чем дальше в жизнь -
тем чувствую острее
я ритм её,
тот встроенный размер,
что отличим
от ямба и хорея,
как смерть и жизнь,
вернее - жизнь и смерть.
покорный раб,
прикованный к галере,
я, слыша счёт,
беру своё весло,
поклоны отбиваю
то ль химере,
то ль музе -
чтоб подальше отнесло;
и в море далеко
верчусь юлою,
пытаясь выпрямить
тугую грудь морей.
и если получается
порою -
лишь потому,
что помогал хорей.
глагольные связки, гортанные пляски,
где к горлу привязано слово,
прошедшее нёбо без облачка, басков
страну, не нашедшее крова,
до крови зажёванное, до испуга
охрипшее, зло, безъязыко,
без спроса входящее в мир и без стука,
и вряд ли вязавшее лыка;
лозой омертвевшей, гречанкою терпкой,
что тычется в зубы и дёсна,
оттаявшей рыжей косичкою вербы,
и сохнущим с осени тёсом,
речным небожителем пятится, птицей
несётся в родимую норку,
не спутав ни адрес, ни день, воротиться
в убитого Гарсиа Лорку.
беломорили, черноморили, уморили,
сплошная вода на земле, не так ли? -
падают самолёты и птичьи крылья
не находят отдыха и работы для птичьих лапок.
удалилась суша - в историю, с глаз долою;
кораблям раздолье, и солнце встаёт где хочет,
ошалелая дрянь носится над водою,
но зато всё в движенье, хотя этот путь подмочен.
каждый сам, в одиночку, находит себе укрытье:
нет дороги назад, как нет и самой дороги,
детскою сказкой разбитые мчат корыта,
репетируя дедовы монологи.
если вдруг я тебя забуду,
как забыл я мою невесту,
милый город, мне будет трудно
без руки на привычном месте.
небеса мои золотые,
если я о тебе не вспомню,
жизнь оставит уста немые, -
что мне делать тогда с любовью?
моё сердце, моя царевна,
белоснежно-чеканный город,
если я откажусь от веры,
пусть язык упадёт мне в горло.
коли вместо молитвы к трёпу
я прибегну - не надо ружей:
пусть язык мой прилипнет к нёбу
и десницы своей лишусь я.
если всё же тебя покину,
если всё же не быть с тобою,
преврати моё лето в зиму,
пусть я стану самой зимою.
задавшись мыслью о твоём молчаньи,
я, проявляя признаки терпенья,
усевшись написать тебе посланье,
задумался: куда ж его послать?
туда, где я застал тебя с поличным? -
не будет ли такой отсыл извечным
и, прямо скажем, просто неприличным, -
хоть в этом есть изюминка, - как знать?
твой адрес, как прилипший подорожник,
удерживал от глупостей надёжно,
внушая: написать ещё не поздно, -
и функцию лечебную вершил.
однако, слабо веря в медицину,
но больше - в силу мозговых извилин,
терзаясь, я терзал ту половину,
что, кажется, в ответе за стишки.
и если говорить тут о леченьи,
уместно помянуть времён теченье,
что действовало только на вниманье,
сводя его со временем на нет,
а также становящуюся жиже,
природою ведомой иль Всевышним? -
всё более, чем более ты пишешь,
старушку память (кланяюсь вослед).
и видишь ли в чём дело, не тянуло
избавить от тебя башку и тело
вышеописанным макаром, словно стула
из-под себя я вышибить не мог;
дабы не устраивать скандала,
я делал вид, что мы на чашку чая
с тобой приглашены к друзьям, устало
кивала ты и жала на звонок.
мы пили чай или, возможно, водку
не следуя особому порядку,
соображая уж тогда: напитки -
ничто, лишь повод, главное - друзья;
и, будучи со мною, мнемозина,
была собою ты, я ж, своему везенью
не веря ни на грамм - ему спасибо,
что мог ещё напиться, как свинья.
и всё же, согласись, столоверченье
не то чтобы спасает положенье,
но чувства притупляет: холод зимний -
всего лишь время года, не наркоз;
и я судьбу благодарю как друга
за то, что я не пользуем хирургом,
и даже боле - не прописан в морге,
прости меня, о тело, за сарказм;
я был бы принуждён заняться прозой
(и лаконичнейшей, поскольку на морозе -
какие уж стихи, скорее Морзе
в сей препараторской канает за язык);
но, повторяю я, за жизнь - спасибо,
каким бы ни был опыт прошлый, ибо
он наделён сознанием и ритмом,
по ним определяющий часы.
прошло всего немало; ты осталась
лишь прошлым, но которое казалось
установившим прочно эту разность,
похожую на невские мосты;
но берега реки разъединялись
совсем не в полночь - мы скорей встречались
по воле сна, зовущегося память,
где двое были вместе: я и ты.
но ты, не досмотрев, бежала дальше,
и сны, французским запахом задразнив
окрестных псов, выстраивались вальсом;
был ветер от виляющих хвостов.
зачем же я, всё вычислив заране,
шёл в эту очередь и становился крайним,
рисуя на ладошке дохлый номер,
делившийся на десять и на сто.
и вот я думаю, вплотную к половине
приблизившись, тебя преодолел ли?
из сумрачного леса на равнину
я вышел твоего или пропал?
как ижица родная в алфавите
мила ты местом: пусто - не заметить
нельзя никак отсутствие предмета;
на пусто место пишется строка.
ты будешь лучше, краше, совершенней,
коли шагнёшь сюда, в стихотворенье
(эпитеты ведь тоже украшенье),
мой призрак, соглашайся на игру.
и, невзирая на безадресность писанья,
я мыслю, что тем самым избавленье
невольно приближаю - отстраненьем
тебя в родную письменность, мой друг.
выходишь вечером, как килька из консервы,
прилипчивый оставив запах книг,
и радостно вдыхаешь непомерный,
так не похожий на предшествующий, миг;
как рАзнится вселенная снаружи,
как не похожа на вселенную внутри;
глядят глаза, растут носы и уши -
ты не выходишь, а врастаешь в мир;
ты обнимаешь лёгкими прохладу,
огнями город смотрит на тебя,
ты впитываешь сумерки как правду
запретности при свете бытия;
днём некогда: библиотека, люди,
тупеют чувства, портится язык,
и жизнь свою заметить так же трудно,
как трудно с нею перейти на "ты".
в европе тесно: множество машин,
народов, стран и эйфелевых башен,
рядящихся в ревущий крепдешин
с рисунком обезглавленных ромашек;
стада послушны и на красный свет
(чужой и свой) пейзанина пропустят,
им только гОлодно: в парижах сена нет,
и время их утрачено - по прусту.
не из крана кап-кап-кап -
изливается из нас
наше время, наш арап,
доктор фаустус, анфас,
вытекающий тик-так,
колокольный перезвон,
наш разменный в медь пятак,
перепев и перестон,
перестань и водосток,
не закрытый плотно кран,
рыжей ниточки моток,
что уводит нас за край.
как бы железны ни были занавески,
как бы наш цвет лица и скулы ни узнавали,
ловя на границе, в посольстве иль на вокзале,
обнеся нас колючим, - мы всё ж пролезли.
не то чтобы душно было, а - надышали:
одна шестая! - но на кой нам всё это надо? -
как писала газета - Известия? Труд? Неправда? -
"Пролетарии..." - и вот мы уже в Варшаве,
не отличить нас от бара, от банки пива
в Памплоне, Мюнхене, Лондоне или Праге
по причине того, что именно тут наш прадед
за кружечкой тех же дрожжей свой бокал сопливил.
и вряд ли придёт в голову полисмену,
плывущему под парусами своей газеты,
остановить нас на "зебре" с зелёным светом,
выдернуть из-за руля "пежо" или "ситроена".
и уже иногороднему, но - аборигену
мы объясняем строение этих улиц,
переходя без труда на местную феню, -
задержавшийся в гостях у Цирцеи Улисс.
когда не держатся стихи ни в голове, ни под ногами,
любовь уходит из тебя, вся выдуваема ветрами,
и листья падают кружась и никого не узнавая,
и в сердце тянет "погоди" малышка жилка узловая, -
попробуй вправду подождать,
хоть ничего не удержать.
да, всё запутано давно, разбито вдребезги, не склеишь,
в огне сгорело и в вине перебродило, стало злее,
давным-давно уж там вода, там океан, туда не ступишь,
туда не въехать на осле, не присобачить русский суффикс;
а ты попробуй присобачь
иль как Господь осла запрячь.
а разбредаются стихи - туда им скатертью дорожка -
другому рыцарю они наверно угодят в лукошко;
я их лелеял, их любил, сухим заманивал, креплёным;
дай Бог ему, другому, в них таким же быть, как я, влюблённым;
а если всё-таки не даст -
пускай попробует украсть.
с любовью обстоит сложней - с ней вообще всегда всё сложно:
перфект сплошной, перфект второй, плюсквамперфект, прошедший в прошлом, -
и петь её уж нет ни сил, ни времени уж нет такого,
а кроме прошлого нам нет, не дали времени другого;
а и захочешь - негде взять
ни в тридцать, и ни в пятьдесят.
возьмём такси, свободный человек,
пройдём по улицам дремучим;
на век наш совершён любви набег -
к свободе ли? - рассмотрим этот случай:
что может дать свободу? - лишь побег,
что нам даёт работу? - несвобода, -
так выбирай свободу и работу
как части составные в "человек".
возьмём такси и спустимся к Днепру,
не веря в чудеса, не веря вовсе чуду:
того гляди, Россию оборвут
таврическою Киевскою Русью.
что нам останется? - песок, свобода, плен
то ль дуть стекло, то ль сыпать между пальцев
наследство предков, юношеский плед
изобретателя в тени его же вальса.
возьмём такси, прижмем его к груди
за хрупкость нежную, бензиновую нежность,
отпустим барственно; о, память, не чудИ, -
настойка горькая, твой алкоголь всё реже
пьянит, и слава Богу; вот такси -
возьмём его или пойдём пешочком?
едь с миром, дорогой шофёр, вези
свою тоску, вари её в мешочек;
на мой обОл твой завсегда ответ
"пожалуйста" и ты не ждёшь ответа:
ведь что ответить нам на ЭТОТ свет
с позиций человека ТОГО света? -
война, война, смотри: кругОм война,
вези меня подальше с поля боя;
из женщин всего мира лишь она
всегда верна и будет лишь с тобою.
поэтому возьми себе такси,
сестра, водицы, брось меня, не надо:
прострелено навылет всё в груди,
беги, бросая сына, мужа, брата.
вези, такси, вези её, вези:
она ведь женщина, ей суждено одной
катить свой камень - пронеси, Сизиф,
беду как пёрышко над милой головой.
Сергей Слепухин: "Как ты там, Санёк?"[Памяти трёх Александров: Павлова, Петрушкина, Брятова. / Имя "Александр" вызывает ощущение чего-то красивого, величественного, мужественного...]Владимир Кречетов: Откуда ноги растут[...Вот так какие-то, на первый взгляд, незначительные события, даже, может быть, вполне дурацкие, способны повлиять на нашу судьбу.]Виктор Хатеновский: В прифронтовых изгибах[Прокарантинив жизнь в Электростали, / С больной душой рассорившись, давно / Вы обо мне - и думать перестали... / Вы, дверь закрыв, захлопнули окно...]Сергей Кривонос: И тихо светит мамино окошко...[Я в мысли погружался, как в трясину, / Я возвращал былые озаренья. / Мои печали все отголосили, / Воскресли все мои стихотворенья...]Бат Ноах: Бескрылое точка ком[Я всё шепчу: "сойду-ка я с ума"; / Об Небо бьётся, стать тревожась ближе, / Себя предчувствуя - ты посмотри! - наша зима / Красными лапками по мокрой...]Алексей Смирнов: Внутренние резервы: и Зимняя притча: Два рассказа[Стекло изрядно замерзло, и бородатая рожа обозначилась фрагментарно. Она качалась, заключенная то ли в бороду, то ли в маску. Дед Мороз махал рукавицами...]Катерина Груздева-Трамич: Слово ветерану труда, дочери "вольного доктора"[Пора написать хоть что-нибудь, что знаю о предках, а то не будет меня, и след совсем затеряется. И знаю-то я очень мало...]Андрей Бикетов: О своем, о женщинах, о судьбах[Тебя нежно трогает под лампой ночной неон, / И ветер стальной, неспешный несет спасенье, / Не выходи после двенадцати на балкон - / Там тени!]Леонид Яковлев: Бог не подвинется[жизнь на этой планете смертельно опасна / впрочем неудивительно / ведь создана тем кто вражду положил / и прахом питаться рекомендовал]Марк Шехтман: Адам и Ева в Аду[Душа как первый снег, как недотрога, / Как девушка, пришедшая во тьму, - / Такая, что захочется быть богом / И рядом засветиться самому...]
