|
Южная звездаЖурнал современной прозы, поэзии, мемуаристики320 стр.Наш журнал представляет современную литературу, какая она есть. Наше время и история глазами современных писателей и поэтов. Взгляд на события, оценка чувствами и разумом. И, конечно, полет фантазии. Разные стили, темы, идеи... И увлекательное чтение.
В вышедших номерах опубликовано более семидесяти авторов. География самая разнообразная... На востоке у нас пока крайняя точка - Улан-Удэ. На севере - Тюмень. На западе - Санкт-Петербург. Публиковались и авторы из-за рубежа: из Германии, Кипра, Израиля, Нью-Йорка...
[ Южная звезда ]
№ 1, 2003 г.
Вера Поляруш
ОСЕННЯЯ СОНАТА
Отрывок из повести
Олега трясло. Мы с Анзором едва успели его дотащить до ближайшего туалета. Его вырвало в раковину для мытья рук.
- Это мужской туалет? - мягко уточнил появившийся из кабинки англичанин, глядя на меня.
- Yes, - успокоила его я.
Он не торопясь вымыл руки в соседней раковине, подмигнул мне, что-то сказал и вышел.
Анзор расхохотался.
- Что он сказал? - спросил я.
- Что у тебя хороший "прикид", - сказал Анзор. - Он тебя за... Ну, в общем, сама понимаешь, за кого принял.
- Это комплимент? - спросила я.
- Конечно!
Мы пошли в гостиницу. Олега все еще тошнило, и он помалкивал. Но когда мы проходили мимо кафе "Фламинго", он вдруг остановился.
- Ты здесь вчера была, - сказал он.
- Да.
- Зайдем?
- Пойдем в отель, - взмолилась я. - Я просто умираю от усталости.
- А я жрать хочу! - заорал Олег на всю улицу.
Я знала, что спорить с ним бесполезно. После концерта он становился капризным и неуправляемым, как вздорный ребенок. Мы вошли во "Фламинго".
Зал был, как и в прошлый раз, полупустой. Мы сели за столик возле окна. К нам тут же подошел художник Энтони Краус.
- Вы из России? - спросил Краус.
- Да, - оживился Олег и придвинул еще один стул. - Принесите четыре пива и четыре булочки, - обратился он по-английски к подошедшему официанту.
Тот покачал головой:
- I do not speak English.
- Вы не говорите по-английски? Как же вас тут держат, черт возьми! - взвинтился с пол-оборота Олег.
- I understand almost everything. You are talking too fast. Repeat it once more, please.
- Ладно, - кивнул Олег. - Тогда так. Принеси мне бульон, яичницу с беконом, бифштекс, овощи, шпинат и бутылку джина... И три пива с брэцэлями для моих друзей, - спохватился он в последнюю секунду.
- Щедро, - не удержалась я от колкости.
Олег сделал вид, что не расслышал, и уже через минуту уписывал подгоревшую яичницу, запивая ее крепким бульоном. Щеки его опять приобрели натуральный красноватый оттенок. Я видела, что теперь он абсолютно счастлив.
Мы пили пиво. Энтони жевал брэцэли.
- Знаете, ведь это здесь меня зовут Энтони, - сказал он с надрывом в голосе, - а по-русски я Анатолий. Анатолий Краус.
Это я уже знала от Анзора, но все равно было интересно выслушать из первых уст.
- Меня моя жена так и зовет - Толик, Толян. "Толян, ты опять нажрался, ханурик чертов", - во как она мне говорит! Она у меня не какая-то леди. Она из простых, с Рязанщины. Но знаете, я вам скажу откровенно, когда она готовит наш русский борщ, это - мадонна! Вообще кухня для нее - как храм. Она там священнодействует. Когда я приходил домой из своей мастерской и садился за стол, и она ставила передо мной кастрюлю котлет, я уже знал, что впереди меня ждет ночь страсти и невиданных наслаждений.
В кафе вошла шумная компания. Они заняли соседний столик. Я невольно прислушалась к их разговору. Скоро стало понятно, что это русские актеры. У меня все больше складывалось впечатление, что я не в Германии, а в российской пивнушке.
- Эх, дорогие, - продолжал между тем вселенские страдания художник Краус, допивая кружку пива и доедая третий брэцэль. - Вы даже не представляете, как готовит моя жена! Это настоящая поэзия! Вот возьмем чистку картошки. У этих немцев давно ее скребут машины. А между тем шедевр получается, только если ты сам приложишь к этому руку. Кстати, художники Ренессанса не случайно даже краски сами растирали. В этой процедуре рождалась основа будущей Джоконды! Вы поняли меня? Джоконды, а не какой-нибудь "Герники"... Так и на кухне. Ничего нет лишнего, незначительного, скучного. Вот если ты, к примеру, режешь морковь, чистишь картошечку, шинкуешь капусточку, то во всем этом создается важный цветовой и вкусовой компонент, который влияет на весь твой мир - и душевный, и...
Я уже начинала сомневаться, художник передо мной, поэт или просто алкоголик. Энтони опьянел от одной кружки пива.
Между тем актеры прочно закрепились за соседним столом и громко обсуждали новости.
Блондинка неопределенного возраста, которую все называли Нюрочкой, хлопая огромными накрашенными ресницами, рассказывала, как удачно заполучила в поклонники богатого француза.
- Представляете, я только сняла грим. И тут он вырос как из-под земли. Огромный букет роз! Огромная корзина с фруктами! И еще...
- Огромные интимные подробности, - перебила ее молоденькая брюнетка.
Все захохотали.
- Ну и язва же ты, Лола, - нисколько не смутилась блондинка. - Я хотела сказать - и еще французские духи. - И она тут же вытащила из кармана комбинезона изящный флакончик.
- Везет! - воскликнул сидящий рядом юноша с нежным румянцем на скулах и с подкрашенными ресницами.
- Покажи, - протянула руку Лола, но блондинка ловко спрятала флакончик назад в карман.
- Еще чего. Дай по капле - и самой ничего не останется. Знаю я вас.
- Да не пить же мы это будем, - сказал сидящий рядом с накрашенным юношей мужчина.
- А хоть и не пить, все равно не дам! - выкрикнула блондинка. Все опять захохотали.
- Нюрочка, - бархатным баритоном пророкотал актер, сидящий рядом с Лолой, - расслабься. У тебя вечером Принц Датский. Нехорошо, если от Гамлета будет разить дамскими духами. Нехорошо.
- Ха! - опять вступила Лола. - Значит, играть Нюрке Гамлета можно, а французскими духами пахнуть нельзя?
- Все претензии - к режиссеру!
И они разом повернулись к тихо потягивающему пиво бородатому очкарику. По всей вероятности, это и был режиссер эксцентричной постановки Шекспира, где Гамлета играла шустренькая Нюрочка.
- Привет! - сказал кто-то прямо мне на ухо. Я вздрогнула от неожиданности и подняла глаза. Передо мной стоял флейтист Дэвид. Он, как всегда, улыбался.
- Это Дэвид, - сказала я Олегу.
Олег кивнул Дэвиду и что-то промычал. Рот у него был набит.
- Спасибо, - сказал Дэвид, - я сыт.
- Тогда так посиди, - проглотил кусок Олег.
Актеры шумели и балагурили.
- Давайте выпьем за начало Нюркиного французского романа!
- Французский роман, - фыркнула Лола. - В этом есть что-то пошлое.
- "Любовью оскорбить нельзя!" - процитировал обладатель бархатного баритона. Он вообще говорил то стихами, то цитатами, поэтому степень его собственного интеллекта пока была не ясна.
- Нет, я совершенно не понимаю, как можно ставить Цветаеву, - продолжил, видимо, раньше начатый разговор нежный юноша.
- Какую из пьес? - уточнила Лола.
- Да любую! "Театр не благоприятен для поэта, а поэт не благоприятен для театра". Это сказал великий Гейне.
- Чушь! Какая чушь! Половина гениальных пьес написана в стихах, - завелась Лола.
- Ну все, тронули какашку, - тихо вздохнула Нюрочка.
- Это не стихи. Это рифмованные монологи и диалоги. А я говорю о поэзии в ее чистом виде.
- А Гомер? А Софокл? Они переплавили свою жизнь в поэзию!
- Вона куда тебя занесло. Может быть, можно как-то совместить одно с другим?
- Ты ничего не понял.
- Ну ладно, а "Балаганчик" Блока? Тебе это ближе?
- Ты хочешь сказать, что блоковский "Балаганчик" идет во всех театрах мира? Что это не изысканное блюдо для голубых интеллигентиков?
- Ну, не Шекспир, конечно!
- А при чем здесь "голубые"? - встрепенулся актер, сидящий рядом с юношей.
- При том же, при чем и интеллигентики, - парировала Лола. - Это не показатель для театра. Театр - это плоть, а поэзия - это дух.
- Театр - прежде всего касса.
- Театр - это прежде всего публика!
- Театр, если хотите, - это коррида. Публика просит жертвы - мы ей даем эту жертву!
- И кто же она - эта жертва?
- Я! Я - жертва! И ты, ты тоже жертва! Мы все приносим себя...
- Сейчас скажешь - на алтарь искусства. Брось. Просто противно слушать!
- Это кто, ты, что ли, приносишь себя на алтарь? - вступил в диспут очкарик-режиссер. - Те, кто приносил, давно в земле сырой лежат.
- Что вы хотите этим сказать? Что я должна каждый вечер умирать вместе с Дездемоной? Это непрофессионально!
- Ну, не знаю! Искусство требует жертв, и если ты настоящий артист, ты так или иначе должен гибнуть. Это закон. Жизнь не выносит гениев. Она их уничтожает. Гений - это, по сути дела, мутант, ошибка природы. Он не должен жить среди нормальных людей. Тому подтверждение и Пушкин, и Лермонтов, и, если хочешь, твой любимый Моцарт. Кстати, а что пил Моцарт? - попыталась разрядить накалившуюся атмосферу Нюрочка.
- Да что ему Сальери наливал, то он и пил, - сказал очкарик. Все захохотали.
Олег повернулся к столику актеров:
- Прошу прощения, вы, случаем, не из Одессы будете?
- Мы из местного русского театра, - пискнула Нюрочка и захлопала ресницами.
- Ясно, - кивнул Олег. - Слушайте, коллеги, у меня есть предложение. А что если мы наши два стола превратим в один?
Предложение было принято единогласно. Пока сдвигали столы, обладатель бархатного баритона наигрывал на невесть откуда взявшейся гитаре:
А ну-ка, пташечка, налей по чашечке,
Чай, не в Швейцарии с тобой живем.
Они смущаются и пьют наперстками,
А мы по-русски душу отведем!
Наконец столы были сдвинуты и начался ритуал знакомства. Поэтичный красавчик оказался Василием. А очкарик - Валентином Игоревичем. Впрочем, ребята называли его намного проще - Валек.
- Ко-Ко, - жеманно протянул мне руку юноша.
Я ничего не успела ответить.
- Ее зовут Рикки-Тикки-Тави, - не моргнув, сказал Олег.
- Это что еще за имя? - напрягся друг Ко-Ко, почувствовав подвох.
- А что за имя Ко-Ко?
- Ко-Ко - это сокращенно от Николай.
- А-а-а-а, - протянул Олег, - тогда Рикки-Тикки-Тави сокращенно от Александры.
- Кончай, - тихонько дернула я его за рукав. - Неловко ведь.
Звякнул колокольчик входной двери. Во "Фламинго" впорхнул молодой изящный брюнет.
- Ой, - вдруг встрепенулась Нюрочка, - так это же мой Жерар! Жерик! Иди к нам! - окликнула она француза. Тот на мгновение застыл в нерешительности, но очарование Нюрочки, видимо, действовало на него гипнотически. Он подозвал официанта и что-то быстро сказал ему. Тот подобострастно кивнул и исчез.
Жерар подошел к нашему удвоенному столу. Ему с трудом очистили место возле Нюрочки. Опять начался процесс знакомства. Мне это было на руку. Я всегда плохо запоминала новые имена и теперь пыталась застолбить их в своей памяти. Друга Ко-Ко звали Серж.
Между тем наш стол, как флагман среди парусников, стал центром кафе. Возле нас суетились три официанта. На столе появились блюда с сырами, зеленью, грибами, креветками и мидиями. Торжественно внесли "Ризотто" по-милански. Все зааплодировали. Жерар довольно улыбался.
- Ого! - потирал руки повеселевший Серж.
- Прошью отведать, - сказал Жерар по-русски, чем вызвал новые аплодисменты актеров. Подбодренный таким ликованием, он продолжал говорить на сложном, как китайская грамота, языке своей новой возлюбленной. - Прошью не наедаться! Вперед отбивная из телятины...
- Отбивная из телятины - вперед! - легонько толкнул под локоть Нюрочку Василий.
- Твой поганый язык когда-нибудь тебя погубит, - прошипела Нюрочка, не теряя улыбки, обращенной к Жерару.
- Сечас есче кониак и другой напиток, - продолжал шиковать Жерар.
- Ты уверена, что он француз, а не армянин? - громко спросила Лола, не сводя глаз с Жерара.
- Ешь! Все - ешь! Все - пей! - пригласил Жерар. - Виват, руссиш! Виват!
- Вив ля Франс! - подхватил Василий.
- Апортэ, сильвупле юн бутей де шампань! - вскричал совсем очумевший Жерар.
- Что он сказал? - наклонилась я к Анзору.
- Он заказал еще бутылку шампанского, - на ухо ответил мне Анзор. - Вообще-то такая щедрость не в правилах французов. Похоже, он не на шутку втюрился в эту Нюрочку.
Через некоторое время застолье так оживилось, что уже мало напоминало обычный ужин.
- "Пред ним roast-beef окровавленный и трюфли, роскошь юных лет, французской кухни лучший цвет!" - цитировал Василий классического Онегина, отправляя в рот классический маленький грибок, хватанув перед этим добрую порцию коньяку.
- Тебя развезет прямо перед репетицией, - бубнила сидящая рядом Лола.
- Не пропадать же такой жратве, честное слово, - отбивался Василий.
- Ну так ты ешь, а не пей.
- Я делаю и то, и другое, - проглатывал еще один грибок Василий.
Серж постучал по рюмке. Руки Жерара беспокоились на бедре Нюрочки. Периодически он складывал губы в непривычном для него имени:
- Ню... Ню-ся... - и блаженно закатывал глаза к потолку. Нюрочка снисходительно улыбалась.
- Дорогой Жерар... - начал Серж.
- Сейчас он ему скажет "же ву зем", - съехидничала Лола, наклонясь к уху Олега, - но на хрену ему это надо?
- Дорогой Жерар! - еще раз повторил Серж и улыбнулся одной из своих привлекательных улыбок героя-любовника. - Я бывал во Франции. И не раз. Я вообще много где бывал. Я объездил почти всю Европу, Азию, я был в Японии, в Китае... - увлекся перечислением Серж.
- Короче, - сказала Лола, подливая себе шампанского.
- Так вот, - вернулся к теме Серж, - я не раз бывал на твоей родине, Жерар. И многих французов видел. Скажу прямо, все эти твои соотечественники ничего не понимают в настоящем театральном искусстве. И мне это особенно больно. Потому что именно вы дали миру Жана Кокто, Франсуазу Саган и Макса Фриша.
- По-моему, Фриш - немец, - пробубнил Ко-Ко.
Жерар смущенно заерзал на стуле. Было видно, что он напряженно припоминает - давал ли он что-то Жану Кокто или не давал.
- Ну, ладно, - сыто икнул Серж. - Немец так немец.
- Короче, - опять сказала Лола.
К столу подошла и перебила разговор Мэри:
- Привет, Анзор!
- Привет, - кивнул Анзор.
- Ой, и ты здесь! - Ее радость была такой искренней, что, казалось, мы с ней дружим с детства. - А там только и разговору о том, как русские играли. - И она кивнула в неопределенном направлении.
- И что говорят? - уточнил Олег.
- Говорят - класс! Там еще, говорят, рыжий такой был... - Она осеклась, что-то сообразив, несмотря на свои куриные мозги, спрятанные в хорошенькую черепную шкатулочку.
Олег крякнул от удовольствия. Он очень любил такие моменты.
- Ну-ну, что же вы замолчали, милая? Это просто чрезвычайно интересно, - сказал он тоном Эсфирь Марковны.
Бедная Мэри уставилась на него, как на сфинкса. Видно, ее профессия не сделала ее циничной.
- Так это... вы?
- Я, - сказал Олег и, встав, шаркнул своей толстенькой ножкой, а затем согнулся в шутливом поклоне. - Присаживайтесь к нашему столу, миледи.
- Я - Мэри. А по-вашему... То есть по-нашему... То есть по-вашему... - совсем запуталась Мэри.
- Ты наша Маша, - ткнул пальцем в небо Олег и, как всегда, попал.
У Мэри от изумления отвисла челюсть, и она присела на краешек стула, который ей придвинул Анзор. Она просто не сводила глаз с Олега.
- Я же говорил, стоит собраться русским за одним столом, как обязательно появится Маша.
- "У самовара я и моя Маша..." - пропел Василий.
- Это уже было, - сказал Олег.
- Знаешь, Олег, - добродушно пророкотал Василий, - ты хороший малый, но педант...
Жерар продолжал массировать Нюрочкину плоть. Он медленно, но настойчиво продвигался к бюсту или тому месту, где он предполагался. Нюрочка была из тех актрис, которые до старости сохраняют фигуру подростка.
- Выпьем не потехи ради, а абы не отвыкнуть... - мудро произнес Василий.
Выпили. Закусили. Наступила тишина.
- Дэвид, сыграй, - попросила Мэри.
- Да, сыграй, Дэвид, - сказала Лола, - заткни за пояс все эти меломановые штучки.
- "Все из пластика - даже рубища..." - продекламировал Василий.
Дэвид достал из футляра флейту.
Он тихо заиграл "Крошку Бетси", и сразу вспомнился Новый год и рождественские яйца с сюрпризами. Это было замечательно - сначала снять золотую обертку, потом разломить шоколад и достать яркую колбу с сюрпризом. Никогда не известно, что будет внутри этой колбы: оловянный солдатик или кот с двигающимися глазами - вправо-влево, вправо-влево; или крошечная модель автомобиля 1937 года. Один раз попался даже парашютист, и мы с мамой его сразу же запустили. Это было так здорово - такой маленький человечек, а вот ведь летел, летел, как ему и положено, - ровно, плавно, спокойно...
Потом Дэвид заиграл тему из "Волшебной флейты" Моцарта.
- Погоди, - внезапно остановил его Олег.
Я видела, что он потрясен не меньше, чем была я, когда услышала Дэвида в первый раз, на улице. Олега уже захватил музыкальный азарт.
Олег встал и пошел к маленькой сценической площадке, где стояло черное истерзанное пианино. Он тронул клавиши и поморщился. Пианино было не настроено.
- А скрипка? Скрипка у вас есть? - спросил он у бармена.
- Скрипка?
- Есть скрипка! - крикнул кто-то из зала.
Я поискала глазами говорящего. Это был грузный мужчина, похожий на тюленя. Перед ним стояла кружка пива. Он встал и тоже пошел на сцену к Олегу. В руках он нес футляр, который не торопясь положил на крышку пианино и раскрыл. Сначала он осторожно достал саму скрипку, бережно завернутую в кусок старого потертого бархата, а потом смычок. Все с интересом наблюдали за происходящим.
- Это же сам Гюнтер Веймах! - шепнул мне Анзор. - Маэстро!
- Вы не боитесь дать мне в руки вашу красотку? - спросил Олег, восхищенно рассматривая скрипку.
- Я слышаль вас на конкурс, - сказал Веймах.
Олег кивнул и сказал куда-то неопределенно, в зал:
- Для настоящего еврейского оркестра нужны, конечно, четыре скрипки, флейта и контрабас. Но перед вами два гения, и мы с Дэвидом... Дэвид, иди сюда! - крикнул он, и Дэвид встал и пошел к нему, доверчиво улыбаясь. - Мы с Дэвидом сейчас покажем вам, как играют у нас в Одессе.
Он вскинул смычок. Еще мгновение, и флейта Дэвида подхватила его тему. И тут такое началось!
Я не очень-то помню, как тоже оказалась на сцене. А только помню себя уже захваченной этим каскадом зажигательных еврейских мелодий. Не знаю, как бы оценили мое поведение мои аристократические предки, но это потрепанное жизнью пианино сразу откликнулось на мой призыв, и мы с ним на пару лихо отбивали аккордами этот разгул музыки и страсти.
В зале творилось что-то невообразимое. Теперь я знала, что это действительно маленький островок русской богемы, может быть, единственный уцелевший во всем мире, островок, где собрались люди горячего градуса крови. Одна из незатейливых уличных песенок сорвала с места актеров, и они пустились в пляс.
Лола, с роскошными черными кудрями по плечам, выскочила на середину зала и завертелась, закружилась, высоко вскинув руки; а потом, подхватив края своей широченной юбки, пошла лебедушкой по залу, приглашая всех сидящих выйти в общий круг. Ко-Ко и Серж были поглощены ритмом и пластикой танца. Нюрочка раскручивала перед носом Жерара воображаемый хула-хуп. Даже Василий, широко расставив локти, неторопливо откидывал то одну, то другую свои богатырские ноги, демонстрируя тем самым, что и он, классик в жизни и классик на сцене, знает, что такое еврейское "Семь сорок".
- Ум-па, ум-па, ум-па, ум-па, - рокотал он на весь зал.
- Цыганочку! Цыганочку давай! - закричал Энтони Краус, и тоже выскочил в круг. Закинув правую руку за голову, и левую за спину, он пошел вприсядочку и вдруг заголосил на манер русских частушек:
- Теща для зятя блины пекла -
Эх-ма, блины пекла!
Наконец все устали и разбрелись по своим местам.
А потом Нюрочка и Лола запели "Невечернюю", и все слушали, и Маша вытирала и вытирала мокрые от слез щеки, шумно вздыхая, чтобы не разрыдаться в голос.
Олег и Дэвид вернулись и сели вместе. Я слышала, как Дэвид рассказывал Олегу про свою жизнь, и Олег слушал его внимательно, не перебивая, и было непонятно, что может быть интересного этому цинику и мастеру на всякие колкости в болтовне двадцатилетнего дауна. Но он слушал. Слушал и смотрел на него каким-то долгим и мудрым взглядом. Так смотрел, что у меня засосало под ложечкой и стало пощипывать в носу, но я отмахнулась от этих подступающих сентиментальностей и стала вслушиваться в лепет Дэвида. А он между тем рассказывал о встрече своего папы с каким-то господином, и было понятно, что его отец очень богат и очень уважаем в мире бизнеса, и что его, Дэвида, здесь поэтому никто не может обидеть и никто не может прогнать с улицы, потому что папа платит полисмену, чтобы тот ни на секунду не выпускал из поля зрения его сына.
- Папа водил меня в большой дом для еды. Он так и называется - "Папа Джо", - рассказывал Дэвид о самом шикарном в этих окрестностях ресторане. - Но мне там не понравилось. Совсем не понравилось. Было скучно. Ужасно скучно. Даже полное блюдо креветок было скучным. Но я его все-таки съел... А здесь, во "Фламинго", всегда полно народу. И еще этот серебряный колокольчик над дверью. Он так хорошо звенит. И еще хорошо, что на столах нет ничего, кроме салфеток. Это очень удобно. Особенно если вдруг случайно обронишь свой бутерброд или перевернешь стакан с томатным соком. А мама, когда еще жила с нами, была против, чтобы я ходил в это кафе. Она так и говорила папе: "Нельзя, там много народу". А папа говорил ей: "Ну почему? Почему?" - и тогда мама начинала кричать. Она кричала, что здесь каждая собака может ткнуть в меня пальцем и сказать, что я сын Лолиты Дуглас...
- Ты - сын Лолиты Дуглас? - охнула Нюрочка. - Лолиты Дуглас, которая снялась в шести фильмах, пять из которых получили "Оскара"?
- Ага, - сказал Дэвид.
- А зачем ты на улицу играть ходишь? - спросил Олег, не обращая никакого внимания на Нюрочкины слова. - Играл бы здесь. Во "Фламинго".
- Нет. На улице совсем другое дело. Там много людей идут мимо. Весело. Они все мне улыбаются. И дама с большой родинкой на носу. И мужчина в костюме "адидас", и девушки... Там много-много девушек, бегущих в офисы. Точь-в-точь, как гуппики в аквариуме. Только ярче. Много ярче: синий, красный, желтый, зеленый цвета... Папа говорит: "Это бикини". Говорит, что раньше, в его молодости, в этом не ходили, а только купались. Ну и пусть. Все равно хорошо. Красный. Желтый. Зеленый... Они мне машут. Одной рукой. А в другой - сумочки. Такие маленькие, как коробки из-под конфет "Оливер". Маленькие коробочки из-под конфет. Только с ручкой. Забавно. Я им играю "Ветер в ивах..." А еще автомобили. Я им тоже играю. Если сыграть особенно удачно, то из машины выглянет лицо. Можно угадывать, каким оно будет. Но есть автомобили, которые меня уже знают. Синий "Шевроле". И черный "Фиат". Из "Шевроле" всегда выглядывает мужчина и кивает мне, мол, "привет!". И еще у меня есть старый приятель, ярко-красный "Пежо". Если ему сыграть тему из Моцарта, то оттуда выглянет дама с длинными белыми волосами. Она тоже кивает мне. Но совсем по-другому, чем мужчина из "Шевроле". Она очень похожа на мою маму... А ровно в двенадцать приезжает папин "Мерседес", потому что в двенадцать тридцать время ланча. Время ланча - это наше с папой время. Так всегда... так всегда...
- Подумать только, у Лолиты Дуглас - и такой сын! - продолжала шепотом изумляться Нюрочка, но ее театральные навыки делали этот шепот достоянием всего стола.
- Ну и что? - вдруг вспыхнула Мэри. - Что тут такого? Да когда он играет "Крестного отца", камни плачут! У него, чтоб вы знали, Божий дар! Чего не скажешь о вас... Видела я вас в этом жутком "Гамлете". "Быть или не быть, вот в чем вопрос", - а кажется, что вопрос-то для вас совсем в другом! Вот вас уже второй час этот "голомызик" лапает, и вы ничуть не смущаетесь. А скажи вам прямо, кто вы есть на самом деле, так вы же оскорбитесь. Вы себя, поди, настоящей актрисой возомнили! Сарой Бернар! А на поверку все одно - сплошная блевотина!
- Че-го?! - привстала от неожиданности Нюрочка, откинув руку ни слова не понявшего Жерара.
- А ничего, - вдруг спокойно сказала Мэри. - Просто его болезнь ничуть не хуже перелома ноги или инфаркта, я уж не говорю о СПИДе или сифилисе.
- У меня этого нет, - неожиданно сказал Жерар.
- Чего нет? - не поняла Мэри.
- Сифилис. Я - француз. Это верно. Но сифилис - нет!
- А, - усмехнулась Мэри. - А я думала, ты о болезни Дэвида. Вот тут я бы на твоем месте не была так самоуверенна.
И она выпустила дым сигареты прямо в физиономию Жерара.
- Так, - решительно поднялась из-за стола Нюрочка. - Нам пора. У нас завтра в восемь репетиция.
- Приятно было познакомиться, - жеманно протянул мне руку Ко-Ко.
- Мне тоже.
Актеры все разом поднялись.
- А на посошок? - неожиданно вспомнил Василий.
- Да. Как-то не по-русски получается, - тут же опять хлопнулся на стул Серж.
Василий принялся разливать оставшееся в бутылках. Все одобрительно загудели, кроме режиссера. Валек решительно закрыл бокал ладонью и сказал:
- Все.
- Я хочу сказать тост. - Анзор встал и поднял наполненный бокал.
Все замолчали.
- Однажды решили птицы устроить конкурс - у кого голос лучше. Первым запел соловей. Долго и трепетно звучала его соловьиная трель над горами и ущельями Кавказа, и не было звонче и краше той песни. Второй была ворона. "Кар-кар-кар", - закаркала она грубым голосом и тут же остановилась. Переглянулись звери и птицы, и все посмотрели в сторону судьи. Судил же конкурс осел. "Уважаемые лесные жители, - сказал он, поразмыслив: - Вот что я решил. Соловей поет долго, но тихо. А ворона коротко и громко. Поэтому голос вороны лучше". Так ворона стала победителем конкурса птиц. Так выпьем же за то, чтобы нас никогда не судили ослы!
- Прекрасный тост! Злободневный! - сказал Серж.
- Это ты о чем?
- О конкурсе пианистов.
- По-моему, ты перебрал, - сказала Лола.
- Тогда о судьях вообще. Абстрактно.
Выпили.
- Ну, теперь точно все, - сказала Лола, с трудом отдирая от стула здорово захмелевшего Сержа. С другой стороны Сержа поддерживал Ко-Ко.
На ремне Дэвида просигналил пейджер. Дэвид посмотрел на мерцающий экран и сказал:
- Мне тоже пора. Папа уже выехал. - И он поднялся.
- Пока, Дэвид!
- Пока, Санька!
- Мы еще увидимся!
- Пока, Мэри.
- Все о'кей, Дэвид!
Дэвид пошел к выходу, обнимая флейту.
Жерар попросил принести счет. Посмотрев на цифры, он густо покраснел; по его лицу было видно, что он в сущности просто пылкий и застенчивый брюнет, и подобные вечеринки вовсе не входят в его повседневную жизнь. Но рука его уже достала чековую книжку. Он быстро вписал в нее сумму - я даже не успела посмотреть, какую, - и протянул официанту. Тот замер в подобострастном поклоне:
- Мерси!
Актеры и Жерар двинулись к выходу. Французика подхватил Василий. Было слышно, как он, положив свою огромную руку на его худенькое плечо, говорил:
- По всему видно, ты парень хороший. Но с нашей Нюркой так нельзя. Нюрке другое обращение надо. Ты вот с ней нянькаешься, а с ней нужно решительно. Ты такой стих знаешь: "Умом Россию не понять"? Тютчев написал. Великий русский поэт - Тютчев! Так вот, это он про нашу Нюрку написал. Я тебе точно говорю - это про Нюрку. Я бы так и сказал от имени всех российских поэтов; так бы и сказал, что Нюрку нашу не понять, аршином общим не измерить, у ней особенная стать...
- Ты когда-нибудь прекратишь это словоблудие? - оглянулась Нюрочка. - Он ведь все равно ни слова не понимает. Дай лучше сигаретку.
- Я не курю, - сказал Василий.
- Когда бросил?
- Сейчас.
- Ну и скряга же ты!
И она направилась к стойке бара.
Вся компания застряла в дверях, поджидая, пока Нюрочка купит сигареты. Жерар был так подавлен, что не сделал даже вежливого жеста в сторону своей возлюбленной, подсчитывающей монетки.
Наконец Нюрочка получила пачку сигарет. Она распечатала ее, закурила и пошла к выходу.
Звякнул колокольчик. Вернулся Дэвид.
- А папы все еще нет, - растерянно пожал он плечами.
Дверь опять звякнула, но теперь уж от порыва ветра. Погода явно портилась.
И тут раздался крик Нюрочки. Сначала никто ничего не понял. Нюрочка, как курица, хлопала себя по ляжкам и орала на весь зал:
- Ой! Ой! Помогите! Горю! Горю!
На ней действительно загорелась легкая китайская юбочка. Сквозняк от двери на мгновение поднял ее, раздул веером, и она коснулась горящей сигареты.
- А-а-а-а!!! - вопила Нюрочка на весь зал.
Злополучная сигарета все еще дымила в ее руке.
Первым очнулся Дэвид. Он выронил флейту и бросился к Нюрочке. Он неуклюже бил ладонями по ее тлеющей одежде, но это совсем не помогало. Наоборот, случайная искра упала на нейлоновую куртку Дэвида, и она тоже мгновенно вскинулась пламенем. Дэвид волчком закрутился на месте.
Между тем Василий подхватил на руки орущую Нюрочку и кинулся с ней на кухню, где были и вода, и огнетушитель.
Дэвид глухо хрипел.
И тут Олег, одним прыжком оказавшись возле Дэвида, повалил его на пол и упал сам. Они клубком покатились по грязным плиткам пола. Никто не мог поверить в чудовищность происходящего. Со стороны все казалось просто игрой, когда мальчишки, крепко схватившись друг за друга, в восторге катаются по хрусткому снегу.
И огонь стал отступать. Уже Дэвид затих в руках Олега, но они все еще, сцепившись в единое целое, метались по полу, сбивая легкие стулья и задевая столы, на которых горели свечи. Одна из них упала, и пламя метнулось к Олегу. Огонь получил свою последнюю жертву. Он жадно лизнул его рыжие кудри, и они мгновенно превратились в факел. Олег дико закричал и отбросил от себя Дэвида.
Лола выругалась.
- Да что же вы все стоите? Врача! Скорее врача!
Но никто уже этого не слышал. Все пришло в движение. "Скорая", полисмен, носилки, потное дыхание толпы, мечущиеся в ужасе фигуры...
Последнее, что я увидела, теряя сознание, - черную маску. Но это уже не было лицом Олега.
Вернуться в оглавление
|