БЛИЖНЕВОСТОЧНАЯ НОЧЬ
(Стихи 2000-2001 гг.)
* * *
чем дальше в жизнь -
тем чувствую острее
я ритм её,
тот встроенный размер,
что отличим
от ямба и хорея,
как смерть и жизнь,
вернее - жизнь и смерть.
покорный раб,
прикованный к галере,
я, слыша счёт,
беру своё весло,
поклоны отбиваю
то ль химере,
то ль музе -
чтоб подальше отнесло;
и в море далеко
верчусь юлою,
пытаясь выпрямить
тугую грудь морей.
и если получается
порою -
лишь потому,
что помогал хорей.
_^_
* * *
глагольные связки, гортанные пляски,
где к горлу привязано слово,
прошедшее нёбо без облачка, басков
страну, не нашедшее крова,
до крови зажёванное, до испуга
охрипшее, зло, безъязыко,
без спроса входящее в мир и без стука,
и вряд ли вязавшее лыка;
лозой омертвевшей, гречанкою терпкой,
что тычется в зубы и дёсна,
оттаявшей рыжей косичкою вербы,
и сохнущим с осени тёсом,
речным небожителем пятится, птицей
несётся в родимую норку,
не спутав ни адрес, ни день, воротиться
в убитого Гарсиа Лорку.
_^_
* * *
беломорили, черноморили, уморили,
сплошная вода на земле, не так ли? -
падают самолёты и птичьи крылья
не находят отдыха и работы для птичьих лапок.
удалилась суша - в историю, с глаз долою;
кораблям раздолье, и солнце встаёт где хочет,
ошалелая дрянь носится над водою,
но зато всё в движенье, хотя этот путь подмочен.
каждый сам, в одиночку, находит себе укрытье:
нет дороги назад, как нет и самой дороги,
детскою сказкой разбитые мчат корыта,
репетируя дедовы монологи.
_^_
ЕВРЕЙСКИЕ МОТИВЫ
если вдруг я тебя забуду,
как забыл я мою невесту,
милый город, мне будет трудно
без руки на привычном месте.
небеса мои золотые,
если я о тебе не вспомню,
жизнь оставит уста немые, -
что мне делать тогда с любовью?
моё сердце, моя царевна,
белоснежно-чеканный город,
если я откажусь от веры,
пусть язык упадёт мне в горло.
коли вместо молитвы к трёпу
я прибегну - не надо ружей:
пусть язык мой прилипнет к нёбу
и десницы своей лишусь я.
если всё же тебя покину,
если всё же не быть с тобою,
преврати моё лето в зиму,
пусть я стану самой зимою.
_^_
ВЕЧЕРОМ И НОЧЬЮ
задавшись мыслью о твоём молчаньи,
я, проявляя признаки терпенья,
усевшись написать тебе посланье,
задумался: куда ж его послать?
туда, где я застал тебя с поличным? -
не будет ли такой отсыл извечным
и, прямо скажем, просто неприличным, -
хоть в этом есть изюминка, - как знать?
твой адрес, как прилипший подорожник,
удерживал от глупостей надёжно,
внушая: написать ещё не поздно, -
и функцию лечебную вершил.
однако, слабо веря в медицину,
но больше - в силу мозговых извилин,
терзаясь, я терзал ту половину,
что, кажется, в ответе за стишки.
и если говорить тут о леченьи,
уместно помянуть времён теченье,
что действовало только на вниманье,
сводя его со временем на нет,
а также становящуюся жиже,
природою ведомой иль Всевышним? -
всё более, чем более ты пишешь,
старушку память (кланяюсь вослед).
и видишь ли в чём дело, не тянуло
избавить от тебя башку и тело
вышеописанным макаром, словно стула
из-под себя я вышибить не мог;
дабы не устраивать скандала,
я делал вид, что мы на чашку чая
с тобой приглашены к друзьям, устало
кивала ты и жала на звонок.
мы пили чай или, возможно, водку
не следуя особому порядку,
соображая уж тогда: напитки -
ничто, лишь повод, главное - друзья;
и, будучи со мною, мнемозина,
была собою ты, я ж, своему везенью
не веря ни на грамм - ему спасибо,
что мог ещё напиться, как свинья.
и всё же, согласись, столоверченье
не то чтобы спасает положенье,
но чувства притупляет: холод зимний -
всего лишь время года, не наркоз;
и я судьбу благодарю как друга
за то, что я не пользуем хирургом,
и даже боле - не прописан в морге,
прости меня, о тело, за сарказм;
я был бы принуждён заняться прозой
(и лаконичнейшей, поскольку на морозе -
какие уж стихи, скорее Морзе
в сей препараторской канает за язык);
но, повторяю я, за жизнь - спасибо,
каким бы ни был опыт прошлый, ибо
он наделён сознанием и ритмом,
по ним определяющий часы.
прошло всего немало; ты осталась
лишь прошлым, но которое казалось
установившим прочно эту разность,
похожую на невские мосты;
но берега реки разъединялись
совсем не в полночь - мы скорей встречались
по воле сна, зовущегося память,
где двое были вместе: я и ты.
но ты, не досмотрев, бежала дальше,
и сны, французским запахом задразнив
окрестных псов, выстраивались вальсом;
был ветер от виляющих хвостов.
зачем же я, всё вычислив заране,
шёл в эту очередь и становился крайним,
рисуя на ладошке дохлый номер,
делившийся на десять и на сто.
и вот я думаю, вплотную к половине
приблизившись, тебя преодолел ли?
из сумрачного леса на равнину
я вышел твоего или пропал?
как ижица родная в алфавите
мила ты местом: пусто - не заметить
нельзя никак отсутствие предмета;
на пусто место пишется строка.
ты будешь лучше, краше, совершенней,
коли шагнёшь сюда, в стихотворенье
(эпитеты ведь тоже украшенье),
мой призрак, соглашайся на игру.
и, невзирая на безадресность писанья,
я мыслю, что тем самым избавленье
невольно приближаю - отстраненьем
тебя в родную письменность, мой друг.
_^_
* * *
выходишь вечером, как килька из консервы,
прилипчивый оставив запах книг,
и радостно вдыхаешь непомерный,
так не похожий на предшествующий, миг;
как рАзнится вселенная снаружи,
как не похожа на вселенную внутри;
глядят глаза, растут носы и уши -
ты не выходишь, а врастаешь в мир;
ты обнимаешь лёгкими прохладу,
огнями город смотрит на тебя,
ты впитываешь сумерки как правду
запретности при свете бытия;
днём некогда: библиотека, люди,
тупеют чувства, портится язык,
и жизнь свою заметить так же трудно,
как трудно с нею перейти на "ты".
_^_
* * *
в европе тесно: множество машин,
народов, стран и эйфелевых башен,
рядящихся в ревущий крепдешин
с рисунком обезглавленных ромашек;
стада послушны и на красный свет
(чужой и свой) пейзанина пропустят,
им только гОлодно: в парижах сена нет,
и время их утрачено - по прусту.
_^_
БЛИЖНЕВОСТОЧНАЯ НОЧЬ
неврастения ты моя, Палестиния,
не растение ты, не Эстония,
не Испания мне, не Бастилия -
граммофония, патефония.
процветание твоё как агония,
и нога твоя одна в кадке с фикусом,
и не граждане тебе - посторонние,
не соседи - а враги: на-кось, выкуси.
так и жизнь твоя - сплошная история:
растиранье смысла прямо по вымыслу, -
в этом счастие твоё (то есть горе и
невезение, снесло что и вынесло).
молоком земли, медовыми сотами
растеклась ты по гостиничным тумбочкам,
голливудскими своими красотками,
мини-полисами да мини-юбками.
ты обшила всю планету заплатами
пепла, книг, стремленья к знанию, шапками,
и твои не разрушаются атомы,
как бы ни было в Освенциме жарко им.
ты и впрямь, видать, тот куст несгораемый
или феникс (но со сроком поболее):
хоть коверкало тебя и картавило,
ты вернулась, наконец, в метрополию.
ой, страна моя, где степи широкие,
где река течёт, где пальмы с бананами,
начинаешься ты малою родиной,
но кончаешься ли за шеломянями?
отомстить хазарам - дело почётное,
да смешалось всё давно - кони, игори,
день Мефодия у нас - число чётное,
а нечётное число - победителя.
вот и выпьем же тогда вина с водкою
или чашу с ядом - только за здравие
божьей речи, что кириллице тёткою
оказалась хлебосольной в изгнании.
обитаю на земле обетованной,
то ль Сохнутом, то ли Богом обещанной,
и того дичка привитое слово я
со своим, мичуринец, скрещиваю.
_^_
* * *
не из крана кап-кап-кап -
изливается из нас
наше время, наш арап,
доктор фаустус, анфас,
вытекающий тик-так,
колокольный перезвон,
наш разменный в медь пятак,
перепев и перестон,
перестань и водосток,
не закрытый плотно кран,
рыжей ниточки моток,
что уводит нас за край.
_^_
* * *
как бы железны ни были занавески,
как бы наш цвет лица и скулы ни узнавали,
ловя на границе, в посольстве иль на вокзале,
обнеся нас колючим, - мы всё ж пролезли.
не то чтобы душно было, а - надышали:
одна шестая! - но на кой нам всё это надо? -
как писала газета - Известия? Труд? Неправда? -
"Пролетарии..." - и вот мы уже в Варшаве,
не отличить нас от бара, от банки пива
в Памплоне, Мюнхене, Лондоне или Праге
по причине того, что именно тут наш прадед
за кружечкой тех же дрожжей свой бокал сопливил.
и вряд ли придёт в голову полисмену,
плывущему под парусами своей газеты,
остановить нас на "зебре" с зелёным светом,
выдернуть из-за руля "пежо" или "ситроена".
и уже иногороднему, но - аборигену
мы объясняем строение этих улиц,
переходя без труда на местную феню, -
задержавшийся в гостях у Цирцеи Улисс.
_^_
ПОСЛАНИЕ. ОТРЫВОК
когда не держатся стихи ни в голове, ни под ногами,
любовь уходит из тебя, вся выдуваема ветрами,
и листья падают кружась и никого не узнавая,
и в сердце тянет "погоди" малышка жилка узловая, -
попробуй вправду подождать,
хоть ничего не удержать.
да, всё запутано давно, разбито вдребезги, не склеишь,
в огне сгорело и в вине перебродило, стало злее,
давным-давно уж там вода, там океан, туда не ступишь,
туда не въехать на осле, не присобачить русский суффикс;
а ты попробуй присобачь
иль как Господь осла запрячь.
а разбредаются стихи - туда им скатертью дорожка -
другому рыцарю они наверно угодят в лукошко;
я их лелеял, их любил, сухим заманивал, креплёным;
дай Бог ему, другому, в них таким же быть, как я, влюблённым;
а если всё-таки не даст -
пускай попробует украсть.
с любовью обстоит сложней - с ней вообще всегда всё сложно:
перфект сплошной, перфект второй, плюсквамперфект, прошедший в прошлом, -
и петь её уж нет ни сил, ни времени уж нет такого,
а кроме прошлого нам нет, не дали времени другого;
а и захочешь - негде взять
ни в тридцать, и ни в пятьдесят.
_^_
* * *
ещё всё пишется, и Гектор не убит,
и друг Патрокл не умылся кровью,
но дерево уже - Ахиллов щит -
пронзает небо остролистой кроной.
уже Гомер ослеп, женился Одиссей,
Язон развёлся, родилась Елена,
из Атлантиды нет давно вестей,
и сведенья о ней не столь жюль-верны.
и странно мне не думать о тебе,
твой смех представив в телефонной трубке,
ужель одумался, ужели онемел,
или о юбке позабыли брюки?
пускай проходят модой сотни ног,
и пусть у них всё те ж судьба и цели,
я вымолю им лучшие постели,
коль смертным всё ещё внимает бог.
но вот всё выпито, разбит уже кувшин,
вино течёт предсказанной рекою,
но женщина, как прежде, не спешит,
обрезать нить костлявою рукою.
_^_
ПОСЛАНИЕ. ОТРЫВОК-2
возьмём такси, свободный человек,
пройдём по улицам дремучим;
на век наш совершён любви набег -
к свободе ли? - рассмотрим этот случай:
что может дать свободу? - лишь побег,
что нам даёт работу? - несвобода, -
так выбирай свободу и работу
как части составные в "человек".
возьмём такси и спустимся к Днепру,
не веря в чудеса, не веря вовсе чуду:
того гляди, Россию оборвут
таврическою Киевскою Русью.
что нам останется? - песок, свобода, плен
то ль дуть стекло, то ль сыпать между пальцев
наследство предков, юношеский плед
изобретателя в тени его же вальса.
возьмём такси, прижмем его к груди
за хрупкость нежную, бензиновую нежность,
отпустим барственно; о, память, не чудИ, -
настойка горькая, твой алкоголь всё реже
пьянит, и слава Богу; вот такси -
возьмём его или пойдём пешочком?
едь с миром, дорогой шофёр, вези
свою тоску, вари её в мешочек;
на мой обОл твой завсегда ответ
"пожалуйста" и ты не ждёшь ответа:
ведь что ответить нам на ЭТОТ свет
с позиций человека ТОГО света? -
война, война, смотри: кругОм война,
вези меня подальше с поля боя;
из женщин всего мира лишь она
всегда верна и будет лишь с тобою.
поэтому возьми себе такси,
сестра, водицы, брось меня, не надо:
прострелено навылет всё в груди,
беги, бросая сына, мужа, брата.
вези, такси, вези её, вези:
она ведь женщина, ей суждено одной
катить свой камень - пронеси, Сизиф,
беду как пёрышко над милой головой.
_^_
|
