Как то:
невозможность индивидуального авторского высказывания в нашу эпоху - это а);
изношенность языка, перепроизводство банальных смыслов, быть может, я бездарен - это б);
а также - б '): где же взять башли?
ну и в): кого бы выебать?
Очкасты и прыщавы поэтические курсистки.
Почтенный в узких кругах пузатый поэт -
в мятой фуфайке, похожей на половичок,
с испитой сливой сизого носа,
в короне седых локонов вкруг лысой макушки
(немыты неделю) -
читает по бумажке невнятный шедевр.
Боже! да нахуй надо!
(И фуршет, кстати, тоже не предусмотрен.)
Под конец никуда не деться от олдскульной лирики:
единственная девушка, которую любил,
не дала ни разу
и совершенно не интересовалась поэзией.
Когда еще мы были молодыми,
и все еще, как будто бы, могло бы
пойти каким-нибудь другим путем -
счастливым, например. Когда еще мы...
(Так хочется еще "еще" прибавить;
а просто было все еще - "еще".)
Так вот. Мы возвращались из Терскола
и оказались с ней в одном вагоне.
Места напротив. Ехать до Москвы -
пол-дня плюс ночь плюс день плюс ночь. Короче,
довольно, чтоб без памяти влюбиться
в девчонку с золотыми волосами -
особенно, когда мне двадцать лет.
Но вспоминаешь, в общем, не про это.
Мы с ней встречались что-то вроде года.
Подробности не так чтоб отличались
от всех других.
Хоть был занятный штрих -
смешно, но правда: она пела в храме.
В церковном хоре то есть. Не за что-то,
а за рубли - она была студенткой
из Гнесинки, а в храме им платили.
Я в этот храм заглядывал тогда.
(Еще он не был на весь мир прославлен
молебном в балаклавах славных девиц,
а был простой лужковской жирной жабой,
изрядно засоряющей пейзаж.)
Еще? Еще она была из Крыма.
Я приезжал с ней летом в Севастополь.
А Крым еще был тоже - просто местом,
где волны бились блесками о скалы,
а вовсе не предлогом для войны.
Да что уж там! и упырек плешивый
еще на Красной площади парады
не принимал, не опекал народы,
а был совсем безвестное никто;
но это, в общем, тоже не про то.
Еще скажу: в те годы наши дамы
еще не знали победившей моды
эпохи куклы Барби - брить везде.
И золотоволосая подруга
с рассыпанными искрами по прядкам -
такой носила - там, под юбкой - свет,
таким сияньем озарял он ночи,
что это все сильней прошедших лет.
Не видел с той поры я столько света -
ни в небе, ни в соборе, ни в окне.
И это то, что я храню во мне.
Мне этот освещенный треугольник
сияет до сих пор из всех ночей -
я думаю, что вот мое начало.
Начало ведь не там, где начался;
оно могло случиться в каждой точке
отрезка жизни. И века растут
в две стороны лучами - в до и после,
раскинувшись, как ноги по плечам -
из каждого мгновения по-новой -
что, безусловно, означает просто,
что эта жизнь - всего лишь показалась
и каждый раз покажется другой,
а остается только вспышка света -
по крайней мере, лучше было б так.
И раз уж должен где-то быть источник,
и раз мы пели: что светло - то свято,
и раз вся жизнь - случайный блик размытый,
то этот свет я выбрал по себе.
и плен округлых колен как простертый клин - за какую мглу? за какой предел? во всю тьму времен!
и звон наших смертных глин, гулкой глины тел; заголенных лон лён - нас не тронет тлен
и по дну долин - колокольный гул, медной глины звон; в мертвой глине - звон
и в осенней мгле - облетевший клен, и земля сквозь гул поднимает взгляд - взгляд остывших глин - в облака, где всегда плывет перелетный клин, оставляя всех, продолжая лёт - "Пока!".
Я был глиной и глиной стал звон плывет уходящий клин плен твоих колен
Я хотел бы жить и умереть в Нью-Йорке,
если б не было такой земли - Париж.
Неизвестный автор.
-1-
Города прошлой жизни
чернеют во мне, как затопленные леса
под стоячей водой безнадёжно разлившегося времени.
В какую-нибудь глухую ночь
они, как деревья,
вытаскивают из песка ноги и выходят на берег,
и, подобравшись огородами, заглядывают в окно. -2-
Эти города,
в которых я жил, из которых уезжал,
проезжал мимо,
и в каждом чего-то ждал -
от судьбы, от мира -
слишком долго полагая, что мир мне за что-то должен.
А мир давал мне их даром,
эти города.
Города пережили пожар бездарной молодости,
выжигавший все в моей душе.
И теперь
над плоской пустыней памяти
я всегда вижу, как на туманной кромке
они машут мне крышами
и всеми улицами кричат что-то -
но не разобрать:
то ли: "скорей возвращайся!",
то ли: "прощай навсегда!".
-3-
В европейских языках города - как подруги,
женского рода.
И память любовно кружит по паутине парижских улиц,
в тысячегубом гаме над бессонным Манхэттеном,
в пронизывающем балтийском сквозняке на Невском.
Города отличаются от подруг тем,
что кажется, можно вернуться;
так, живя с другими,
все еще веришь, что любимые ждут тебя.
Впрочем,
и подруг, и всех остальных
я давно забыл.
-4-
Сильно за полночь память сбивает ворота,
и переполнившее подкорку время
с ревом вырывается наружу
и воронкой стекает в какие-то другие сны.
Города прошлой жизни вырастают из-за кустов
и встают в окне строем,
а дальше валят и валят до утра по пустоте
сквозь стены и вены.
На рассвете в них появляются люди и гудят машины,
такси несутся по Манхэттену летучими стаями,
и в Париже на всех тротуарах уже заняты столики;
города обрастают плотью,
крышами, улицами,
поднимаются в настоящий рост,
и я проваливаюсь в бездонный сон без сновидений
-5-
В этой трескучей пустоте сердца,
в сплошном белом шуме,
ты ляжешь и будешь лежать лицом в стенку,
чтобы бесконечно засыпать, слушая, как мышиные зубы времени
прогрызают ходы в твоей прохудившейся ткани,
истрепавшейся от отчаянья и стыда;
все твои города и дороги давно стали золой.
Но как бы ты не зарывался -
все равно,
когда долго-долго смотришь в себя,
через миллион километров,
внутри обязательно оказывается Флоренция -
потому что больше там быть нечему -
и площади раскрывают арками каменные лепестки.
Потому что сердце -
это и есть единственная Флоренция;
и второй Флоренции не бывает.
Но хотя эти стены и купола, и камни, и мостовые
все остались на том же месте,
сколько я не обхожу дворцы и улицы,
бары и базилики -
нигде, нигде мне не встречается ни души.
Но землю, в которую тоже придется лечь,
тем более - одному, можно не целовать.
И.Б.
Вечер полярного дня. Полыхнувший лес - закат на руках ветвей над страной воды. Но никого - людей. И жильцы небес сидят у своих болот и глядят сюды -
в свой опрокинутый верх, запалив костер, выпуская дым облаков. И влюбленный глаз не отличает наших и их озер; это мы отразились в них, или небо - в нас?
Потому что, как там - синева, так и здесь, внизу разлилась по камням вода, чтобы свет - видней; знать, замечтавшись, бог уронил слезу и, заглядевшись, весь растворился в ней.
Потому что небо, кольцом сжимая земле бока, стянуло меридианы в полюс узлом, и тундры круглыми лбами мнут облака, и горизонт - гляди, зацепишь веслом.
Жизнь - как полярный день, как весла плеск: свет без конца, воды и земли речь. Вечной зимы дверь. Глаз бездонный блеск. Небо - в которое тоже придется лечь.
Будто бы музыка. Будто сама. Потому что смычок сломан,
и ни оркестра, ни сердца ее исполнить.
Осень колышет ветку, как рыжий локон -
кажется, знаю чей, хоть лица не вспомнить.
Шорох страниц листвы, как неместных литер.
Позднего бабьего лета летучий лепет.
Любит-не любит, любит-не любит, гадает ветер -
все обрывает разом к чертям - не любит!
Сколько лет ветер, шелест золота с веток!
сколько ни умирай - возвращается осень
и все равно засыпает проспекты светом;
странно, что мир обошелся без нас вовсе.
Все это было также в любом веке;
тоже желтело, гудело, в глазах рябило;
ветер шалел и теребил ветки -
все обрывал к чертям; всегда не любила.
Шопот ушедшей любви в ушах - что-то
недоуйдет, недошелестит, недо...
Рыжей листвой ветка не мне - что там!
машет совсем никому. Просто так, в небо.
Та сила, что цветком взрывает стебель -
меня взрастила; та, что корни гложет -
мне шлет погибель.
Как я скажу скукожившейся розе,
что той же стужей мой расцвет подрублен?
Та сила, что водой пробила гору -
струит мне кровь; что реки иссушила -
крушит мне горло.
Как я скажу в скудеющую жилу,
что смех ручьев всосали те же жерла?
Рука, что на реке вздувает заверть -
создала топи; правит моим ветром -
бьет лодки насмерть.
Как я скажу теперь всем здесь убитым,
что взял палач из моей глины известь?
Пиявкой время к роднику прилипло;
из ран течет любовь, но кровь по капле
залечит шрамы.
Как я скажу ветрам, овившим ветви,
как твердь меж звезд натикивало время?
Как я скажу влюбленному в земле,
что тот же червь грызет ходы во мне?
Только тронуло золотом, только что краешки занялись -
нет! уже полыхает по кронам костер сам не свой.
Вот и все; расползается заживо стершийся занавес,
осыпаясь на умерший город сухою листвой.
Что же делать? броди просто так по бульварам присыпанным -
безнадежным пришельцем, шатающимся постовым;
для чего ты проснулся на эту судьбу пересыльную?
для чего ты приснился московским чумным мостовым?
Жизнь - как сказано, сон. В осовелом глазу замусоленный.
И замыленный глаз отворяет зрачок в октябре -
чтоб тебе на осеннем огне осязалось особенней:
этот сон, или жизнь - это, главное, не о тебе.
То-то ветер гудит, надрываясь. Махновскою конницей
налетает с угла, разоряет сады на дворе.
Сон, не сон - но всю ночь с веток светится листьев бессонница,
шелестя на стволах, как та шапка на голом воре.
Чтоб наутро зрачок прозревал над раскрытыми веками -
на прозрачном свету, когда ветер беспомощно стих:
вот бессонная смерть, распахнувшись, маячит за ветками,
вот за вечностью вечность стекает листочками с них.
На Цветном Бульваре горят фонари в сыром снегу.
Одиннадцатый час вечера.
Народ бежит под снегом, и я бреду навстречу, теряюсь за хлопьями.
Все чужие;
никого не узнать, не разглядеть в этом чаде.
Ап! вот и знакомое лицо:
бронзовый Никулин улыбается под засыпанной шляпой.
Этот хороший, этот свой.
Так проснешься утром - одетым в кресле,
меж Москвой и Берном, сев в Шарль-де-Голле.
Пять часов еще в ожиданье рейса...
Это - как кому; а у нас другое.
Поскребешь в кармане два евроцента;
время есть, да вот - ни поесть, ни выпить.
Но только час отсюда до центра,
и час обратно. А там - как выйдет.
-2-
Вот и вышло выйти к тому же месту.
Вот и стоивший мессы город, в котором
ты однажды жил тоже (привет Эрнесту!).
Здравствуй, город! Париж заревет мотором
и, не глядя, гонит, гудя сквозь время.
Вот и жизнь промчалась, как не бывала.
И муза в мотоциклетном шлеме,
мелькнув, исчезает внизу бульвара.
-3-
Здесь ты жил когда-то. Кружил впустую
по созвездиям улиц, терявшись разом -
и размажешь шальную слезу по скуле,
пожирая площадь влюбленным глазом.
Здесь с любого места маршруты путал -
то провал проулка узором кровель,
то готический шпиль, то старинный купол,
через строй кафе выбегав на угол,
то дудевший джаз, то чудесный профиль.
Что теперь? куда бы дойти поближе?
Всё собьешься с курса, хоть с картой сверив:
нет прямых углов у тебя в Париже,
но без счета баров, соборов, скверов -
что всегда звенят и бегут навстречу.
И, закружен, брошен в их вечный гомон,
как не учишь местных галльских наречий,
никогда уже не поймешь, о чем он.
-4-
Столько лет прожито - а нет остатка;
но черкнем строку, в уголке запишем:
жизнь сама - чудесная пересадка;
лучше, если выйдет рядом с Буль-Мишем.
Что успеешь дальше? мечтать не стоит -
два часа до отлета; времени нету.
Выберешь на тротуаре столик,
выпьешь кофе, выкуришь сигарету
и признаешь: есть, по большому счету,
города красивей. Но только в этом
есть, как в жизни тоже, от счастья что-то -
пролетавшего прочь, оседлавши мото,
уносясь навек за зеленым светом.
Лев Ревуцкий. Рассказы.["American Dream", спросите вы? Нет, отвечу я. Такова сила материнской любви. Ну и немного везения. Без мамы, её любви и поддержки не было бы ни американской...]Алёна Цами. Босиком по небу[Так уж устроен человек, что в майский полдень он сравнивает облетающие лепестки вишен с первым снегом, а первый снег – с лепестками вишен...]Владимир Буев. Ольга Чикина: "Люди сделаны из звёзд"[Вечер барда Ольги Чикиной в московской библиотеке Лермонтова в рамках арт-проекта "Бегемот Внутри".]Владимир Ив. Максимов (1954-2024). Эхо на реке[Запомни запах скошенной травы, / Испей воды из родниковых братин... / В поэзию поэтам вход бесплатен. / Для остальных – увы, увы, увы...]Юрий Гладкевич (Беридзе). Иду свой путь[Как остро сосульки глядят на прохожих, / как будто пытаясь понять и учесть, / насколько прохожие те толстокожи, / и что там за кожа – броня или...]Роман Смирнов. Сны Иезекииля[...найти ещё одну связать века / мост подвесной пройти и поклониться / но не подняться выше языка / и ниже немоты не опуститься...]Андрей Коровин. Из книги "Любить дракона" – (2013) Часть I[ты выйдешь к солнцу сам не зная где ты / какие там живые экспонаты / где луг поющий где осипший берег / где девушка плывущая нагая / где высушены...]Андрей Бондаренко. Тела небесные и личные тела[я умею / складываю все под ноги / чтобы ходить / шаг за шагом и раз за разом / по мозаичному мосту в реальность]Николай Киселёв. Я – главная посредственность[и шкет бежит с огромным рюкзаком / шуршит домой болоньево штанами / а я шагаю в школу по кривой / учить детей любви и состраданию]Дмитрий Песков. приходит мартин cкорсезе[приходит мартин cкорсезе говорит привет / я сейчас снимаю фильм про индейцев / там для тебя есть одна / очень важная роль]Эмкей (Алексей Валлен). Такое кино[Рассеянно / капает дождь над Сеною. / Между лопаток пальчиком / трогаешь: "Всё потрачено..."]
