Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


     
П
О
И
С
К

Словесность



КАЛЕНДАРЬ


 


      I. бесприданница

      Январь-то, не мычит, не телится,
      с прогнозом лучше не знакомиться -
      зима, известная затейница,
      всех превратит в героев комикса,
      где день за днём к своей стыдобе нам,
      махать руками, словно ветками,
      скользить по ледяным колдобинам,
      приметами прикрывшись ветхими.

      На стыке смысла и безумия
      не грезить сказочными странами,
      и у подножия Везувия
      настырно оставаясь странными,
      хоть аэро-, хоть просто фобии
      заложниками - разве разница?..
      Нам в стороны билет бы обе, и
      прости-прощай. А небо дразнится.

      В белёсом мире обмороженном,
      глаза зажмурив (вот же оттепель),
      молясь за тех, кто всех дороже нам,
      искать, а есть ли кто живой теперь -
      пожалуй, всё, что нам останется,
      да крепкий чай, не утоляющий.
      Зима-то, хоть и бесприданница,
      а порисует кренделя ещё.

      _^_




      II. иероглиф

      Просыпаясь случайно, не подойдёшь к окну,
      не зажмурившись -
      там такое, глядь, мураками.
      Не забудь меня здесь и не оставляй одну
      на весу разводить несусветную тьму руками.

      Мне ли мёртвые сны рассаживать по плечам,
      не умеющей толковать, токовать, молиться?..
      Чай всё крепче - шафран, бергамот, мелисса,
      всё едино - февраль не сахар, печаль-печаль.

      Пусть не винные карты стопочкой на столе,
      злое сердце уже не выдержит дележа, блин,
      зги не видно до марта, а я не была сто лет
      в тихом городе, где паркуются дирижабли.

      Заметённые тёмным улицы всё стройней,
      голосуют в ночь то ли призраки, то ли тени.
      Помню, как провожала -
      видно, не долетели,
      заблудившись в по пояс белой моей стране.

      Не прикроет в метель стеклянная береста -
      у нечитаных книг страницы дотла продрогли,
      и письма не напишешь -
      как буквы не переставь,
      получается индевеющий иероглиф.

      _^_




      III. не прощай

      пусть ландшафт за окном заботливо оцинкован
      к долгожданным дождям с соучастием долевым
      но в дрожащую воду сколько ни кинь целковых -
      ни руки не подать, ни рукой подать до Невы

      раз лыжню развезло назло навострившим лыжи
      измордованный март закаляет нетленный стиль
      рассыпаясь в мартенах пеплом чудес облыжных
      не возлюбленных люто нас
      наследивших ближних
      не простил

      стало быть, сталевар - не чайки, но снегири на
      опустевших ступеньках, которых считай до ста
      там, где вязнут в кромешном чудища из Гирина
      под последней звездой той, которую не достал

      отрихтованный феникс ухнет с остывшей реи -
      и сомкнётся кругами прогорклых надежд сироп
      не признает и не пригреет пусть - так призреет
      пересмешник с небес безрассудных своих сирот

      не с того ли всё меньше светит, да стелет - гуще
      ватерлинии ниже знамения полоща
      и дрейфует трофейных призраков стерегущий
      у взведённых мостов
      не прости меня
      не прощай

      _^_




      IV. выход в город

      Выходишь в город, испугавшись вусмерть пустых зеркал,
      а там всё тот же безнадёжно русский любви оскал,
      обветренный до слёз усталый голем, панельный рай,
      пунктир следов между бедой и горем - сам выбирай.

      Пойдёшь налево - пленные пейзане кричат "бежим!",
      направо - мы в потёмках партизаним. Такой режим
      в родимых наших впадинах ярёмных давным-давно
      ведь верить в воскрешение черёмух не всем дано.

      А что ты хочешь? Не Москва-столица, не град Петров.
      Измученные люди, пряча лица, бредут к метро -
      от доброй ссоры к миру, но худому, но подо льдом
      так трудно отыскать дорогу к дому. Когда есть дом.

      И можно жить, с листочка не срываясь календаря,
      поклонников последнего трамвая благодаря
      за то, что не разодран на волокна наш мир тоской,
      и пусть апрель швыряет бисер в окна, раз он такой.

      Какие песни заведешь под утро, когда без сил
      вернётся Бог, отсутствовавший мудро, раз так бесил,
      когда любая строчка, как ни кутай, обнажена
      и даже кофе кажется цикутой. И даже нам.

      _^_




      V. небесный аукцион

      отведёшь занавеску - ни много, ни мало, а май
      кровью харкает мир на другой стороне летаргии
      не подставишь плечо -
      станешь сам обречен на торги, и
      волоки, сколько хватит терпения да наломай
      впрок осиновых кольев у дома на том берегу
      пару-тройку вязанок пока, а куда ещё - мир же
      возвращайся живой
      будет с чем подыматься на бирже
      раз осина в цене, а топор я тебе сберегу

      обернёшься, а там - только искорки из-под копыт
      и краплёные карты уже раздают банкоматы
      так и всю твою жизнь
      небо падает вниз без команды
      но на этой войне побеждает не тот, кто корпит
      и не тот, кто кропит беззастенчиво возле свечи
      раскатившийся бисер
      от каждого взрыва мерзотней
      и швырявший направо-налево небесные сотни
      посеревший банкир у запаянных сейфов кричит

      _^_




      VI. вóроны

      Странно, но кажется крепко затянутой рана
      а просыпаешься снова ничком, дрожа
      словно по памяти, что не слабей тарана,
      под старые песни о главном. Эффект ножа
      имеют старые письма, не дай Бог вскроешь,
      старые фотографии и стихи.
      Бог-то даёт, ты веришь, что он твой кореш,
      а не создатель этих лихих стихий,
      где ты не первый год, опустив забрало
      молча стоишь, как памятник всем святым,
      вынесенным со свистом - но их собрало
      что-то другое всех вместе - не я, не ты.

      Вспомнишь, как мы отчаянно загорали,
      словно и не было долгих промозглых лет,
      словно война, как тогда была, за горами,
      и ничего в этом ветреном мире нет
      первого слова дороже, честней и чище,
      верно, искать второе - напрасный труд,
      в наших подъездах не вывести табачище,
      как их чужие леди теперь не трут.
      В наших головушках не извести ни лета,
      ни февраля, где с горя танцуют все,
      кто без чернил. И спорил бы кто - нелепо
      жить, словно всё ещё бегаешь по росе,
      словно нас всё же вывезла вверх кривая,
      словно не стёрт с горячечных губ кармин,
      лучшие сны наши словно бы не склевали
      вóроны - те, которых ты, брат, кормил.

      _^_




      VII. мой город спит

      и пусть к утру земля их будет пухом в районах спальных
      мой город спит святым питаясь духом стрелков опальных

      во сне забывших что и тень мишени неуловима
      всегда любивших на опереженье стрелявших мимо

      мой город спит перебирая грозди созвездий спелых
      июльских песен о любви и розни да кто бы спел их

      да кто б испил их ты её попей-ка - тоску окраин
      где вечной жизни ржавая копейка а люк задраен

      мой город спит усталым исполином он ждет обратно
      давно уплывших в море тополином на подвиг ратный

      и пусть никто не вспомнит имена их а время сверьте -
      и ночь и день любой напоминают жизнь после смерти

      _^_




      VIII. август

      Воздух пропитан истомой, дождём и хвоей.
      Значит ли это, что следует возвращаться?..
      Руки, сомкнувшись, печаль увеличат вдвое
      То же - для счастья.

      Веки, смыкаясь, делают свет кромешным,
      но позволяют видеть такие дали,
      где наяву уже никогда, конечно,
      сколько бы денег в воду мы не кидали.

      Круг замыкая, шествует наша осень,
      вновь начиная падкой листвы мытарства -
      сон золотой бескрайних берез и сосен,
      время сырой земли, слюдяное царство.

      Слышишь, как изнутри бьются наши люди,
      замкнутые в пространство сосновых комнат?..
      Бог сам не знает, что с нами дальше будет
      То же и с теми, что нас берегут и помнят.

      _^_




      IX. дети асфальта

      Бесстрастные лица, солёная кожа,
      весна наша очень на осень похожа -
      не зная целительной тьмы сеновала,
      молились на лето. Зима ревновала,

      уже в сентябре вдоль троллейбусных линий
      швыряя, как бисер, свой колотый иней.
      Но сызмальства сплин нам вводили подкожно,
      мы - дети асфальта, нам многое можно.

      На нашей земле не найти отпечатков.
      Зависшие в паузах, узах и чатах,
      гурьбой стережем всеми силами терем,
      панельный эдем - берегись, отметелим,

      закружим, завьюжим, посмотришь двояко.
      Мы дети асфальта, здесь каждый - вояка.
      Здесь каждый - прохожий, была бы идея
      да день непогожий. Рядами редея

      печатаем шаг свой - кто кровью, кто мелом,
      строй гибких теней на ветру очумелом,
      но мы не умрём, если не подытожим:
      мы - дети асфальта. Мы многое можем.

      _^_




      X. деревья будут большими

      ты один в этой осени ветреной, оспяной,
      закрывая лицо, бредёшь, обнимая сосны,
      понимая уже, что молодость за спиной
      не крылом прирастёт, а странным
      горбом несносным.

      как его не затягивай, этот живой рюкзак,
      что туда не толкай на идише и латыни,
      но в истёртую кожу впивается снов гюрза,
      вот и стынет.

      умереть соберёшься - окажутся ночи длинными
      и глаза не закрыть, и от звёзд никуда не деться,
      и деревья в окно смотрят грозными исполинами -
      как в детстве.

      твой-то съёжился мир почти до размеров спаленки,
      за порогом хрустит и свищет - вот-вот октябрь,
      где ты всё ещё слабый, ненужный,
      больной и маленький...
      так не трусь хотя бы.

      _^_




      XI. ветреный гимн

      Хрустальный воздух, жёлтые наряды
      с подбоем красным в сумерках резных.
      Во всей красе приветствует ноябрь
      мой город, что всё те же видит сны,
      где принцы, не сыскавшие горошин,
      штурмуют индевеющий Парнас.

      Так холодно, так пусто, мой хороший,
      скажи, что эта сказка не про нас,
      вовек не посягавших на дворянство?
      И пусть наш лишь пурга верстала гам,
      так и не научившись притворяться,
      мы к Богу пробирались по слогам.

      С покатых крыш вослед махали братья,
      для стойкости глинтвейна накатив...
      И до сих пор не научилась врать я
      осенний проявляя негатив,
      что ночь нежна, а кажется - погибну
      я с первым снегом здесь наверняка.

      Пусть только верит ветреному гимну
      свой берег потерявшая река.

      _^_




      XII. стража

      Лишь остынет в сердцах новый год,
      зацелован фанами,
      и накроет елейным шлейфом хмельных речей,
      задохнувшимся эхом в сумраке целлофановом,
      перебором горячечным -
      если бы горячей.

      Всё принцесса, пора, собирать реквизит,
      горошину -
      что ни сказочник, то бездомный космополит.
      Время наше уходит
      молча,
      не по-хорошему,
      только камень за пазухой
      ёкнет как,
      заболит.

      Заболеет забытым и богом, и чертом городом
      предпоследний герой,
      не мал впотьмах,
      не велик,
      величает перинным калашный ряд - верно,
      скоро там
      не останется ни паломников, ни вериг.

      А своих от чужих всё трудней отличать
      по репликам,
      по разбитым туфлям, обтрепанным обшлагам,
      очертаньям теней,
      прикипевшим навек к поребрикам
      у забитых дворцов, похожих на балаган.

      Скоро скажется сказка -
      тебе бы терпенья, странница,
      без запаса бодяги блажь разводить сезам.
      Подкидная судьба-горошина,
      что с ней станется,
      если с дури поверит стража твоим слезам?..

      _^_



© Лада Пузыревская, 2014-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2014-2024.




Словесность