Себя губя, себе противореча
(Зажжём свечу, раз лампочка погасла),
Я отварю себе немного гречи,
Пусть будет просто с молоком, без масла.
Однажды дед и баба кашу ели,
А белка к ним в окно, как шарик в лузу,
Яйцо смахнула - и уже на ели,
Тут дед взревел и бабку - хвать! - по пузу.
Горячий Колобок вздохнул на блюде:
"Мне хочется уйти от нашей пéчи!
Я не могу изюмным глазом, люди,
Глядеть на ваши дрязги человечьи!
Когда я спал без облика и склада,
Я скалкой был, как выстрелом, разбужен.
Свободы! А другого мне не надо.
Без страха я сбегу к лисе на ужин!"
И укатил. А дед остался с бабкой,
Да с внучкой, Жучкой, неподъёмной репкой...
В кабак отнёс единственную шапку
И шубу бабкины, и там надрался крепко.
"Я покидал избу, где вышел я из печи..."
Божественная даль! Божественная грусть!
Сусеки помню я и голос человечий,
И грязный потолок, знакомый наизусть.
И жаркого, как огнь! И круглого, как мячик! -
Катился сквозь леса, катился сквозь поля -
Я помню Колобка! О, плачьте, люди, плачьте,
Рыдайте, баба, дед! Плачь, русская земля!
Свершилось! Он один пошёл на подвиг светлый,
Сбежал от мирных нег в дремучие леса,
Там нет его друзей! Болота там и ветры!
Там ждёт его судьба - коварная Лиса!
А шум глухих чащоб до нас доносит слухи
О том, как он погиб, о жизни не моля...
Плачь, Заяц! Волк, тоскуй! Старик, плачь со старухой!
Рыдай навзрыд, Медведь! Плачь, русская земля!
В лесу, где К., гуляка и певец,
раскатывал по узеньким дорожкам,
стоят бульдозер и подъёмный кран.
Лес зелен, как раздувшийся мертвец.
Дым от костров ползёт сороконожкой.
С берёзы кычет одинокий вран.
Ворон осталось мало. Прочих птиц
и вовсе нет. Здесь К. царил три года,
лесной народ сбирая на аншлаг:
волков, медведей, зайцев и лисиц.
Затем одна лисица, с хитрой мордой,
К. проглотила. Нынче буерак
на той поляне, где стояла сцена,
раззявил пасть. Рабочие снуют,
бульдозер выкорчёвывает пни,
бетонные растут повсюду стены -
всё иллюстрирует собой статью
газеты "Наш колхоз": "Труды и дни".
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]