос, заданный на одном из языков тюркской группы (к счастью, именно тюркские языки были его коньком), затем - короткий односложный ответ. И то, и другое он быстро и аккуратно записал в два столбца: один для вопросов, другой - для ответов. Через секунду тот же вопрос был задан снова. Первое же слово ответа было прервано громким водянистым хрустом; человек, привязанный к креслу встрепенулся и уронил голову на грудь. Пока Петушенко, силясь унять дрожь, записывал услышанное в журнал, один из санитаров окатил сидящего водой из шланга.
"Четко работает, даром, что с виду дебил, - подумал майор Копытов, глядя на аккуратные столбцы, выводимые рукой курсанта. Почему-то этот нелепый пацан за пультом больше не раздражал его, даже напомнил Петю Мамонтова, который в молодые годы тоже не отличался удалью и выправкой. При воспоминании о Пете сердце майора на секунду кольнула зависть к опережающим успехам однокашника, но он моментально подавил в себе это недостойное чувство.
В кабинет на цыпочках вошла Маруся и одними губами прошептала майору: "Как закончите, позвоните генералу Шустову. Что-то срочное..."
Копытов кивнул и почувствовал, что заливается краской, как девица. Этого звонка он ждал больше полугода, с тех пор, как услышал, что генерал Шустов собрался формировать новую психореактивную лабораторию. Майор знал, что генерал любит его, ценит за острый ум и глубокие знания. Да и вообще - кто бы смог руководить новым психореактивным подразделением лучше него, Копытова! Вот только одна досадная загвоздка: майорского звания было недостаточно для должности такого уровня. Вот если бы сверху похлопотали о повышении...
И вдруг - звонок от самого генерала. Не через ординарцев, а лично!
Неожиданно для себя майор чуть ли не до слез умилился птичьим голосам во дворе, а внезапный проблеск солнца в облаках придал ему заряд бодрости и надежды.
Диалог в наушниках ни с того ни с сего перешел на английский язык ("Ну, это уже для салаг мокрожопых!" - с усмешкой подумал Петушенко, споро водя карандашом по графам журнала). Один из голосов, принадлежавший санитару слева, выкрикивал угрозы и оскорбления, характерные для афроамериканских общин крупных промышленных городов США, другой ограничивался междометиями и частым, хриплым дыханием (санитар справа, полностью отвлекшись от диалога, молча ковырялся в каком-то устройстве, привинченном к стене).
"You mothefucker! You motherfucking piece of shit!" - складно записывал Петушенко.
"Молодец парень! И в языках ориентируется..." - с крепнущей симпатией подумал майор и снял с курсанта наушники. Происходящее за стеклом снова стало немым.
- Хорошо работаете, - ободряюще улыбнулся майор, проглядывая исписанные столбцы, затем сделал паузу и пристально поглядел на Петушенко.
- Последнее задание: дозированное воздействие на объект. Как вы поняли, нашим коллегам не удалось выяснить у объекта телефон связного, который он, скорее всего, знает. Вам предстоит сломить его волю дозированным воздействием токов сверхвысокой частоты. Вот рукоятка. Постарайтесь воздействовать сильно, но кратко: важно разговорить языка, но при этом не угробить его.
Петушенко еле заметно втянул голову в плечи. Рукоятка что-то напоминала на ощупь - то ли рычаг коробки передач, то ли "джойстик" для компьютерных игр. Одно движение - и его многолетние труды завершены. Но рука застыла, будто ее сковал паралич. А может - лучше встать и честно сказать: "Не могу"?..
Человек за стеклом медленно поднял голову; один из санитаров поднес к его рту влажную губку.
Петушенко вспомнил пустующий перрон захолустной станции Весна, где он подростком простаивал часами, пытаясь заглянуть в окна проносящихся мимо поездов-экспрессов. Он беззвучно продекламировал несколько строчек из своего последнего стихотворения - атомного стилистического сплава Есенина с Алленом Гинзбергом; сжал зубы с такой силой, что зазвенело в ушах, и - рванул на себя рукоятку на пульте.
Человек за стеклом выгнулся дугой и резко запрокинул голову; его круглый черный рот увеличился до неестественных размеров. В тот же момент на смотровое окно наползла непрозрачная шторка.
- Потрясающе, - пробормотал майор Копытов. - Какой самоконтроль, какая выдержка! Чувствуется, у парня есть четкая цель в жизни...
Он подошел к курсанту и положил ему руку на плечо. Петушенко сидел тихо и неподвижно, его угловатое лицо ничего не выражало.
- Поздравляю, - сказал майор. - Вы блестяще справились со всеми заданиями. Можете идти.
Курсант молча вскочил и щелкнул каблуками.
- Думаю, мы еще увидимся, - улыбнулся майор на прощанье.
Копытов выждал полминуты и быстрыми шагами направился к секретарше. - Маруся, соединяй меня с генералом, быстрее! - закричал он, не скрывая радостного возбуждения.
Солнце за окном сияло уверенно и бойко, капель звенела в три ручья; к воробьям на карнизе присоединились голуби со своей уютной мурлычащей болтовней.
В комнате за смотровым стеклом один из санитаров ополаскивал пол из шланга, другой отвязывал манекен от железного кресла.
- У этого гондона опять челюсть западает, и реле в левой ноге глючит... - лениво протянул один из санитаров. - Надо бы написать механикам...
- Сам и пиши, если хочешь, меня не колеблет, - зло проговорил второй, стягивая с головы белую шапку, отчего по плечам его рассыпались тугие растаманские дрэдлоки.
- Товарищ генерал, спасибо за оказанное доверие! - чеканил в телефон подполковник Копытов. - Так точно, обещаю! До свидания! Есть! Рад стараться!
Положив трубку на место, он стряхнул с лица мальчишеское ликование и деловито обратился к Марусе:
- Значит так, начинаем подбирать кадры. Составь мне список всех спецов по психореактивности. Кстати, молодежь нам тоже потребуется - вроде этого Петушкова, или как его там...
В то время, как Маруся записывала в столбик задания подполковника Копытова, курсант Петушенко бесцельно брел по мокрой дорожке из рыжего гравия. Одна неумолимая мысль преследовала его, все глубже впечатываясь в мозги: куда бы он ни убежал, как бы надежно ни спрятался, в любой точке Земли, в любом укрытии его неминуемо настигнет ночная тьма, несущая сны, а от снов разве спрячешься?
<Затребуй его документы - пусть парняга займется делом, нечего такому толковому по резидентурам болтаться!>
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
