Пребывая в теле темном,
Скроенном из красной ткани,
Куришь в тусклых коридорах,
Глупо шаришь по углам,
Выворачивая икры,
Чуть вихляя тощим задом,
Сам себя за неименьем
Хочешь в койку затащить.
Ты на дне себя с рожденья,
Тварь без имени и пола,
Нет ни ужаса, ни света
Под прикрытием лица.
На большом экране сопли,
Миловидная наружность,
Та, которую придумал
И за пазуху сложил.
Тело движется, плетется
Вслед за призраком наружным,
Дустом травит трюм вонючий,
Гулко ухает волной.
Бестолковая зверюшка
В стенку лапкою стучится,
Герметическая урна
Равнодушна и глуха.
Тайны тлена и распада
Анатомии могильной:
Нарезай круги в бараке,
Забродивший матерьял.
Смерть внутри, а жизнь - снаружи,
Только б вырваться и смыться
В расточение пространства,
Наскрести на колобок...
Стучится поздний гость, рвет тело неумело,
Личинкой пустоты прокладывая путь.
Подобие любви, настырная омела,
Дай мне переболеть, но выжить как-нибудь.
Ленивый интерес опять снимает пробу,
Угар звериных смут проветрился давно,
Пресыщенный зрачок сам выпросил хворобу -
Бесстыжий рот и грудь, и ниже, где темно.
Но я забыл, что там в шелках туманной кожи
Химический ожог пристрелянных сосков.
Последняя любовь на чучелко похожа
Из фантиков и фиг, фитюлек, пустяков...
I
Дрема тела в сиянии духа.
В гиблой скважине ищет покой
Спелый свет, выжимающий глухо
Темноту головастой рукой.
По мосту пробегают, ликуя,
Светоангелы взад и вперед,
Восхваляя тебя, аллилуйя
Темноты осиянный исход.
II
В синем осеннем пепле
Гиацинты, факелы ночи.
Стебель, стихией растреплен,
В жадное пламя заточен.
Огненными хвостами
Темная страсть Плутона,
Стебель с тремя цветами,
Ваза моя - Персефона.
III
Анаксагоровы черноты:
Ты - часть всего, а я - другая часть.
Во всем есть свет и тьма еще чего-то,
Куда, сгорая, велено упасть.
Темнишь, что восклицанье - отрицанье,
Что черен снег под пеплом белых саж,
Соитие - союз размежеванья,
Досада обретений и пропаж.
IV
Падение плодов. Я грустен, в горле - осень.
Стекай во тьму землистый ручеек.
Надломлен ствол, смола спадает оземь,
И простыни струятся поперек.
Тьма протекла во тьму, накроет нас, накроет.
Из мрака вижу голую тебя,
Чьи губы тянутся к остывшему прибою
Сигнальными огнями корабля
_________________________
*нет ничего темнее света
Буродревое смятенье в локоне твоем.
Как смешны мне этой ночью губы бледных фей!
Золоченая оборка, душный окоем -
Тонет в дьявольской воронке юноша Орфей...
Славься белое горенье, прель горячих кож,
Отпечаток поцелуя - розой на бедре!
Солнца дольки апельсина или острый нож?
Где проснусь - в твоих объятьях, или на одре?
II
Я купился по сходной цене:
Остры ростры, залив декольте,
Штиль крахмала, предчувствие бездн.
Опоздавшее serenite...
Побирушки-глаза кругаля:
Желоба, перелески, холмы.
Нетерпение, слякоть минут.
Ад камина. Начало зимы.
Заманила застывшей слюдой,
Ворожила: "Тебе хорошо?"
На подушке сгорали глаза,
Жар стожар над моим шалашом.
Расточитель любви вдрабадан,
Я забылся, уснул, изнемог,
Ню оделась и вышла за холст,
За порог шалаша, за порог...
и светал потолок время выхода в
надрывался фагот саломея
фиолетовый нимб у твоей головы
на мизинце - камея
свет в зрачке поменялся на яркий кармин
нервный сполох - гримаса
как лазо пожирал алогубый камин
черный рот фантомаса
полый город свернулся змеиным кольцом
в застекленном багете
и просеян в тебя я лежал мертвецом
и рассеян в тебе погибал подлецом
обессилев вконец на рассвете
абиссинея март за окошком висел
цербер "М" ад метро охраняла
на бесстыжей арабике высохший мел
паруса одеяла
Розовые снасти женского тела.
Продольные разрезы, ватерлинии, шпанты.
Терпкий запах моря в сыром исподнем
Экватор, икра, Голубой Маврикий.
Ты пришла на третьем часу бессонницы,
Когда добрый и зеленый Океан
Становится и злым, и черным.
Тело цвета слоновой кости,
Придонный сад, лианы-актинии.
Головоногий, я - потерялся.
Как жаль, что туда уже не проснуться,
На черный день оставлен тобою.
В погасших сумерках истлевшие звезды -
"Мисс Африка", "Мисс Вселенная"...
Пришедший с моря знает цену губ
Холодных ртов в песках соленой ночи.
Прошу тебя, не отводи глаза,
Мне так нужна живительная влага.
Затылок пальмы - глиняный суккуб,
Чьи дреды то длиннее, то короче,
Речь скомкана, как полотенце флага,
И медленно буреет бирюза.
Моя ладонь барханы повторяет,
Неровности податливого тела,
Всю глинопись сокрытых в коже стран,
Расплавленных песочной белизной.
Контрабандиста путь во тьме петляет,
Из чрева Африки до Мекки оробело
Груз пряностей, текучий шелка зной
Перемещает пальцев караван.
Тюрбан зеленый на луне - пророка
Издревле привилегия святая.
Мольба погаснет, как свечной огарок,
И сгусток силы растечется в ночь.
Не шевелись, сахара одинока,
Напрасно возрожденья ожидая,
Лишь ветер севера попробует помочь,
Но не возьмет твой пепел, как подарок.
За кухонным столом, один, бездомно...
Любовь моя - отсохшая рука.
Я потерял себя
в тебе -
фантомно,
на черный день
забыт наверняка.
Сидеть и слушать дождь,
быть может, я - внутри...
Уходит в рваный ритм
оборванное сердце -
коровье молоко,
запёкшееся в бри,
лепешка, нашатырь,
щепотка перца.
Пылко и сбивчиво
сокровенное
вскрыто и постигнуто,
но не мной,
не мной...
Совершённое нами в прошлом
часто
совершено не нами.
Распятая на дыбе женщина
неожиданно
оказывается чужой женой
(не моей виной),
акварельной зеленой луной
с недорисованными
в спешке глазами.
Ах, эти сомнения,
надрывные жалобы болотных птиц!
Коснувшись крылышками меда,
мы намертво в нем увязаем.
Упущенные возможности
окаменевают,
как пепел опавших ресниц,
как скольжение лиц,
когда мы друг в друге
от прикосновенья
сгораем.
Совершённое нами в прошлом
не нами совершено,
объято густой черной зеленью,
как статуя в раздумье парка.
Точка отсчета твоего "я" -
не проросшее в меня зерно,
но иногда
от его трупного холода
становится
нестерпимо жарко.
Расскажи мне время,
Время-в-себе,
у мертвого много времени
в личном смысле.
Стрелки соскальзывают
по отвердевшей губе,
заклеили рот скотчем
и навсегда зависли...
Втягивает, задыхаясь,
траурный фиолет
вспученный шлейф дымного
подвенечного платья.
Неправдоподобно синяя,
черная на просвет,
я выпускаю тебя
из своего объятья.
Сергей Слепухин: "Как ты там, Санёк?"[Памяти трёх Александров: Павлова, Петрушкина, Брятова. / Имя "Александр" вызывает ощущение чего-то красивого, величественного, мужественного...]Владимир Кречетов: Откуда ноги растут[...Вот так какие-то, на первый взгляд, незначительные события, даже, может быть, вполне дурацкие, способны повлиять на нашу судьбу.]Виктор Хатеновский: В прифронтовых изгибах[Прокарантинив жизнь в Электростали, / С больной душой рассорившись, давно / Вы обо мне - и думать перестали... / Вы, дверь закрыв, захлопнули окно...]Сергей Кривонос: И тихо светит мамино окошко...[Я в мысли погружался, как в трясину, / Я возвращал былые озаренья. / Мои печали все отголосили, / Воскресли все мои стихотворенья...]Бат Ноах: Бескрылое точка ком[Я всё шепчу: "сойду-ка я с ума"; / Об Небо бьётся, стать тревожась ближе, / Себя предчувствуя - ты посмотри! - наша зима / Красными лапками по мокрой...]Алексей Смирнов: Внутренние резервы: и Зимняя притча: Два рассказа[Стекло изрядно замерзло, и бородатая рожа обозначилась фрагментарно. Она качалась, заключенная то ли в бороду, то ли в маску. Дед Мороз махал рукавицами...]Катерина Груздева-Трамич: Слово ветерану труда, дочери "вольного доктора"[Пора написать хоть что-нибудь, что знаю о предках, а то не будет меня, и след совсем затеряется. И знаю-то я очень мало...]Андрей Бикетов: О своем, о женщинах, о судьбах[Тебя нежно трогает под лампой ночной неон, / И ветер стальной, неспешный несет спасенье, / Не выходи после двенадцати на балкон - / Там тени!]Леонид Яковлев: Бог не подвинется[жизнь на этой планете смертельно опасна / впрочем неудивительно / ведь создана тем кто вражду положил / и прахом питаться рекомендовал]Марк Шехтман: Адам и Ева в Аду[Душа как первый снег, как недотрога, / Как девушка, пришедшая во тьму, - / Такая, что захочется быть богом / И рядом засветиться самому...]
